Золотой ретривер (СИ)

Он давно перестал верить в Бога. С того момента, когда этот говнюк не захотел оставить при жизни его дедушку, попавшего в автокатастрофу. Не взирая на мольбы Марка и его стояния на коленях у больничной койки, Бог, Иисус и Святой Дух решили испытать его веру. Пошли они к черту. Единственное о чем он жалеет в этот момент — то, что он забыл дома свой Беретта 92.

Его тело самопроизвольно расслабилось, а в желудке образовалась приятная тяжесть, когда он услышал, как тяжелые ботинки зашагали по кирпичному полу магазина. Спустя две секунды криков грабителей послышались выстрелы. Когда продавец решился отдать содержимое кассы, один из пистолетов–автоматов был наведен на него. Спустя несколько коротких мгновений тело, продававшее Марку жвачку, было издырявлено в некоторых местах до такой степени, что могло выполнять функцию сита. Марк был уже далеко.

Проснувшись после короткого сна в придорожном отеле, на который Марк наткнулся после ночных приключений, мошенник решил первым делом пойти умыться и обдумать то, что случилось вчера ночью. Он снял номер, тянувший на класс «Люкс». По меркам этого отеля. По крайней мере, здесь было кондиционирование, которое уж никак не мешало. Хоть на протяжении всей ночи моросил дождь, но в номере было душно. Сотка за день — цена сего номера. Но оно того стоит.

Было уже обеденное время. Одев свои линзы (в этот раз он решил одеть белые, для того, чтобы было видно лишь маленькую часть зрачка), он услышал как в дверь к нему кто–то стучится. С опаской, тяжестью в ногах, а также кремом для бритья на лице, он посмотрел в глазок. Увидев, что это все лишь горничная, он приоткрыл дверь. Когда женщина посмотрела в лицо Марка, она вздрогнула. Ее можно понять — лицо, намазанное пеной от подбородка до скул и ушей, да еще и с белыми глазами, в которых едва виднелись черные точки немногих оставит равнодушными.

— Сейчас я должна проводить здесь уборку, вы не могли бы выйти на двадцать минут? — спросила девушка тихим дрожащим голосом. — С вами все в порядке?

Хоть и уборщица была блондинкой, но на «типичную» она не тянула. Одна из помех тому — возраст, счетчик которого остановился на отметке «около сорока». Марк даже было подумал, что она была не так уж красива и в молодости.

— Я только что хотел побриться, а это, — указывая на глаза, — линзы. Не беспокойтесь, я как раз хотел собирать свои вещи. Можете радоваться, больше вы меня здесь вряд ли увидите. — попытался было пошутить он.

— Если учитывать наше финансовое положение, то сейчас клиенты нам нужны как никогда ранее. Прошу, не расстраивайте нас.

— Да ладно вам, я пошутил. Все, закончили. Я не буду вас задерживать. — сказал Марк и пошел снова в ванну. Всматриваясь в свои глаза он видит, что они сделаны с бакелита. Не только глаза, а и все остальные части его невысокого широкоплечего тела. Его образ-я потерялся на школьных вечеринках. Скорее всего оно сейчас в стельку пьяно. Раздается внезапный звонок со спальни в которой Марк оставил свой смартфон. Подойдя к телефону, Марк едва не збил уборщицу, стоявшую у выхода с ванны и уже начавшую смахивать пыль с тумбочек.

— Алло.

— Доброго вам утра, мистер Блащиковски.

— Ян, чего тебе нужно? Оставь мне хоть немного чести и гордости.

— У тебя этого наверняка не отберешь. Его у тебя слишком много. Твои поступки отличаются от поступков простых грешных. Не всегда в лучшую сторону, но в основном ты поступаешь правильно. Например ты… — произнес Ян такой интонацией, что непроизвольно хочется продолжить начатое предложение.

— Например, я никогда не делал кунилингус. Но это мало как относится к нашему разговору. — его слова заставили хихикнуть горничную, неторопливо работающую у него за спиной, отчего ее лицо стало почти красивым. — Почему ты позвонил?

— Что бы ты не говорил, но мы команда. До последнего. А сегодня в обеденное время мы хотели кое–что сделать. Вот я и решил тебе напомнить.

— Ты действительно хочешь переться в наш городской аэропорт, ради дешевого ноутбука или каких–то жалких бумаг?

— Стоило бы рискнуть. В общем, если ты хочешь это сделать — встречаемся через час возле терминала B.

— ОК, сегодня мы будем в шоколаде. Не забудь взять сумку. До встречи.

Одевшись, забрав телефон и кошелек, попрощавшись с горничной и коридорным, которого он встретил, когда шел к выходу, Марк увидел около выхода такси, которое он заказал после разговора с Яном. Эта была Toyota, раскрашенная в желтый цвет, под стать американским такси. Марк сел на заднее сиденье автомобиля, водитель лишь мельком взглянул на его слегка помятую одежду и довольно–таки странные глаза.

— Куда вам?

— Городской аэропорт. Сегодня лечу в Сеул. Перелет с пересадками отнимет у меня много времени и сил. Жаль что по дороге нельзя для расслабления воспользоваться древним ритуалом дальнобойщиков. Я имею ввиду «ночных бабочек».

— А как же стюардессы? — метко и со сдавленным смешком подчеркнул водитель такси, у которого Марк заметил на руке обручальное кольцо.

Они поехали по шоссе, которое вело за пределы города. Дома по дороге в аэропорт встречаются все реже, как и то, что пассажир на заднем кресле все реже видит близких и дорогих ему людей. Березовые чащи пролетают перед глазами, как и хорошие моменты жизни. Закрыв глаза, он увидит дом, где вырос, в котором происходили самые интересные, самые восхитительные и самые важные моменты его дешевой жизни. Но тоннель все сильнее затягивает его к себе, подобно черной дыре. Он уже не имеет сил держаться на ногах, но какая–то противоположная сила держит его так, как будто его ноги так крепко прибиты гвоздями к почве, что обычным гвоздодером их не вырвешь. Камни в его почках превратились в скалы на берегу моря.

Ощущения такие, как и в тот раз, когда он вместе с ребятами проводил на уроках по химии, так называемые, «кислотные тесты». И тогда, и сейчас Марк чувствует вину, и знает, что лучше бы он этого не делал.

Чайки больше сюда не залетают: я заметил, что в этом году они стали облетать эти места стороной. Возможно, причиной столь явной антипатии стало уменьшение популяции рыбы. А может это моя вина? Впервые ступивший на эти берега, мой знакомый повествовал, что эти острова, именуемые Хебридскими, населяют убогие пастухи, занимавшиеся выпасом таких же дряхлых стад. Спустя три сотни лет, ретировались даже они.

Эти острова вдалеке, не более, чем напоминание из прошлого — спящие гиганты, боги сомнамбул, ждущие своего часа. Я смыл песок со своих губ и прижал запястье еще плотнее, трясущееся руки не продолжат жизни моего затлевшего дневника.

Оказалось, что я столь же невыразителен, как этот океан, столь же поверхностен и необитаем, как эта бухта, апатичное судно на мели без каких–либо отличий. Мои скалы — эти кости, а аккуратная изгородь огораживает крутой утес в бухте. Выстрел сквозь меня — пещера, мой лоб — гора, эта антенна также вещает прямо в меня. Все в перенапряжении, нервная система в том числе, там, где мои ботинки все еще топчутся. Я буду нести факел для тебя, я оставлю его у подножия моего надгробия. Он будет нужен тебе для тоннелей, уносящих меня.

Никто не брал книгу Донелли из библиотеки из 1997‑го года. Я решил, что ее никто и не хватится, пока нес ее, засунув под свой плащ и избегая посторонних взглядов. Когда смысл описываемого сокрыт, то и стиль писателя возвышен, это не слащавый текст репортера первых полос. Вероятно, поэтому единственным моим подходящим спутником тех последних дней была украденная книга, написанная умирающим человеком.

Когда кто–то умирал, или был при смерти, или тяжело заболевал, и не оставалось никакой мало–мальской надежды, они вырезали в скале параллельные линии, обнажая находящийся под поверхностью камня мел. В правильном ракурсе линии можно было увидеть с материка или рыбацкого судна, чтобы принять решение либо об оказании помощи, либо о полной изоляции. И переждать поколение, независимо от того, какая чума преследовала утесы и их обитателей. Мои же линии нужны для другого: держать любых возможных спасателей в страхе. Инфекция — это не просто болезнь плоти.