Вам и не снилось

в ней не просто одноклассницу - девушку... Вот и у Юльки тоже. Пройдет. А летом ее надо будет отправить в Мелитополь. Родня обеспеченная, машина, моторка повозят, покажут. Лето вылечит...

Эту историю в тот момент больше всего переживала Таня, потому что Юлька "съехала" по учебе. По математике у нее редкие тройки перемежались более частыми, похожими на вставших на хвост змей двойками.

Таня говорила с ней. Юлька крутила двумя пальцами дужку очков и обещала. "Исправлю, Татьяна Николаевна, ей-богу исправлю".

Как-то к Тане подошла их школьный врач, властно оттянула ей веко и сказала. "Слушай, Татьяна, у тебя ни к черту гемоглобин. Приди завтра в поликлинику, я возьму у тебя кровь".

Сейчас Таня лежала дома и вспоминала все это. Гемоглобин у нее оказался на самом деле низким. "Для того чтобы умереть, много, а чтобы жить, мало, - сказала врач. - Ешь печенку и расслабься Пусть мир на всех скоростях катится к чертовой матери, ты нынче ездишь только на лошадях. Это уже если совсем нельзя пешком".

Как-то ночью пришла страшная мысль: ей нельзя болеть потому, что ей некому подать стакан воды. Тут же села в ногах мама и завела старую песню.

"...Даже у меня такого не было! У меня была ты..."

- У тебя, Таня, завышенные мерки к жизни, - говорил Миша Славин. Измени угол в своем циркуле, и все сразу пристроится. Мне неуютно, когда ты хочешь, чтобы я был Чеховым. Да и ты, пардон, тоже ведь не Ольга Леонардовна? А?

- Чего ты из меня делаешь дуру? Никогда я на тебя не смотрела, как на Чехова, - отвечала Таня.

- Ты этого не замечаешь. А я иду к тебе после работы усталый, измученный, мне хочется забыться и заснуть в объятиях любимой, а мне приходится думать: все ли у меня прекрасно? Ничего у меня прекрасного нет после работы. Штаны мятые, рубашка несвежая, на душе погано, а мыслей нет вообще... Собаки съели. Ты меня пожалей, приголубь... Именно такого. Несмотря на штаны, отсутствие мыслей, на то, что я пришел к тебе с приветом...

- Ты другой уже не бываешь. Вот что страшно... В воскресенье утром у тебя то же самое.

- Правильно, любовь моя. Такова реальность. Работа проедает насквозь. Но я без нее не могу. Как врач, я раз во сто выше Чехова... Но в остальном избавь меня от этого сравнения. Избавь меня от веры в красоту человечества. Оно больное. Констатирую как доктор. И я его лекарю. От всей души, как говорят...

"Наверное, это был способ от меня уйти, - думала Таня, - навязать, приторочить мне мысли, которых я никогда не имела. Не сравнивала я его с Чеховым. Не приходила в ужас от его мятых штанов. Но он привязывался, привязывался с этим циркулем, который будто бы у меня закреплен не на том угле, и я однажды поняла: он _хочет_, чтобы я с этим согласилась. Тогда ведь сразу станет все ясным. Ну, я и согласилась... Он ушел обиженный и освобожденный".

В холодильнике стыла закупленная впрок печенка, морковка стала сморщенной и мягкой, гемостимулин был не распечатан, и только Таня решила все это или съесть или выбросить, как