Обратный отсчет

– Дурак долбаный, – хмыкнул второй, – да ведь это ж мопед.

– Значит, испанский. Наверно, на нем прямо вброд переправляются через реку.

– Итальянский, дубина. Эй, мужик, чего ты на нем ездишь? Яйца сотрешь начисто.

– Выбирать не приходится, – ответил я.

– Угости вон того парня выпивкой. Зайдем, угости.

Я зашел, очутившись в окружении мужчин, которым недоставало только рогатых шлемов викингов. Их было человек двадцать, каждый следующий пьянее соседа все сплошь в коже, с трещинами в штанах и куртках забитыми дорожной пылью, с мозгами забитыми чем-то другим. Однако они меня приняли не как олуха на мопеде, а как собрата-путешественника, хоть и не особенно разбирающегося в тонкостях двухколесной техники. Я получил не одно предложение обменять мопед на старый мотоцикл. Наверно, хотели подарить мой мопед своим заброшенным детям для тренировок.

Наперебой принялись угощать меня пивом между рюмками текилы, и мы подружились. Я рассказал о своей неотложной задаче, выслушал всевозможные советы насчет оружия, недоступного детективам места захоронения, фальшивых документов, способов законно сменить имя, фамилию и исчезнуть, а также узнал, как на слишком самоуверенную супругу покойного Макбета может подействовать визит байкера в три часа ночи за две сотни долларов.

Когда я отверг предложения, меня даже еще угостили, высоко взмахнув стаканами. И как только я почувствовал себя в безопасности, думая, что они охотно умрут друг за друга без всякого повода, только чтобы доказать, что умрут, бармен выложил на стойку сантиметр и сказал:

– Пора мерить.

После чего все расстегнули кожаные штаны.

– Ты куда? – крикнул кто-то. – Это ж просто игра, черт возьми.

Но я, уклоняясь от всяких осмотров, не желал получать приз за последнее место. Выскочил на стоянку, пинком завел мопед. Видел в зеркало заднего обзора, как они повыскакивали и ракетами понеслись за мной, за ходунком. Через минуту пятеро меня окружили.

– Мы тебя проводим.

– Зачем же… – начал я, потерял равновесие и упал, свалившись на обочину самым нетеатральным образом, после чего мой эскорт рассмеялся, помахал на прощание, пожелал удачи. Пострадал один ноутбук. Включив его, я увидел зеленый свет своего одиночества и красный свет собственного воображения – только в воображении.

Невозможно поверить, но мопед завелся. Я направился к дому Чартриз. Никогда не верил предсказательницам с их дерьмовым бредом, но начинал думать, что они в меня верят. В любом случае, вот что я спросил бы у предсказательницы: «Расскажи о том, что уже произошло. Ведь это, наверно, не трудно». Она почти готова выдержать экзамен. Поэтому его лучше не проводить. Впрочем, я знал, что при встрече отношения ученика и учительницы полностью переменятся. Она попытается соблазнить меня, сама начнет экзамен. Я всю жизнь старался его оттянуть, потому что он не предлагал особого выбора, не был ни ложным, ни истинным. Я почти понял, что правильный ответ всегда одновременно и ложный, и истинный.

Я ехал с полузакрытыми глазами, дремал наяву. На полсекунды стал Магриттом, [39]видя проплывающие перед глазами шляпы-котелки.

Землетрясение в пять баллов

Три

Правда: у меня нет границ. Фактически, я – не страна. Я – резервация, подразумевающая, что ей принадлежит нечто большее. Что-то зарезервировано и никогда не будет отдано. Конечно, у мира тоже кое-что припасено на мой счет, а у меня – на его. Мы представляем собой два лагеря, и вскоре однажды послышится крик: «Пли!»

Впрочем, в данный момент надо развесить шляпы-котелки на соответствующих крючках. Я слез с мопеда на подъездной дорожке Чартриз в мире, затянутом дымчатой пеленой солнечного света, под пение птиц.

Дом представлял собой современную пирамиду, оду прошлым суеверным эпохам. В нем жила женщина – может быть, дьявол, если правы фундаменталисты, – которая облегчала дорогу в ад, усыпая розовыми лепестками, смазывая ступни зельем, от которого покалывает пальцы ног. С помощью массажа ног избавила бы Адольфа Гитлера от всех его и наших страданий. Я с волнением ждал, что она скажет мне, так как ее предсказания почему-то оправдывались. Я уже говорил, что не верю в сверхъестественные силы – ни в экстрасенсорное восприятие, ни в психотронику, даже в синхронность. Но верю, что Чартриз забрасывает семена в хорошо подготовленные мозги. Семена прорастают, и тут ничего не поделаешь – приходится взбираться на стебли, которые ведут к предначертанной ею судьбе, к событиям, которые она привела в движение толчком ярко-зеленого пальца.

Чартриз вышла в дверь в астральной пижаме с переливавшимися на шелке звездами и планетами. Дотронулась до моего плеча. Всегда умела меня тронуть.

– Я знала, что ты явишься. Птичка предупредила, как в Библии. Покажи ладонь. – Она взяла меня за руку и сразу бросила. – Слишком грязная. Теперь вспомнила, это был черный дрозд. Велел передать, чтоб ты дальше не ездил.

– А кролики что говорят?

– Сарказм – признак страха. Впрочем, я почти не слышу лжи, правда звучит в твоих устах громче. Заходи.

Казалось, будто никакого времени не прошло с момента нашей встречи много лет назад, когда я по рекомендации заправщика с бензоколонки заскочил погадать для забавы и тут же влюбился. Без всякой мистики, простое притяжение обратно заряженных частиц или что-нибудь вроде того. Она прикоснулась ко мне, обняла мальчика и сказала:

– Ш-ш-ш. Все хорошо.

Мальчик слушал. Ему было приятно. Но раньше или позже должен был повзрослеть и понять, что все вовсе не так хорошо. Даже тогда надеялся, что мать-колдунья его переделает.

Помню, как против моей воли она дотронулась до неприкосновенного. Память сопротивлялась прощупыванию. В любом случае, мне быстро осточертел бред собачий с магическими кристаллами, и я ушел, страдая похмельем после нескольких опытов с галлюциногенами, с ощущением, будто меня допрашивали под их воздействием.

Однако первая неделя запомнилась навсегда. Страстно хотелось еще раз ее пережить, свернуться в петле, позволив тем дням навсегда заключить меня в объятия. Это невозможно. Чтобы кто-нибудь понял, что я хочу узнать, он должен понять, зачем мне это нужно, а этого я сам не хочу понимать. Как только приблизятся к моему потайному местечку, игра в прятки закончится. Но меня не поймать. Я бегу слишком быстро.

– Обожди меня там, – велела Чартриз. – Сейчас выйду.

Я нашел садовый стульчик, глядя с него на задний двор с редкими деревьями, который приветливо меня встречал и где можно было увидеть любых животных в пейзаже, словно в каждую тварь вселился сам Иисус, обещая каждому исполнить одно желание.

– Господи, сделай так, чтоб мы больше не охотились друг на друга, – сказали бы животные.

– Дай мне знать все, – сказала бы Чартриз.

– Избавь меня от кожи и костей, – взмолился бы я, – пусть я стану воздушным.