Скиф

Райдо Витич

Скиф

По данным МВД, в России ежегодно совершается 14–15 тыс. изнасилований только в 3 % случаев жертва подавала заявление в милицию, из чего следует, что 97 % случаев сексуального насилия остаются за рамками официальной статистики, особенно это касается подростков.

Практически каждая женщина, достигшая сорока лет, хотя бы один раз в жизни, была принуждена физической силой к совершению полового акта.

Пролог

Макс выгуливал Макса. Вдуматься – странно звучит – и пес и хозяин оба Максы, но ему нравилось.

Ноябрь трепал холодным ветром шерсть овчарке и лез под пальто мужчины. Максим попытался прикурить, но как назло, мало ветра еще и газ в зажигалке закончился. Мужчина огляделся в поисках – у кого огоньком разжиться. Взгляд выхватил единственную фигурку в это промозглое осеннее утро.

У парапета стоял продукт современности, этакое чудо молодежного нигилизма – мальчишка с прической ежа, весь в черном и шипастом: массивные грейдеры, куртка в клепках, цепи, серьга в ухе, обрезанные перчатки с внушительными набалдашниками на костяшках пальцев, и курил. Согни руку в кулак и пройдись это счастье металлоломом по щеке – ни челюсти, ни зубов не соберешь.

Макс поежился и огляделся еще раз – может, кто другой с сигаретой мимо пройдет? Очень не хотелось тревожить рокера или как их там – черт его знает, как они себя позиционируют. Стоит, курит, но даже со спины вызывает ощущение тревоги и отторжения.

Но видно не для Макса – собака рванула поводок, направляясь к парню.

– Макс! – предостерег хозяин. Парень обернулся на голос, ожег взглядом собаку так, что та осела и уши прижала.

«Попроси у такого подкурить»… – поежился опять мужчина, выше поднял воротник пальто и все же решился, подошел:

– Огонька не будет?

Мальчишка взглядом не удостоил – молча протянул маленькую гранату-зажигалку.

Ох, и детки, – подумал про себя Максим. А впрочем, какое ему дело?

Подкурил, отдал и… почему-то не ушел. Пара затяжек и дошло – руки парня, пальцы. Взгляд мужчины вновь прошел по фигуре незнакомца и натолкнулся на колючий, жуткий в своей непонятной злости взгляд:

– Тебе чего?

Голос ожег не меньше взгляда – глухой, низкий, рокочущий. Макс головой качнул: что на ум пришло?

– Ничего, извини.

– Тогда топай, – процедил парень, не столько советуя, сколько угрожая.

Было бы иначе, Максим бы не стал упираться, но пасовать перед малолеткой?

– Чего злой такой?

Парень развернулся к нему, выказывая потрепанную майку с линялыми черепами на груди и, оглядел с ног до головы:

– Дядя, я тебя знаю?

– Вряд ли.

– Значит текилу на брудершафт не пили, одну девку на двоих не пялили, и ты меня не крестил, на горшок в детстве не садил?

Макс прищурился, не зная, что ответить.

– Нет, – вышло неуверенно, даже до противности робко.

– Вот и топай! – уже прошипел парень, качнувшись к его лицу.

Он явно нарывался, но видимо понял по взгляду Максима, что не на того напал и отправил щелчком сигарету за парапет, пнул какую-то тетрадь в расщелину меж прутьев, отправляя в дальний полет навстречу воде. И, оправив лямку сумки-торбы на плече, чуть сгорбившись попер по улице прочь.

Макс нахмурился, глядя ему вслед – встретишь такого с утра – весь день не задастся.

Глянул вниз – тетрадка гота, или как там еще себя называют эти чучела, валялась на ступенях к воде. Не докинул, случайно обронил? Свин, конечно, но…

Мужчина спустился и поднял тетрадь. Она была довольно большой, пухлой – конспекты? Притомила учеба юного любителя пива, марихуаны и детруа до утра? Успеет его нагнать и отдать?

И усмехнулся – может и успеет, но, наверное, получит скорее по зубам, чем «спасибо».

Макс согласно тявкнул у ног хозяина.

– Замерз? – подмигнул своему другу мужчина. Тот взвизгнул и рванул вверх по ступеням, намекая – идем домой. И то верно, пора греть старые кости «немца», да и свои не мешает. Впечатлений на сегодняшнее утро достаточно.

И взбежал за собакой наверх, размахнулся, чтобы выкинуть поднятое. Но тетрадь распахнулась и упала у ног мужчины, прилетев обратно под порывом ветра. Открывшиеся белые листочки были исписаны мелким, ровным почерком, не мужским – женским. Слишком нежно были выведены буквы, слишком округло. Взгляд мужчины устремился в ту сторону, куда ушел забияка тинейджер. Неужели этот придурок украл у какой-нибудь дурашки ее личный дневник или анкету, которые девчонки так любят заводить?

Макс попытался подобрать тетрадь, но мужчина не дал:

– Оставь! – кто знает, возможно, хозяйка будет расстроена из-за утери. Наверное, стоит написать объявление, что пропажа найдена.

Только знать бы хоть у кого или в каком районе, в каком училище, техникуме или школе это «богатство» стянуто?

Взгляд упал на строчки: «Кто мы для этого мира? Что он отмерял нам кроме боли и непонимания, вечных, постоянных пинков в душу? Быть женщиной как клеймо раба, быть женщиной, как иметь приклеенный ко лбу ценник. Ты никто, ты ничто, ты игрушка, ты тварь безголосая. Ненавижу. Не – на – ви-жу!!!

Нет выхода. Нет прав. Нет жизни. Она ад. Не там ад, где черти – там он, где люди.

Женщина первая проклята в этом мире. Не разобраться почему. Так сказала церковь, так воспитали поколения и поколения. Женщина – тварь. Ее можно пинать, унижать, убивать, ее можно использовать, потому что она игрушка, ступенька, ширма, – что угодно, но не кто угодно. И ее не станет. У нее нет будущего кроме, как быть рабыней этого гнилого общества, рабыней мужчины и этого мужского мира, где нет места сантиментам, нет места слабым. Но есть выбор – жить по гребанным правилам этого гребанного мира или умереть. Лучше умереть. Ничего нового я все равно не узнаю, а что узнаю – не стоит того, чтобы узнать.

Все-таки смерть это награда. Он считал, что я ее еще не заслужила и обрек меня на жизнь. Это садизм, самый изощренный. Но вполне понятный – он – мужчина и иначе с женщиной поступить не мог. Он слишком жесток. Но прав, потому что право за ним – за мужчиной. А у меня нет этих прав, потому что я женщина и мне уготована лишь бездна – быть игрушкой мужчины, чем-то несерьезным, средним между кухонным комбайном и презервативом. Не принимаешь правила, не согласна – принудят, заставят, согнут. А я не хочу, я больше не хочу быть одноразовым изделием, существом, а не человеком. У меня есть душа, и я такой же человек, как мужчина. Нет, не хочу быть ничтожеством, не хочу быть использованной по нужде. Но выбор небогат – либо так, либо никак. Либо принимаешь правила этой игры либо не принимаешь.

Не приму, не вижу смысла, не хочу. Значит выбор однозначен.

Теперь мне самой придется ставить точку. Я смогу».

Макс задумчиво посмотрел на скулившего у его ног пса, который извелся от нетерпения вернуться домой, но мысли были не о нем – о хозяйке дневника. Теперь не было сомнений – это дневник. Но мужчина и подумать не мог, что стал косвенным свидетелем чьей-то трагедии. А что трагедии – не сомневался. Слишком тяжело стало на душе от прочитанных фраз, слишком явно веяло от них безысходностью на грани отчаянной злости, той самой, когда человек на грани и каждая мелочь может толкнуть его в бездну небытия. Это было знакомо ему, слишком знакомо…

Макс пошел в сторону дома, решив, что должен найти девочку и помочь ей, хотя бы предотвратить задуманное.

В душе нарастал холод ярости на парня, что так запросто пнул чужие мысли в воду, так просто и легко растер чью-то жизнь. Молодой, тупой? Нет, скорее избалованный, потому озлобленный и в этом ожесточении нарочитом, фальшивом, он сам казался Максу призраком чужих грехов. Впрочем, что кривить душой перед самим собой? И его грехов тоже.

Мужчина отцепил поводок, вымыл лапы Макса. Сварил себе кофе и разложил на столе дневник. Нужно от силы час, чтобы прочесть по диагонали и возможно найти в тексте зацепки, где искать хозяйку. Черт! – вспомнил о проекте. Взгляд упал на часы – по уму ему уже нужно не выходить – вылетать.