Кабаре

Утро все не наступало. Когда же робкие солнечные лучи осветили небо и проникли в подсобку со швабрами, мне открылась истина: я ненавижу Альберто. Это случилось 25 июня 1972 года, в первый день моей семейной жизни.

СЕЙЧАС И ВНОВЬ

Глава 1

Пожалуй, только из упрямства я не расторгла этот брак: не могла признать, что ошиблась, а все остальные были правы. Конечно, в глубине души я сознавала, что сваляла дурака, выйдя замуж под влиянием маминых предсмертных слов. Ведь знала же, что все эти предсказания — чушь собачья! В первые несколько месяцев самые разные люди, даже женщина, пудель которой на пьяцца Навона тяпнул меня за больную ногу, уговаривали меня бросить Альберто. А потом перестали.

К счастью, с самого начала и не сговариваясь, мы жили каждый своей жизнью. Я по-прежнему отдавала все силы работе, создавая себе репутацию. Городская жизнь становилась все более жестокой, работы с каждым днем прибавлялось, она была все интереснее. На убийства, как и на все остальное, тоже есть своя мода. То все вдруг помешались на отрезании ушей. Потом пришел черед носов и губ. Даже мы с синьорой Доротеей растерялись, когда маститому гангстеру Туско Гоццини оттяпали все лицо. На нашей памяти то была самая жестокая вендетта. Как ни старались мы восстановить утраченные черты, результат мало напоминал Туско со всем известных плакатов «Разыскивается полицией». И тем не менее семья покойного была безмерно признательна за наши старания, а вдова даже сказала, что без сломанного носа и вывернутого уха супруг ей нравится больше.

Если у меня выдавалось немного свободного времени, я посвящала его Пьерино, хотя тот теперь явно перенес симпатии на чревовещателя.

Альберто и кукла продолжали работать во время круизов и месяцами отсутствовали. Иногда я получала открытки из Сиднея, из фьордов, с Аляски или Мадагаскара и радовалась при мысли, что они так далеко. Вот только Пьерино без них начинал чахнуть. Перья выпадали пригоршнями, он все время спрашивал: «Где папочка? Где папочка?», чем доводил до истерики не только меня, но и синьора Тонтини.

Когда они возвращались (вызывая у Пьерино приступ бешеного счастья), я разрешала им жить у меня при условии, что Малько останется в чемодане. Они много выступали. Кроме регулярных представлений в кабаре «Береника», участвовали в детских утренниках, корпоративных вечеринках и развлекали покупателей универмага «Конделли».

Я не любила Альберто, но несчастной не была. Ведь я не знала, какой должна быть семейная жизнь. Раньше я общалась в основном с дядей Бирилло и тетушкой Нинфой, которые не производили впечатления любящей пары. Любила ли Фьямма своего Полибио? Не знаю, мы об этом не говорили.

Конечно, я была так же подавлена, как и до свадьбы. Чуть что, сразу расцветала прыщами, начинало колотиться сердце. Иногда на выставках я встречала Эрнесто Порчино, но он меня не замечал. Заводить роман я боялась: сменить одного неудачного мужчину на другого — это не выход из положения. Пару раз пробовала мастурбировать, но получалось неважнецки.

— Видишь ли, Фреда, нельзя потерять то, чего у тебя нет, — ни с того ни с сего заявила однажды синьора Доротея.

Я с ней согласилась и решила гнать прочь любые мысли о страсти. Но стоило мне повстречать Сыщика — все прежние симптомы вспыхнули с новой силой и появились новые, более волнующие фантазии.

Глава 2

Воскресенье я собиралась посвятить поискам Пьерино, но срочный звонок синьоры Доротеи спутал мои планы. Ей я отказать не могла. Все двадцать семь обитателей дома для престарелых «Сумерки» умерли от ботулизма, отведав консервированных сардин, и коронер только что разрешил забрать тела для погребения. Учитывая стоявшую жару, нам нужно было быстренько их бальзамировать, тем более что наша холодильная камера не могла вместить столько тел. Я поспешила на Виколо Сугарелли, озираясь в поисках Пьерино, но заметила только одну ворону и двух чаек.

Я работала бок о бок с синьорой Доротеей, когда та вдруг сказала:

— Этот Сыщик — писаный красавец, не правда ли?

— Сыщик? — удивилась я. — Разве он был здесь?

— Ну, да, — кивнула она. — Пришлось помочь ему в расследовании. Я еще подумала: хорошие глаза. И такой высокий. Люблю высоких. Когда мы познакомились с Порцио, он тоже был высокий, но с годами мы все начинаем расти вниз. Вот я и подумала, что Фреде не будет хуже от этого Сыщика..

— А о чем он спрашивал?

— То об одном, то о другом… Хотел узнать про Альберто. Я сказала, что противный червяк. Никогда его не любила. И воняло от него смешно. Еще я между прочим намекнула, что для тебя лучше всего найти другого мужчину, симпатичного и на сей раз высокого…

— Вы не могли так сказать!

— Могла. И он заинтересовался. Определенно заинтересовался, Фреда…

Я знала, сколь прозрачны бывают намеки синьоры Доротеи, и поняла, что теперь не смогу смотреть Сыщику в глаза. Но на тот момент он не был главной моей проблемой. Мы трудились весь день до позднего вечера, возвращая былую славу обитателям приюта «Сумерки». Последним оказался синьор Феличе, любовник синьоры Пучилло. Поначалу мы его не узнали, ибо отравление сардинами лишило беднягу былого обаяния, превратив в сморщенное бледное подобие прежнего синьора Феличе. Но когда мы закончили свою работу, он выглядел, как Рудольф Валентино в «Сыне шейха». Синьора Пучилло с Небес аплодировала нам.

На рассвете понедельника я без сил рухнула в постель и мечтала поспать дольше обычного, но в восемь утра настойчиво зазвонил телефон, и пришлось снять трубку.

— Фреда, он меня обманывает! — завопила мне в ухо тетушка Нинфа.

— Нет! — вскрикнула я, перекрывая уличный шум.

— Долго вы будете висеть на телефоне? — вмешался кто-то третий. — Мне нужно вызвать врача.

Послышались звуки потасовки, потом снова заговорила тетушка Нинфа.

— Он ходил на исповедь, — взревела она. — Это он-то, который уже лет двадцать пять не исповедовался. Зачем ему на исповедь, если не в чем каяться, а, Фреда? Скажи, зачем?

— Не знаю, — ответила я, — но это вовсе не значит, что он вас обманывает. Может, есть другая причина. Вы его-то спрашивали?

Тут снова началась какая-то возня. До меня долетели крики, что-то похожее на обмен ударами, громкий стук, потом разговор прервался. Не знаю, в чем там было дело, но вскоре после этого тете с дядей установили телефон в квартире.

Я была уверена, что тетушка ошибается. Конечно, время от времени дядя Бирилло заставлял ее понервничать, но представить его в роли чьего-то любовника я не могла. Я пыталась вообразить, как он сидит в ресторане при свечах и заигрывает с другой женщиной; или как они рука в руке бродят по садам виллы Боргезе; или как дядюшка, сняв мешковатые брюки, ныряет к ней в постель, чтобы провести там страстную ночь любви… Ничего не получалось. Не вырисовывалось. Дядюшка Бирилло не из тех, кто заводит любовниц.

Но долго отвлекаться на эти мысли я не могла. Пьерино — прежде всего. Нужно скорее вернуть моего попугая. Поэтому я наспех оделась и отправилась в типографию на виа Санта-Анна. Там я составила объявление, и мне отпечатали пятьдесят экземпляров. За благополучное возвращение птицы я пообещала щедрое вознаграждение. Тут же младший работник типографии и пятеро из семи клиентов сказали, что нашли точно такую птичку, но я им не поверила. Приходилось опасаться мошенников.

После этого я вооружилась рулоном липкой ленты и расклеила объявления на памятниках, припаркованных машинах, уличных стендах, деревьях и на стенах домов по всему району.

— Смотри-ка, за мужа она вознаграждения не предлагает, — услышала я у себя за спиной.

— А я ведь видел, как его забирали.

Это сказал мясник Карло Мартелло. Я присоединилась к быстро собравшейся вокруг него толпе и пробилась вперед.

— Да, синьора Липпи, — продолжал он, подбрасывая на ладони огромный кусок мяса, — все я видел. Из было семеро… нет, восемь. Я сделал все, что мог, чтобы его спасти, но у них было оружие, большущие такие автоматы. Ни в жизнь не забуду выражение его лица, когда они заталкивали его на заднее сиденье машины. А потом уехали. До смерти буду помнить…