Любовь и так далее

Вы не будете ревновать?

ОЛИВЕР: Мистер Черрибум утверждает, что у каждого — от черни до Римского Папы — должен быть Бизнес-План. Именно так, с большой буквы. Ему даже хватило culot [101] и cojones [102] спросить, какой план у меня. Я сослался на дремучее невежество. Музыкальная драма денежной кассы и банковских сейфов, может быть, трогает душу Стюарту, но не мне.

— Хорошо, Оливер, — сказал он, твердо опершись локтями о квази-мраморный столик в баре. Он временно пренебрег своим кубком с «King & Barnes Wheat Mash» [103] (видите, если я захочу, я замечаю банальные детали) и посмотрел на меня, как будто он сейчас что-нибудь изречет, я собирался сказать, как мужчина мужчине, но — прошу прощения за неуместный смех, — вдруг подумал, что ни он, ни я не потянем. Причем, честно сказать, мне совсем не хотелось «тянуть» — с учетом обязательных для мужчины суровых жизненных испытаний и наступательной тактики, непременного медицинского освидетельствования и риска связать себя по рукам и ногам всяческими обязательствами. Я уже слышал дружелюбное потрескивание бивачного костра, чувствовал легкий шлепок мокрого полотенца. Нет уж, увольте. Большое спасибо. Кстати, мама была бы со мной солидарна. Она не хотела, чтобы я, когда вырос, стал «настоящим мужчиной».

— Давай начнем сначала, — сказал он. — Кто ты, по-твоему, такой?

Вам не кажется, что мой друг эксгумирует извечные философские головоломки? Но вопрос все равно заслуживал, чтобы на него ответить.

— Un etre sans raisonnable raison d'etre, — сказал я. О, эта старая иезуитская мудрость. Мистер Ч. озадаченно посмотрел на меня. — Существо без разумных причин для существования.

— Вполне может быть, — сказал Стюарт. — Никто не знает, зачем он пришел в эту великую юдоль слез. Но это еще не причина, чтобы не устраиваться на работу, правильно?

Я объяснил, что это именно причина, чтобы не устраиваться на работу, неопровержимое оправдание для апатии и бездействия, избыток черной желчи, болезнь меланхолия, называйте, как вам угодно. Кто-то приходит в эту великую юдоль слез и ощущает себя нелюбимым, лишенным наследства сыном Судьбы; кто-то — а кто, догадайтесь сами, — немедленно собирает рюкзак, наполняет флягу водой, проверяет запас мятных кендальских пирожных и шагает по первой же попавшейся на глаза тропинке, не зная, куда она приведет, но при этом он абсолютно уверен, что он как-нибудь «устроится на работу» и что пара водонепроницаемых штанов спасут его от землетрясений, лесных пожаров и плотоядных хищников.

— Понимаешь, у тебя должна быть цель.

— Ага.

— Что-то, к чему стремиться.

— Ага.

— Ну, и какая у тебя цель, как ты думаешь?

Я вздохнул. Как перевести смутные шевеления артистического темперамента на язык Бизнес-Плана? Я уставился в стюартовское «Wheat Mash», как в хрустальный шар. Ну, хорошо.

— Нобелевская премия.

— Я бы сказал, что тебе еще идти и идти.

Согласитесь, что Стюарт иногда попадает в точку. Чаще, конечно, он попадает в известное место, на котором сидят и которое начинается с буквы «ж», но иногда, Стю-малыш, иногда…

СТЮАРТ: Очень часто бывает, что я начинаю мысленно составлять список. Обычно он начинается так: лжец, паразит, мерзавец, который увел у меня жену. Дальше следует «претенциозный дурак». А потом я заставляю себя остановиться. Нельзя поддаваться на провокации Оливера, и особенно — когда он об этом не знает. Есть чувства, которые зарождаются сами собой, безо всякой причины. Они бессмысленны и ни к чему не ведут. И именно потому, что они ни к чему не ведут, они часто выходят из-под контроля.

У нас с ним была очень здравая дискуссия, перемежавшаяся по ходу припадками недержания остроумия со стороны Оливера. Мне удалось благополучно их проигнорировать, потому что то, что я делал, я делал не для Оливера, а для этих двух девочек. И для Джил. Так что, на самом деле, было неважно, что думает и говорит Оливер. Лишь бы он делал так, как будет лучше для них.

Оливер будет моим транспортным координатором. Приступает к работе со следующего понедельника. Это — новая должность, которую я изобрел специально для него. Ему, вероятно, придется временно поумерить свои амбиции, но мне кажется, что когда у него будет нормальная работа, это поможет ему повзрослеть. Что, в свою очередь, пойдет ему только на пользу и, может быть, поспособствует воплощению его амбиций.

ОЛИВЕР: Давным-давно, в царстве снов, когда мир был юным и мы были юными вместе с ним, когда страсти кипели, а сердце качало кровь, как будто нет никакого завтра, когда Стюарт и Оливер были как Роланд и Оливье, а половина Лондона и окрестностей сотрясались отударов железных палиц о нагрудники лат, вышеупомянутый герой, именуемый Оливером, открыл по большому секрету Дежурную Мысль, «дежурную» в смысле «дежурное блюдо дня»… кому? Если по правде, то вам. А надо по правде, даже если в моем меню оное блюдо может сойти за удобоваримое лишь при наличии крупнозернистой горчицы, пряного соуса и парочки фантастических гарниров. В то время, признаюсь вам как на духу, мое видение выхода из сложившейся ситуации было примерно таким.

Стюарту следует пасть. Оливеру следует подняться. Никому не должно быть плохо. Джилиан с Оливером будут жить долго и счастливо. Стюарт останется их лучшим другом. Вот как должно быть. И как высоко вы оцените мои шансы на воплощение этой программы? Слону по уши?

Я заметил по вашему выражению — скептическому на грани угрюмости, — что для вас это было всего лишь плодом моего воспаленного воображения, правдоподобного, как оперетта. Но разве я не прозрел дали грядущего, подобно святому Симеону Столпнику? Разве не стало, как я предрекал, о вы, маловеры?

О святом Симеоне, пустыннике и аскете, было сказано, что «отчаявшись убежать от мира горизонтально, он попробовал убежать вертикально». Поначалу его знаменитый столп был не выше кормушки для птиц, но с годами святой Симеон надстроил свою колонну, подняв ее еще выше к небу, пока сей устремленный ввысь дом не вознесся на высоту в шестьдесят футов, экипированный просторной платформой и балюстрадой. И вот в чем был кажущийся парадокс его жизни: чем выше он поднимался над terra firma, [104] тем обильнее мудрость его прирастала и тем больше стекалось к нему паломников, ищущих утешения и совета. Хорошая притча о прозорливости и ее достижениях, n'est-ce pas? [105] Чем дальше отходишь от мира, тем яснее он тебе видится. Башня из слоновой кости претерпела немало порочащих поношений и клеветы, без сомнения, исключительно из-за своей роскошной отделки. Ты отгораживаешься от мира с целью понять этот мир. Ты убегаешь в знания.

Au fond, [106] как раз по этой причине я все эти годы был неунывающим оппонентом того, что родители и наставники, а также все им подобные называют «нормальной работой». И вот — Святый Боже, — святой Симеон Шофер.

Я сказал Стюарту, что хочу получать зарплату наличными. На него, надо сказать, произвело впечатление, что у меня есть задатки «человека с планом». Он улыбнулся и протянул мне лапу. Сказал:

— Давай пять, дружище.

И даже, кажется, подмигнул мне в этой своей кошмарной заговорщической манере. Я почувствовал себя этаким франкмасоном. Или, вернее, человеком, который пытается «закосить» под франкмасона.