Актриса и милиционер

да спит долго, встанет, попьет чаю и ложится снова, и главное - сразу засыпает. Странновато, конечно, в эру хронической человеческой бессонницы. Но именно из-за сонливости Нора ее отвергла. - Пусть спит, пусть.

Получалось, что кроме как к Анне Сергеевне идти и некуда. У той в тот день было дежурство в диспетчерской. Это от нее люди узнавали, что "все прорвало к чертовой матери", что "во Владивостоке уже неделю не топят, а у вас на сутки отключили - нежные очень", что "почем я знаю?", что "бардак был, есть и будет, а с чего бы ему не быть?" И так далее до бесконечности перемен в настроении и кураже Анны Сергеевны. Но Норе она сказала: "Какие дела, конечно, посижу, за нашим народом глаз и глаз нужен, а то я не знаю?" Сама она тут же позвонила в диспетчерскую и сказала, что не придет, пошли они все, у нее мильон отгулов, пусть ищут замену, когда им нужно, она всегда есть, а сейчас - ее нет. На хрен!

28 ОКТЯБРЯ

Пока работяги возились на балконе, Анна Сергеевна тупо сидела в кухне. В таком сиденье есть свой прок: где-то что-то накапливается своим путем, без участия воли там или всплесков мысли. Просто сидишь, как дурак, а процесс идет очень даже может быть и умный. Что-то к чему-то прилепилось, что-то от чего-то отвалилось, тонкая материя расслабилась, чтоб свернуться потом как ей надо.

Через какое-то небольшое время Анна Сергеевна поняла, что ее страстное желание посмотреть, как живет артистка, вместо того чтобы доставить удовлетворение - вот, мол, сижу, смотрю, оглядываю, ощупываю (мысленно, конечно), - вызывает в ней ощущение злой печали. Вместо того чтобы запоминать, как стоят у Лаубе чашки и какие фигли-мигли прицеплены у нее к дверце холодильника, ее накрыла и жмет ядовитая тоска, а понимания этому как бы и нету...

Мужики же, чинители, повозившись часок, быстро соскучились по свободе рук и ног и уже сообразили, что не тот взяли сварочный аппарат, что нужен им абсолютно другой, что они за ним сходят, а потом уж раз-раз... Только их и видели.

Анна Сергеевна переместилась в комнату. Со стен на нее смотрела Нора в образах. Нора - графиня, Нора - испанка, Нора - ученый. Анна Сергеевна почувствовала озноб от такой увековеченной жизни артиста, который получается - никогда сам, а всегда кто-то. Но тут на трюмо в дешевенькой рамочке - Анна Сергеевна знает: в такой рамочке она тоже стоит у себя на серванте - она увидела молодую Нору в сарафане и с голым левым плечом. Плечо было спелым, покатым и даже как бы влажным от теплого дождя, но это уже воображение. Откуда можно узнать про дождь на черно-белой и померкшей фотографии? Анна Сергеевна смотрит на Норино левое плечо. На правом, как положено, широкая лямка, не тоненькая тюфелька, чтоб абы не сполз лиф, а в целую пол-ладонь. Анна Сергеевна носила такие же, когда ездила в деревню. Важна была еще и высота кокетки сарафана, чтоб не дай Бог не вылезла бы подмышка с куском лифчика. Сплошь и рядом лахудры носили такое. У Норы лямка сползла - значит, он был широкий, вольный сарафан и лифчика