Актриса и милиционер

Ага, и СПИДа дождались! Так где ж Ты есть, когда Тебя нет?!

Получалось, что Дарвин ближе. И человек - животное и от обезьяны - вне сомнений, глазом видно. Но если уж надо продлевать человечество - пусть! Пусть это будет. Он согласен. Но без обезьяньего шума. Тихо. Женщина под мужчиной должна быть как бы мертвой.

Эта Лаубе практически стояла перед ним голая. Она сама, первая, прижалась к нему длинными ногами. Она лапала его. Она смеялась и подсказывала ему, что и как... Она в этом участвовала без стыда!

Стоя под душем, Витек плакал, потому что не мог отделаться от наваждения воспоминаний. Он боялся, что пойдет к ней вечером. Он вспомнил, как стоял у ее дома тот покойный старик с букетом "в юбочке". Витек понял, как близок к такому же позору ожидания. "Лучше смерть", - подумал он и испытал странное облегчение от возможности выхода из всего этого при помощи смерти.

Он даже запел что-то вроде "Никогда, никогда я тебя не забуду". Он слышал эту сладкую песню в кино, кино в армии, ему понравилось.

Сейчас он пел без слов, мыча и высвистывая запомнившийся мотив.

Пусть она еще раз сделает с ним, что хочет. Эта Лаубе, нерусский человек. Он позволит ей все ее умения.

Витек всхлипывает. Его организму жалко Лаубе. Ему хочется ее трогать и нюхать. Но он не хочет быть животным! У него есть понятия. И он ставит их впереди себя.

По телу бежит вода, и тело ему не подчиняется. Оно живет своей жизнью, жизнью восторга. Оно просто расцветает на глазах у всех его понятий.

Витек кричит в отчаянии счастья.

7 НОЯБРЯ

Вечером он купил в киоске запаянный в целлофан цветок. Витек не стал спрашивать, как его звать, не гоже это. У цветка была жирная головка, а по ней как бы разбегались сосудики с кровью. Гнусным был желтый язык тычинки, что подрагивала изнутри нагло неприлично. "В мозги лезет одна похабель, подумал Витек. - В конце концов око за глаз - это справедливо", - скажет он капитану-психологу, когда придет его время говорить.

Пока же он идет, положив целлофановый цветок под куртку. Он потому и куплен, хоть и дорогой, что незаметно прячется на груди.

И еще потому... "Слышишь, капитан? Как я все предусмотрел. Цветок на груди - мое алиби".

Когда он позволит Лаубе еще раз - всего один раз! - тронуть себя, он столкнет ее с балкона, но так, что никто на свете "не догадает его". Ибо милиционеры не покупают цветы неизвестных названий. "Некоторым живым, скажет Витек капитану-психологу, - полезно быть мертвыми".

И пусть капитан с ополоумевшими бровями найдет, что ему на это ответить!

- Ну, - возможно, скажет он (он же не стерпит смолчать), - ты прямо мыслишь, как существуешь...