Спасатель (СИ)

-- Призёр, -- поправил я.

-- Всё равно молодец. Давай тогда на лыжах завтра.

Я вздохнул:

-- Маш! Я бегаю по утрам. Не люблю я лыжи.

-- А на коньках?

Я и коньки не любил. И потом - завтра на каток выползут все наши. Зачем расстраивать Еву? Если честно, я был обижен на Машу, я целый месяц ждал, что она меня найдёт вконтакте, а она так и не объявилась. А теперь пришла: иди ко мне на Новый год. Ага: всё бросил и побежал.

-- Я не катаюсь на коньках. У меня завтра бассейн, -- наврал я.

-- А разве бассейн первого января работает?

-- У нас - работает. Люди же платят за абонемент, -- наврал я.

-- Да ты что?! - захлопала глазами Маша.

-- Ну. Это же не у вас в Москве.

-- А ты не любишь Москву?

-- Да нет. Крылатское очень люблю - там велотрасса убойная. А вот москвичей точно не люблю.

-- Почему?

-- А ты подежурь недельку на пляже, и сама увидишь, почему.

-- А-аа: понятно, -- улыбнулась Маша. - Тогда я приглашаю тебя к себе домой завтра вечером. Ну, пожалуйста, Василь! Ты что? На меня обижаешься?

Ой! Как же я не хотел идти! Я молчал.

-- Я тебе покажу свои этюды. Я сегодня уже рисовала.

Я вздохнул и почему-то согласился.

Маша мне нравилась по-прежнему, я мечтал о ней. Но меня неприятно поразила её навязчивость, даже прилипчивость. Я насторожился. Я не хотел, чтобы меня с ней видели. Зачем? Это и Маше могло навредить. Ева все четыре месяца смотрела на меня в школе такими глазами - взглядом загнанной в угол мыши, хорька или ещё какого грызуна. Что там у Евы на уме? Побить Машу не побьёт, а высказать всё предельно ясно непременно выскажет.

Я стал думать: надо же что-нибудь Маше подарить. Но у меня ничего не было. Все подарки я купил заранее и раздарил друзьям в школе. Только племяшке, дяде Боре и тёте Белле мы ещё не отдали подарок. Я решил ничего не дарить Маше. Куда я тыркнусь ночью тридцать первого? У нас в посёлке всё закрыто. Да и в Мирошеве ничего не работает. А первого я хотел подольше побегать.

Я люблю первое января. Всё как вымерло. Всё, как когда-то давно, когда мы начинали бегать стаей. Стая поцаков на стаю собак, которую выпускала с участка сумасшедшая бабка... Сейчас пусто. Бело и бесконечно. Все валяются пьяные по домам или просто спят обожрамшись. Собаки сидят по участкам, их не спускают с цепи - боятся воров. Можно спокойно побегать. Может, и Михайло Иваныч сподобится как в прошлом году, а может и Влад с Кирей. Ростик не приедет завтра. Он со своими, с классом, пойдёт к Миршевскому кремлю. Там наряжают живые ёлки до самого рождества, делают разные огромные игрушки и наряжают. А памятник Преподобному Косьме, основателю Мирошева, освещают со всех сторон гирляндами, просто прикрепляют гирлянды к соседним деревьям...

Вечером первого Маша позвонила в ворота.

-- Я только проснулась, --улыбнулась она. - Так что никакие лыжи с коньками сегодня не прокатили бы. Просидели до утра, всё болтали, вспоминали. Сто лет на даче Новый год не справляли. Всё в Москве и в Москве. А... нет. Один раз в Египте.

Она сменила свою уродскую шапку с ушками на шапку с огромным помпоном. Помпон был тоже уродский. У нас девчонки в посёлке тоже в таких шапках ходили. Что за мода такая? Не пойму.

4 В гостях

Все Чугуновы как-то напоказ мне обрадовались. Пригласили попить чаю с пирогом. Пока пили чай, ко мне подсел пацан, такой слегка тронутый.

-- Это мой двоюродный брат. Лёха. Он старший. А вот ещё Макс и...

Я не расслышал имя третьего брата - в комнату что-то влетело и тут же вылетело. Потом кто-то зашёлся воем. И все побежали выяснять: что произошло. Потом угомонились. Вбежал наконец мелкий -- противный и вертлявый.

-- Это ты что ли чемпион?

-- Я.

-- Машка в тебя влюбилась. Только и слышно: ах-ах -вертопрах, -- кривлялся мелкий поцак и был похож на заводную игрушку. Мне захотелось стукнуть его по голове, чтобы завод кончился.

-- Замолчи Александр, -- сказала Маша.

Мы ещё попили чаю. Теперь с "невской колбаской", которую Маша приготовила специально для меня - так сказала Машина тётя. Было очень вкусно. Машины родители уже уехали.

- Они еле вырвались на Новый год. У них свой бизнес, они всё время работают, - загадочно сказала Маша в надежде на то, что я начну выспрашивать: какой бизнес и тэ дэ. Но я ничего не стал спрашивать, у моего папы тоже свой бизнес. Мы поговорили с Машиным дедушкой о триатлоне. О триатлоне все задают одни и те же вопросы. Но Машин дедушка оказался уникумом: его интересовала только финансовая составляющая.

Когда я назвал цифру, сколько стоит вел, на котором я выступал на Первенстве России, дедушка надолго замолчал. Потом спросил:

-- И у других такие же?

Я кивнул. Это конечно была неправда, у моих соперников велы были ещё дороже, но я решил не травмировать меркантильного дедушку - папа меня предупреждал, что "чугунки--жадные". Дедушка стал интересоваться ценой инвентаря в нашем клубе. Я не стал колоться, рассказывать, что дядя Боря выкупал некондицию из спортмагазинов и контрафакт по безналичке. Дядя Боря, а теперь и Ростик, доводили велы до ума. Наш школьный велопарк рос и множился.

Потом дедушка Маши спрашивал: сколько стоит шлем, и даже какой фирмы я ношу плавки. Машин дедушка знал и "спидо" и "арену"! Он говорил:

-- На плавках нельзя экономить. Вот я. Купил дешёвку. И вроде всё нормально. А потом хлорка разъела. Как-то плаваю в бассейне. У нас в бассейне есть специальные сеансы для пенсов по девяносто руб. И вдруг чувствую: плавки спадают.

Все хохотали. И я тоже. Меня развеселила дедушкина ирония, подтрунивание над собой, эти "пенсы". Ещё час мы говорили о плавках. Дед Маши мог болтать часами о чём угодно.

Маша сказала:

-- О кроссовках, деда, в следующий раз.

И повела меня смотреть картины, которые она упорно называла этюдами.

Этюды были очень красивые. На некоторых, правда, было изображено непонятно что. Но Маша говорила:

-- Это настроение.

Настроение везде было какое-то цветастое, весёленькое такое, игривое. Мне почудилось, что это настроение девчонок из пятого класса. Когда я прохожу мимо них в школе, они замолкают, а за спиной щебечут как птахи весной, да и не только весной, у нас в Смененном весь июль соловьи поют...

Были и пейзажи Тужилова озера. Были и просто деревья, лес наш, мирошевский, сосёнки береговые и колея высоковольтной линии.

-- Лучшие-то я в Москву отвезла. А эти оставила. Выбери, что приглянулось.

Мне вроде бы нравились этюды. Но как-то не особо. Деревья на картинах у Маши будто пытались до меня дотянуться своими щупальцами, будто хотели цапнуть меня. А Тужилово озеро было намалеванное однородно, везде одинаковое. А ведь оно разное на каждом гребке и ударе.

И я выбрал настроение.

-- Ничего себе! - удивилась Маша. - А ты не простой. Что тебе этот этюд напомнил?

Я не стал объяснять что. Я толком и объяснить бы не смог. От девочек в пятом классе шла какая-то чистота, веселье. Они ещё не знали, что скоро пацаны некоторых из них отбракуют за не ту фигуру или не ту рожу и влюбятся всем скопом в одну, и будут за неё бороться и драться, будут провожать её, дарить духи в женский день... А остальные девчонки будут вздыхать и расстраиваться... Тут на картине за этими хаотичными пятнами ("мазками", -- поправила Маша) прятались девчонки-пятиклассницы: они все равны, они дружат и радуются, и хихикают в кулачок, подшучивая над самым крутым парнем школы - надо мной то есть...

Маша запаковала картину в какую-то специальную бумагу, заклеила скотчем. На скотче были напечатаны рисуночки: сердечки и цветочки. Я такого скотча и не видывал никогда. Маша сказала:

-- Хочешь: я тебя провожу до дома?