Любовь и так далее

СОФИ: Я хочу, чтобы люди в Африке не голодали.

Я хочу, чтобы все стали вегетарианцами и не ели животных.

Я хочу выйти замуж и родить пятнадцать детей. Ну ладно, шестерых.

Я хочу, чтобы «Спурс» выиграли чемпионат, и Кубок, и Лигу чемпионов, и вообще все.

Я хочу новые кроссовки, но только когда сношу старые.

Я хочу, чтобы нашли лекарство от рака.

Я хочу, чтобы больше не было войн.

Я хочу хорошо сдать экзамены и поступить в школу Сент-Мэри.

Я хочу, чтобы папа осторожнее водил машину и никогда не впадал в унылость.

Я хочу, чтобы мама была веселой.

Я хочу, чтобы Мари купили кошку, если мама разрешит.

ТЕРРИ: Я хочу встретить парня, который, когда ты узнаешь его получше, окажется именно таким, каким показался тебе с первого взгляда.

Я хочу встретить парня, который всегда звонит, когда он обещал позвонить, и приходит домой во столько, во сколько он обещал прийти.

Я хочу встретить парня, который вполне доволен, что он такой, какой есть.

Я хочу встретить парня, который любит таких женщин, как я.

По-моему, я прошу немногого. А вот моя подруга Марсель говорит, что я хочу луну с неба и еще пару звезд в придачу. Я однажды спросила у нее, почему почти все мои мужчины, которые у меня были, были склонны к депрессии на почве общего недовольства собой и жизнью и внутренней дисгармонии, и она мне ответила: это потому, Терри, что мужчины генетически родственны крабам-скрипачам.

ГОРДОН: Это, стало быть, я. Гордон. Да, все правильно, Гордон Уайетт. Отец Джилиан и подлый изменщик Мари-Кристин. Выгляжу я неважнецки, да? Ну так, годы нам свежести не прибавляют. А мои лучшие годы уже позади. И часики тикают, и времени остается все меньше. Тик-так, тик-так, и когда-нибудь будет «тик», а вот «така» уже не будет, и второй миссис Уайетт придется одеться в траур. Хотя кто теперь носит траур?! Как сейчас одеваются на отпевания и на похороны — это же ни в какие ворота не лезет! Даже тот, кто пытается худо-бедно соблюсти приличия, все равно одевается, будто собрался на собеседование по работе.

Да, я знаю, что говорят люди. Важно не то, что снаружи, а то, что внутри. То есть — то, что ты чувствуешь, а не как ты одет. Прошу прощения, но если ты плачешь в четыре ручья и при этом одет, словно ты заскочил по пути на какую-нибудь придорожную распродажу, на мой взгляд, это не есть хорошо. Для меня это неуважение.

Прошу прощения, я немного увлекся. Вторая миссис Уайетт, будь она сейчас рядом, уже давно бы меня осадила. Не любит она, когда много болтают. Любит, чтобы по существу.

Если в общем и целом, то у меня все склалось удачно. Как говорится, жизнь удалась. У детей все хорошо. Трое замечательных внуков, моя радость и гордость. Энная сумма на счету в банке — на безбедную старость хватит, тьфу-тьфу, не сглазить.

Так вот чтобы чего-то особенного, мне ничего и не хочется. Хочется снова увидеть Джилиан. Пусть даже на фотографии — все-таки лучше, чем ничего. Но первая миссис Уайетт еще тогда возвела между нами Берлинскую стену, да и вторая миссис Уайетт всегда была против. Говорит, пусть Джилиан сама меня разыщет, если она захочет меня увидеть. Говорит, я не вправе вновь возникать в ее жизни теперь, по прошествии стольких лет. Интересно, какая она теперь. Сейчас ей, надо думать, чуть-чуть за сорок. Я даже не знаю, есть ли у нее дети. Я даже не знаю, жива она или нет. Кошмарная мысль. Нет. Я утешаю себя, что если бы случилось самое плохое, мадам непременно меня разыскала бы, просто затем, чтобы разбередить старую рану. В память о прошлых обидах.

Слушайте, а у вас нет, случайно, ее фотографии? Точно? Ладно, наверное, это было бы против правил. Только я вас прошу: не рассказывайте ничего второй миссис Уайетт. А то она будет ругаться. А мне ругаться не хочется. Мне покоя хочется. Больше всего на свете.

МИССИС ДАЙЕР: Я хочу, чтобы мне починили калитку. Хочу, чтобы мне починили звонок. Хочу, чтобы эту глупую араукарию наконец срубили — она никогда мне не нравилась.

Хочу быть с мужем. Урна с его прахом стоит в спальне, в серванте. Хочу, чтобы нас развеяли по ветру вместе. Чтобы мы с ним летели по ветру вместе.

ОЛИВЕР: Хочу героя!

Хотеть — это когда ты чего-то желаешь, и когда тебе чего-нибудь не хватает. То есть, мы хотим того, чего у нас нет. Но так ли все просто? Или можно хотеть чего-то, что у тебя уже есть? Воистину: можно хотеть страстного продолжения того, что есть. А еще можно хотеть избавиться от того, что есть — в этом случае тебе не хватает нехватки того, что есть? Таким образом, получается, что «не хочу» иногда равноценно «хочу». В общем, не все так просто.

И кстати, я не ищу никакого героя. Сейчас не время для героев. Даже славные имена Роланда и Оливье звучат сегодня как имена двух лысеющих ветеранов с лужайки для игры в шары, их правые колени легонько касаются резинового коврика, когда они посылают свои претенциозные деревяшки по жесткой траве в лучах вечернего солнца. В наше время человек может стать героем только для себя. На большее никто не способен. Стать героем для других? Никто не бывает героем для своего лакея, как сказал кто-то умный. Стало быть, хорошо, что у меня нет лакея. Если бы у меня был лакей, наверняка это был бы зануда типа Стюарта. И пришлось бы мне обращать воду в экологически чистое вино, дабы заслужить его признание.

Герой есть образец для подражания. Ролевая модель. Сейчас никто не стремится к индивидуальности, сейчас все стремятся к той или иной категории. «Спортивный герой», или, как их еще называют, «спортивный кумир» — самое омерзительное и сатирическое противоречие между определяемым словом и определением из всех, что мне попадались, — заявляет, что ему хочется быть образцом для подражания для «юношества», как он это называет. Иными словами: герой есть шаблон для клонирования. А во времена Ронсевальского ущелья, когда кривая сарацинская сабля вонзалась в подкожный жирок на мягком брюшке Европы… Momento [110]… где-то мы это уже слышали. Где-то я уже это слышал.

Я хочу помнить, что именно я вам уже говорил. Хочу избавиться от провалов в памяти. Ха!

ЭЛЛИ: Я спросила, может, чуть раньше, чем нужно:

— У тебя есть презервативы?

Он, кажется, удивился.

— Нет. Но я могу выбежать и купить.

Я сказала:

— Послушай, чтобы потом не было недоразумений. Я всегда только с презервативом. Такой у меня принцип.

Некоторых парней это сразу отваживает. Так что это своего рода проверка. Но он просто сказал:

— Принцип работает в обе стороны.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что нам не надо переживать. Ни о чем.

Мне понравилось, что он это сказал.

По дороге к двери он обернулся:

— Еще чего-нибудь нужно купить? Шампунь? Зубную щетку? Ленту для чистки зубов?

Знаете, Стюарт гораздо забавнее, чем он выглядит.

МАДАМ УАЙЕТТ: Ну что, убедила я вас своим маленьким отступлением про «мягкие чувства», что я ничего не хочу для себя, а хочу только для других? Позвольте мне объяснить. Быть стариком — это надо уметь, и старики это умеют. Они знают, чего от них ждут, и делают все сообразно этим ожиданиям. Чего я хочу? Я хочу — с горечью и беспрестанно — снова стать молодой. Я не терплю свою старость больше всего, чего я не терпела в молодости. Я хочу любить. И быть любимой. Я хочу секса. Хочу, чтобы меня ласкали и обнимали. Хочу трахаться, как это теперь называют. Я не хочу умирать. Но умереть все равно придется, и я хочу умереть во сне, внезапно, скоропостижно, а не так, как моя мать умирала от рака, крича от боли, и врачи не могли облегчить ее боль, и в конце концов ей решили дать морфий, чтобы она умерла и не мучалась, и тогда она замолчала. Я хочу, чтобы моя дочь поняла, что у нас с ней больше различий, чем общего, и что я всегда ее любила, но она далеко не всегда мне нравилась. И еще я хочу, чтобы мой бывший муж, который меня предал, был за это наказан. Иногда я хожу в церковь молиться. Я — неверующий человек, но я молюсь, чтобы Бог все-таки был и после смерти мой муж был наказан как грешник. Я хочу, чтобы он горел в аду, в который я не верю.