Здравствуй, грусть

совершенно точно угадывала, что надо ей говорить.

- Понимаете, - сказала я, - она поманила его прелестями семейного очага, добродетельной жизни, и он попался на эту удочку.

Мои слова угнетали меня... Ведь они, в конце концов, выра-жали то, что я и в самом деле чувствовала, пусть в грубой, при-митивной форме, но все-таки они отвечали моим мыслям.

- Если этот брак состоится, мы все трое-погибшие люди, Эльза. Надо защищать моего отца, ведь это большое дитя, Эльза... Большое дитя...

"Большое дитя", - повторяла я убежденно. Пожалуй, это слишком отдавало мелодрамой, но прекрасные зеленые глаза Эльзы уже затуманились жалостью. И я закончила, как закли-нание:

- Помогите мне, Эльза. Ради вас, ради моего отца, ради вашей с ним любви.

И про себя добавила: ".. .и ради китайчат".

- Но что я могу сделать? - спросила Эльза.- По-моему, это невозможно.

- Ну если, по-вашему, это невозможно, тогда делать не-чего, произнесла я так называемым убитым голосом.

- Вот шлюха! - пробормотала Эльза.

- Именно, - сказала я и на сей раз сама отвернулась. Эльза расцветала на глазах. Над ней посмеялись, но теперь она покажет этой интриганке, на что способна она, Эльза Макенбур. Мой отец ее любит, она это знала всегда. Да и она сама - Хуан не мог затмить в ее сердце обаяние Реймона. Само собой, она никогда не толковала ему о прелестях семейного очага, но зато она по крайней мере не докучала ему, не пыталась заставить его...

- Эльза,-сказала я, дольше я не могла ее вынести.-Пой-дите к Сирилу и скажите ему, что я прошу его вас приютить. С матерью он договорится. Передайте, что завтра утром я зайду к нему. Мы втроем все обсудим.

Проводив ее до порога, я, смеха ради, добавила:

- Вы защищаете свое счастье, Эльза.

Она кивнула с самой серьезной миной, так, словно у нее не было полутора десятка вариантов этого самого счастья - по числу мужчин, которые будут ее содержать. Я глядела, как она идет по солнцу своей танцующей походкой. Я была уверена - не прой-дет недели, как отец снова захочет ее.

Была половина четвертого: отец, наверное, спит в объятиях Анны. Она сама, упоенная, разметавшаяся в постели, разомлевшая от наслаждения и счастья, тоже, наверное, предалась сну... Бы-стро-быстро я начала строить планы, избегая даже мимолетной попытки разобраться в самой себе. Я как маятник слонялась по комнате, подходила к окну, смотрела на безмятежно спокойное, распластавшееся у песчаного берега море, возвращалась к двери и опять шла к окну. Я высчитывала, прикидывала и одно за дру-гим отметала все возражения; никогда прежде я не подозревала, как изворотлив и находчив человеческий ум. Я чувствовала себя опасной и удивительно ловкой, и к волне отвращения к самой себе, которая захлестнула меня с первых слов моего разговора с Эльзой, примешивалась гордость, ощущение сговора, в который я вступила с самой собой, и одиночества.

Надо ли говорить, что от всего этого не осталось и следа, когда настал час купания. Меня терзали угрызения совести,