Вам и не снилось

вид у тебя был как по-настоящему... И пятки у тебя такие маленькие-маленькие торчали вверх.

- Пятки? - Юлька смущенно закрывает глаза ладонью. - Как тебе не стыдно... Они, наверное, были грязные... Мы же по пыли шастали.

- Были, - отвечает Роман. - Мне даже хотелось послюнявить палец и протереть их.

- Ну, а потом?

- А потом ты с умным видом болтала глупости о своих кровях. Как я понимаю, намекала мне на скрытую в тебе гениальность. Я тогда представил как это все в тебе происходит. Бежит в тебе алая-алая, это русская кровь, а в ней фонтанчиками бьют синяя немецкая, светло-зеленая польская, оранжевая монгольская...

- Господи! Да нет во мне монгольской! Ты это сам выдумал...

- Не перебивай старших... От этого многоцветья ты изнутри вся светишься. Ты знаешь, что ты светишься?

- Как это?

- Как салют. Правда, крокодилы?

Юлька крутит им головы: мол, неправда.

- Когда мы поженимся, мы заберем их, - говорит Роман.

- А когда это будет? - спрашивает Юлька.

- Очень скоро. Девятый, считай, мы уже кончили. Так? Значит, десятый. Это ерунда. Сразу после экзаменов.

- Но ведь нам не будет еще восемнадцати.

- Тогда мы уедем в Узбекистан, там можно раньше...

- А что мы будем делать с Сеней и Веней?

- Они будут жить в ванной, ждать наших детей...

- Ой!

- Чего ты!

- У мамы стали выпадать зубы. Она говорит, что я у нее забрала два зуба, а вот этот неизвестный товарищ уже четыре. Она страшно переживает. Зубов нет, пятна... Старая стала... Мне ее жалко...

- Тебе ничего не повредит...

- В каком смысле?

- Я представил тебя без зубов и с пятнами: очень хорошенькая старушка.

Вера выступала на родительском собрании в начале третьей четверти и рассказывала, как в их НИИ сын одного сотрудника - такой приличный мальчик - попал в дурную компанию и совсем отбился от рук. Она была очень этим взволнована и призывала мам и пап к бдительности.

- Был хороший, интеллигентный ребенок, - говорила она, - играл на скрипке, родители - культурнейшие люди... Отец три языка... Дома никаких выпивок... туризм... До седьмого класса мальчик без троек... И появляется один... паршивая овца. И все насмарку... Мальчик перестал стричься... Потом эти битлы. Потом приводы...

Татьяна Николаевна слушала эту извечно наивную цепь рассуждений, искала слова, которыми должна будет и успокоить, и объяснить, какое и где утрачивается звено между пай-мальчиком со скрипкой и "паршивой овцой", и вдруг увидела, как замолчала Вера. Именно _увидела_, потому что еще звучали какие-то слова, еще шевелились Верины губы, а внутри она замолкла, застыла, закаменела... Это бочком, извиняясь за опоздание, входила в класс Людмила Сергеевна. Пополневшая, похорошевшая после недавних родов, она усаживалась на краешек парты, чтоб не измять роскошную трикотажную тройку - юбку, жилет и блузку, - тихо, деликатно щелкнула сумочкой, достала платок, и в класс, всегда пахнущий только классом, впорхнул запах духов непростых и чужеземных. "Что с