Золотой ретривер (СИ)

— Какой он милый!

— Весь в своего папу, а глаза мамины! Надо же такое!

— Вот он — достойный наследник нашего рода! Я так щаслива!

И плевать, что они еще не знали его судьбу. Но все в него верили, на него надеялись. Кто знал, что он мог бы стать президентом всея страны, гениальным фармацевтом, который изобретет волшебную вакцину от всех напастей, обладателем четырех «Гремми» и трьох золотых статуэток в 33 сантиметра длиной, а также Нобелевской Премии. Но этому было не суждено случится. Мать мальчика уже спала крепким сном, который было нелегко прервать, хотя никто и не пытался, ибо все знали, что, во–первых — ей нужен хотя бы кратковременный отдых, во–вторых — ее после этого наркоза хрен разбудишь.

Спустя несколько мимолетных минут на запястье младенца красовалась повязка с клеймом, на которой было сказано лишь имя новорожденного — «Марк», а также дата рождения. Имя Марк было ранее единогласно принято семьей родившей, и мать была не против. Малыша хотели назвать в честь его славного дедушки, который должен был его воспитывать мужчиной, ввиду отсутсвия донора спермы мальчишки. Дед чувствовал, как на его плечи ложится груз ответсвенности, походивший на лавину, сходящую с гор. Но он топил эту лавину, превращяя ее в пресную воду и поил бедных детей Африки, подобно тому, как Иисус превращал воду в вино. Но уже к тому времени у семьи было премного долгов, от чего они через несколько лет забросят аграрный бизнес и станут банкротами. Временная неудача? Нет, просто гребанная слабость и жизнь в глупой стране, где решения принимают люди, которые в течении двух десятков лет не могут выучить государственный язык. Эти депутаты не идиоты, отнюдь. Они приехали с других стран, чтобы строить здесь свою карьеру и денежную империю, а сами гнобятся над страной и ее культурой. Это особая разновидность моральных извращений.

Когда мать проснулась, врач дал ей пару–другую указаний на несколько дней для того, чтобы зажили раны и полностью рассосались швы, а также сказал, что день или два ей прийдется побыть в больнице под наблюдением специалистов. Ребенка ей дали подержать на руках, которые были слабы и легонько дрожали. Она шутила, что сейчас упустит его на колени ввиду того, что не чувствовала рук, но волновалась и была счастлива.

— Крошка, ты мне дался с трудом. Не разочаруй меня. — прошептала мать. Если бы ребенок понимал новоявленый для него язык и умел разговаривать или хотя бы жестикулировать, то непременно сказал бы что–то вроде — «Конечно, мам. Я тебя не подведу. Ты будешь мной гордится». Кто–то с кучки людей предложил запечатлеть этот момент на фотографии. Все улыбчивые, или как минимум — не грустные, ибо на их глазах психует их наследие, надежда и вера в лучшее будущее.

Вместо того, чтобы учится задувать торт с одной восковой свечой на вершине, которая уже начала плавится и принимала причудливые образы, испоганивая вкус десерта, малыш слушает, как плачет мать. Он не понимает суть причины по которой с ее глаз льется прозрачная жидкость. Почему она не сюсюкается с мальчишкой в этот праздник? Может ее кто–то обидел? Может быть кто–нибудь забрал ее любимую игрушку?

— Марк! Марк, проснись! Уже семь часов вечера. Я планировал разъехатся по домам к восьми. — услышал голос своего напарника Марк, не утруждая себя приоткрыть глаза. Его товарищ нависал над ним, подобно тяжелой осенней туче, которая вот–вот решится использовать ресурсы, копившие внутри себя.

— И тебе доброго вечера, Ян. Насколько долго я кемарил?

— С обеденного времени. Вообщем, я думаю, что за это время тебе уже успели наснится химические таблицы.

Марк промолчав, принял сидячее положение на диване и начал водить кулаками в области глаз, как ребенок утирает слезы.

— Знаешь что? Я пожалуй поработаю здесь ночью.

— У тебя стены дома плесенью не покрылись?

— Хех, надеюсь, что нет. Я как глупый американский кочевник, которому не сидится на одном месте. Возможно это паталогия, но я в старческие годы больше всего хотел бы поездить по самым отдаленным странам.

— Я это уже от тебя слышал.

— Дело в том, что мне все время кажется, что на соседнем холме трава сочнее, даже если мозг указывает, что это не так.

— ОК! Кстати вкусные пироженки, спасибо.

— И все же твинки мне больше нравяться.

Марк пошел в помещение внутри их «логова», которое служило ванной и туалетом. Он подошел к раковине, сиявшую белизной, не взирая на долговременные и частые отсутствия «хозяев замка», посмотрел в зеркало, высевшее над раковиной и снял линзы, которые носил на протяжении всего дня, и вследсвии этого в глазах было неприятное режущее чувство.

— Ян! Будь послушной зайкой, принеси мне футляр для моих линз! Он лежит на заднем сиденье авто!

— Мне неприятны слова вроде «зайка», «солнышко», «медвеженок». А особенно от тебя.

— Знаю. Потому и говорю это.

Впоследствии Ян приподнес Марку футляр, в который «мистер Блащиковски» положил свои белые опуклые кольца, помещавшиеся на кончике пальца.

— Я уже буду отлучаться. Заодно отведаю мать, мы с ней давненько не виделись. Ты без меня не будешь скучать? — вопрошал Ян.

— С чего я должен грустить по тебе? — ничего остоумней, чем это, Марк не придумал. — Завтра с утра я тебе позвоню. Захвати свой ноутбук, я уже знаю, что мы будем делать.

— Бывай.

Парни пожали друг другу руки и по–братски обнялись. Ян вышел с ванной, сел в машину и поехал. Марк остался в одиночестве, которое являлось для него делом привычным, но вызывало сожаления о том, что ты должен работать, заниматся настоящими делами, вместо того, чтобы шататся по подворотням после раскрутейшей вечеринки с братьями–собутильниками. Он решил закрыть ворота, ибо улицы начали покрыватся сумерками, а непрошеные гости в виде бродячих собак или бездомных ему не нужны. Зачем что–то делить с существом, которое ни черта в своей жизни не делает? Люди должны оплачивать их очередную дозу или бутылку дешевой выпивки? Ну уж нет.

Тем временем Марк присел в кожаное кресло рядом с рабочим столом, на котором лежал закрытым ноутбук темно–синего цвета. Оборачиваясь назад, туда в прошлое — в шести метрах от левой руки — можно понять, что его «детские проделки», которые он совершал в не полностью осознаном возрасте, были так же нелогичны и бессмыслены, как черные скинхеды. Они существовали по подобию Кота Шредингера — вроде бы жизнеспособны и выполнимы, но одновременно их исполнение было кривым и не давало ожидаемых результатов. А чего еще ждать от четырнадцатилетнего парня, пытающегося сбывать поддельные деньги в мелких магазинах, после чего получал по щам от охранника, который на пару лет старше него и мама ему советует, что одеть сегодня на работу? Можно было пойти торговать наркотиками, подобно Кертису Джексону, но город, замуровавший Марка в себе, был настолько глухим и отсталым в плане неформальной экономики, что «драг» продают мексиканские шлюхи, продержавшие второсортный кокаин в своей пищеварительной системе около 14-ти часов. Можно воровать дешевые безделушки на рынке, а позже — перепродавать их. Это было бы ущербным и уж слишком по–детски, чтобы зарабатывать на жизнь, которая была бы похожа на житие простых детей, которые по утрам завтракают сэндвичами с говядиной и Heinz'ом. Предел мечтаний, до которых не дотянутся короткими рученками с пальцами, ломающимися от внезапной вспышки света.

Марк начал внимательно и усердно клацать по клавиатуре. Взгляд, бодрствовавший после сна, прицеливался на монитор. В помещении было настолько тихо, что Марк слышал свое тяжелое дыхание, и вдруг он почувствовал себя одиноко. Прямо как в тот момент, когда он плутал в темноте по холодной пустыне с тушканчиками и пустынными лисами, следившими за ним. Выжидавших его плоть.

Галогенные лампы, нависавшие над головой Марка, не позволяли рассмотреть темные углы помещения, но производимого света было достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно. Стены обычно ограничивают пространство, но в этом случае они придавали помещению некоего величия, делали его более «контурным». Черное кожаное кресло придавало рабочему месту Марка некоторой официальности. Это напомнило Марку собственный период жизни, когда он работал в местном издательстве «Playboy», где писал интервью различных знаменитостей с его страны. Та еще работенка. Дело не в том, что она была «чрезвычайно сложной» и утомляла. Вовсе нет. Просто довольно–таки часто приходилось общатся с самыми настоящими моральными уродами, взгляды на жизнь у которых были попросту извращенными. Например, брав интервью у одной певички, та говорила, что фильм «Войны» пропогандирует насилие и хаос на улицах. Глупейшая вещь, которую когда–либо слышал «мистер Блащиковски». Мнение, которым она владела, мог изменить лишь бэтмобиль, переехавший ее маленькое хрупкое тело, вместе с глупой головой, с которой выливалась жижа, несколько мгновений спустя очень сильно напоминавшая подобие мозгов.