Обратный отсчет

– Нет. Съехала месяц назад. Не знаю куда. Просто собралась и исчезла.

Существовали два возможных варианта. Как уже говорилось, Марни никогда не уехала бы из Фресно. Либо она в «Биг-бое», либо делает карьеру в Эпплби, либо дома у матери – иди ищи.

Поэтому я отправился к матери, еще за милю. Найти не трудно – на окнах всегда висело столько ниток, унизанных кристаллами, что астронавты из космоса наверняка замечали сверкание. Однако, преодолевая расстояние, я не видел алмазного блеска. Стоял обычный дом, точно такой, как соседние. Мне пришло в голову, что Америка давно старается сделать каждый квартал, город, район похожим на любой другой, чтобы ни у кого не возникло желание ехать куда-нибудь в другое место.

На мой стук дверь открыла мать. Теперь она была наполовину не индианкой из Индии, а африканкой. В дрянном пестром многонациональном наряде и шляпе до потолка, зажаренная в микроволновке до оранжевого цвета. Вид умиротворенный до сумасшествия, довольный, как после лоботомии. На стенах развешаны маски. Деревянные жирафы и тигры отели пройтись по ковру, но были парализованы, Сидя в штукатурке, как в клетке зоопарка.

– Ты к Аквамарин? – спросила она. – Захода дорогой.

Я сел на табуретку, чувствуя, как розничная Африка давит мне на мозги. Она принесла чашку чаю от которого шел пар с ароматом корицы.

– Она скоро придет.

– Что у вас за акцент? Были в Африке?

– Конечно. Ездила со своей группой из заочного колледжа. В конце концов осталась там на год. Моя жизнь полностью переменилась.

– А Марни как?

– Кто такая Марни?

– Аквамарин.

– Ты имеешь в виду Акилу? Это значит «та, кто размышляет». Слишком много размышляет. Все старается обосноваться, устроиться. Мне хотелось бы, чтоб она повидала мир.

– А вас мне как теперь называть?

– Дека. «Та, кто несет наслаждение».

Как она на меня посмотрела… Давным-давно Дека – мать – с удовольствием и со смехом касалась моей руки, иногда прижималась, время от времени поглаживала по плечу, пока оттуда до самого паха не пробегали мурашки. Я чувствовал эротические позывы. Все это творилось на глазах у Марни, которая просто дымилась от возмущения.

– Зачем ты здесь, мальчик?

– Ищу вашу дочь. Мне с ней надо поговорить.

– Тебя так долго не было, я по тебе скучала.

Несмотря на искусственный акцент и загар, я начинал верить, что она действительно африканка-Квартира была пропитана незнакомыми запахами. Я ждал каких-нибудь племенных ритуалов, предчувствуя, что она вскоре вытянет мою шею до размеров жирафьей или проколет в мочках ушей дыры величиной в полдоллара.

– Акила вернется через два часа. У меня для тебя есть подарок.

Она ушла в спальню, вернулась с кулоном. Если я не ошибся с первого взгляда, в центре медальона сверкал не цирконий.

– Очень ценная вещь. Я познакомилась с одним торговцем алмазами. Он начал меня снабжать. Но не могу же я всеносить! Вдобавок они мне напоминают о родине. Я должна вернуться. И вернусь. А пока дарю это тебе.

Она остановилась у меня за спиной, пальцы, прежде чем застегнуть цепочку, пробежались по шее – нежно, медленно, – добрались до груди. Мать изогнулась, обвила меня – Африка поглотила Америку.

– Ах, – вздохнула она, тискаясь так, что я не мог противиться, – два часа у нас есть. Потом оденемся. Акила ничего не узнает.

Мы направились в спальню. Она меня раздела, осмотрела, толкнула в постель. Разделась сама без труда, поскольку под шелком ничего больше не было. Светилась оранжевым светом, но у меня в глазах стояло красное пятно – Марни. А синее? Синее пятно – последний раз с предыдущей женщиной, лучше любого текущего унылого момента. – Ты все-таки знаешь, что делать.

– Что значит – все-таки?

– Инструмент небольшой, но работает споро.

Мы двигались все быстрей и быстрей, континенты сближались, сливались, география переворачивалась. Поглотив меня, она сказала:

– Давай одеваться. Иногда Акила приходит пораньше. Быстро, быстро.

Я пошел в ванную, стараясь снова стать американцем. Но как бы ни обливался водой, волосы на подушке свалялись, от меня по-прежнему пахло чужестранными запахами.

– Выходи, выходи, – кликнула она из зоопарка. Марни вернулась. Я вышел и остолбенел в гостиной деревенским идиотом.

– Что ты тут делаешь? – спросила она.

– Просто…

– Соскучился по тебе, дорогая, – подсказала мать. – И приехал к нам в гости.

– Незваный гость.

– Что это ты говоришь, Акила, любовь моя?

– Марни. Меня зовут Марни.

– Ох, – рассмеялась мать, – ведь это просто прозвище.

Вот так мы и стояли – я в шмотках из «Кей-Март», Марни в униформе «Биг-боя» и Дека в шелках. Я практически слышал, как в голове у Марни тикает калькулятор.

– Мама, оставь нас.

– Пойду в спальню.

– Нет, пойди куда-нибудь еще. В магазин. Купи пюре из ямса, пшено, крахмал, тесто, зеленые бобы, дыню, арахис. Устроим праздничный обед.

– Как скажешь, Акила.

– Африканский праздничный обед. Ха!

– Уже иду.

– Поторопись, пожалуйста. Наш незваный гость явно проголодался.

Дека нашла свою сумочку, подмигнула мне и ушла.

– Трахался с моей матерью? – спросила Марни.

– Что это за вопрос?

– Разве в первый раз ты удрал не потому, что она все время вокруг тебя мурлыкала, как Билли Холидей. [32]Может быть, пробовал удержаться, но ведь меня дома не было, так что, какая разница, правда?

– Иисусе! – В данный момент моими устами говорила Керри. Поправочка: «Господи Иисусе!»

– Зачем тогда ты явился сюда? Зачем приехал в Фресно? Хотя меня это не удивляет.

Она пошла к себе в комнату переодеваться, а голос по-прежнему звучал громко и четко.

– Почему мой приезд тебя не удивляет?

– Мама вступает в контакт с африканскими духами. Откуда мне знать? Почему я должна объяснять тебе? Просто знаю. И что ты женат, тоже знаю. Никак не можешь усидеть на месте?

Она вышла в свитере пастельных тонов, в брюках цвета хаки, в грошовых мокасинах, настоящая американская девушка – женщина, но все равно девушка. Образец практичности, бездетная мать футболиста. Без всяких материнских чувств.

– Не устоял, пустился бродяжничать, никого не разыскиваешь? Ровно наоборот. Никогда не замечал, что все твои женщины остаются на месте? Многих можно найти, не выходя из дома. А ты мотаешься туда-сюда, повсюду, никогда ничего нового не находишь. Просто бежишь. Как моя мать.

Я ее поцеловал. Должно быть, к губам Map ни меня потянула какая-то моя единичная суперменская частичка. Мне хотелось проникнуть в самую глубь женской сути, просверлиться в древо их сексуальности, в семена, корни, ветви, листья. Однако поиметь мать и дочь с перерывом в несколько минут – это нечто, хотя я никогда не ставил рекордов и не вел счет на ринге.

На секунду почувствовал, что она уступила, потом стиснула губы и оттолкнула меня.

– Не так быстро.

– Извини… не пойму, что я такого сделал.

– Первым делом принял душ.

– Ты что, правда думаешь, будто я…

– Молчи. Мама рано ложится. Я могу переспать с тобой. Только хочу сначала узнать, зачем… что ты тут делаешь.

Я полез в карман за письмом и вспомнил, что оно уничтожено.

– У меня уже нет вещественных доказательств, но кто-то прислал письмо и сообщения по электронной почте. Не слишком приятные сообщения. Меня может преследовать только кто – то из бывших знакомых. Сначала грозили убийством, теперь самоубийством, то есть самоубийством под видом убийства, которое будто бы я совершил, потому что… потому что…

– Стоп. Знаешь, почему я работаю в «Биг-бое»? Потому что люблю мир таким, как есть, со всеми безобразиями, даже с униформой из полиэстера и стариками в буфете. Люблю дешевые автомобили, люблю счета оплачивать вовремя. Не люблю матерей, которые воображают, что нашли себя в Африке, и возвращаются, словно беженцы, к первому пирсу. Меня не особенно интересуют бродяги, беглецы, осужденные – вы все неудачники, проигравшие. Да, куда бы ни шли и ни ехали. Бежите, чтоб с ума не сойти. Разве ты мог так долго просидеть на одном месте и не свихнуться? Или уже свихнулся? Похоже на то. Убийство, самоубийство, убийство… Зачем ты удрал от жены, если так уж боишься?