Солнце слепых

- Так, так, дави его, добивай! - радовался тренер. - Справа не пропускай!

Сразу же после гонга, в самом начале шестого раунда, пока Гузеев не успел даже выставить вперед руку, Федор, с непонятным ему самому ожесточением, ударом в солнечное сплетение и тут же в челюсть послал противника прямо в центре ринга в нокаут. Он смотрел на судью, который отсчитывал положенные секунды, но не слышал его, в голове шумело, словно кровь билась там в виски и в переносицу, как соленая волна о мол.

- Так обдумал, значит? - задал вопрос военный, сфокусировав на минуту взгляд на Дерейкине. - Так-так.

- Виноват, не успел! - отчеканил Федор. - Времени было мало.

- Этого у нас навалом. Хватит даже на раздумья.

- А вдруг стану чемпионом?

Военный ничего не ответил. Ушел, но тут же вернулся.

- Станешь чемпионом, вот тогда тебе точно хана.

- Это еще что за штукарь? Сватал?- спросил тренер, подозрительно глядя на Дерейкина. - Смотри! Институт надо закончить сперва.

Ну, что ты будешь делать, все предупреждают!

- Место предлагают. Наркомом бокса.

- Хватит трепаться! - оборвал тренер. - Сердце лучше прикрывай и про нос не забывай, три боковых в пятом пропустил.

- Два.

- А я говорю: три! Не увлекайся левой. Тебе скажи, так ты и рад стараться! Варфоломей посерьезней Гузеева будет. И опыта ему не занимать. К тому же, говорят, им очень заинтересованы там, - тренер бровями показал куда-то вверх, так что даже запрокинулась голова, и стал виден кадык с не выбритыми волосами.

«Гусак! С ума они, что ли, все сошли? Или мозги все вышибли? У всех есть позиции. У меня одного нет!» Голова шумела и раскалывалась от боли. Нет, лучше нос прикрывать, чем сердце.

Варфоломеев был типичный боец: две задние лытки, две передние с пудовыми кулаками, свиными глазками на обтекаемой голове и щетиной рыжих усов, а шея была, как у Ивана Заикина. Но на Дерейкина он своим грозным видом произвел скорее комическое впечатление, чем серьезное. Федор удивительно ясно решил, что с боксом надо кончать, пока тот сам не покончил с ним. Чем больше бокса, тем меньше мозгов остается. Это заметно по другим. А у этого хрячка их, похоже, и вовсе уже нет. Чемпион! «Станешь чемпионом, вот тогда тебе точно хана», - вдруг вспомнил он. Это так. Им-то вовсе не Гузеев с Дальнего Востока, им этот динамовец нужен! То ли от мыслей, то ли от ответственности момента он за минуту до боя чувствовал слабость. Дрянь дело, не успеешь мобилизовать волю в кулак. Вчера он имел мало сил даже на тренировку. А перед сном, вопреки всякому здравому смыслу, даже пропустил кружечку пива. С утра было не лучше, словно он всю ночь разгружал баржу. Прозвучал гонг. Федор, не имея никакого запала, а потому не желая рисковать, вел бой достаточно пассивно, вкладываясь не во все удары, чаще вторым номером, вычислял, ждал, когда противник раскроется, прошупывал печень, бил по затылку, проверяя больше судью, клинчевал, пытался загнать Варфоломеева в угол, но после пары пропущенных боковых и двойного апперкота во втором раунде, что случилось с ним впервые, оставил эту затею. А отказавшись от активного сближения, он лишился всякой надежды послать Варфоломея в аут. Свалить «хрячка» не удалось. А едкий пот просто-таки застилал глаза. Зря вчера выпил пива, подумал Федор. После боя, прошедшего во взаимных атаках и забравшего у него все силы, опять болело левое плечо, и противно дрожала икра левой ноги. «Какой-то я несимметричный», - подумал Федор. Из шести раундов за ним были только два. По очкам выиграл Варфоломеев. Второй номер - он и есть второй.

На другой день Дерейкин лежал на кровати и читал заметку о финальных боях. Зашел тренер.

- Читаешь? - бросил он.

- Угу, - промычал Федор.

Для того, чтобы завоевать золотую медаль, писал корреспондент, надо, оказывается, иметь не одни золотые руки, а еще и голову с понятием. А вот студенту Дерейкину из Воронежа, где бокс находится в зачаточном состоянии, пока этого не достает (по молодости, скорее всего), так как он чересчур горяч и смешлив по любому поводу. В шестом раунде (здесь корреспондент ссылался на интервью с Дерейкиным) ему вдруг, видите ли, стало отчего-то смешно. Смешинка попала, вот и схлопотал нокдаун, который решил все. А Варфоломеев в очередной раз подтвердил, что ему нет равных на ринге, и получил уже поздравительную телеграмму от...

- Пишут: серьезности во мне нет, - сказал Федор.

- Злости в тебе нет! - со злостью бросил ему Федотыч.

- Это хорошо, - сказал он. - Только в нокдауне я не был. Поскользнулся.

Тренер вышел из комнаты, треснув дверью.

«Эк его! - подумал Федор. - Ничего, девушкам моя злость ни к чему». Он закинул руки за голову и представил, как он поднимает какую-нибудь девчушку в воздух и кружит, кружит, кружит ее... Девчушка вскрикивает, а он сам заливается счастливым смехом. Был бы он у него счастливее, если бы это был смех чемпиона СССР?

Глава 11

Лида ревнивая

После второго курса Федор устроился матросом на катер. К своему дню рождения, 25 июля, он решил загореть как черт, в чем и преуспел. Отмечал его Федор под открытым небом - на берегу реки, в кругу друзей и подружек. Отдых на природе стал в последние годы очень популярен среди горожан всех возрастов и любого общественного положения, и трусы больше не вызывали беспричинного смеха и жеманства у граждан. На пикник собралось человек десять. Только прилегли да присели, словно патриции и турки, как еда с выпивкой сама попрыгала к ним в рот. Когда стали играть в волейбол, к ним примкнули еще две девушки. Одна, маленькая и смешливая, вертелась так шустро, что невозможно было уловить ни ее слов, ни черт лица. Не девушка, а пинг-понг.

- Лида! - кричали ей, пасуя мяч, а Лида за это время успевала охолонуться в воде. Она с хохотом подбегала и, падая, подставляла под мяч маленький твердый кулачок.

- Опа-на! - кричала она (что означало, видимо, - оп, она!) и очень радовалась, когда мяч улетал в воду или в кусты. Она, как козочка, подпрыгивала на месте.

Пару раз они с Федором бросались за мячом одновременно и, столкнувшись лбами в воде и в кустах, два раза расхохотались.

- Ну и хохотушка же ты! - сказал Федор.

Потом, когда они набегались, нахохотались, накупались, наелись и свалились под вербой в тени, Федор сказал Лиде:

- И я лежу, от бега задыхаясь, один, в песке. В пылающих глазах еще бежит она - и вся хохочет: хохочут волосы, хохочут ноги, хохочет платье, вздутое от бега...

- Ты чего это? - спросила Лида.

- Блок.

- А-а...

Возвращались домой уже затемно. Лида все вертелась, перескакивала с одного бока Федора на другой, дергала его то за левую руку, то за правую. Она непрерывно болтала, смеялась, пела песни или подставляла ножку. Ну, егоза, думал он, но не сердился, а расслабленно поглядывал на нее. Эта, точно, перепоет, перепляшет хоть черта!

Когда все стали расходиться по домам, Лида затащила Федора к себе «на чай». И тут же пристала с просьбой рассказать что-нибудь о себе.

- Ну что тебе рассказать? Стихи?

- Нет, о себе расскажи.

- Когда я в первый раз попал в Караибское море...

- Ты был в Караибском море?

- Когда я в первый раз попал в Караибское море в экспедиции Джона Лоувелла, я был простым матросом.

Лида молча глядела на Федора, неторопливо рассказывающего о себе. Она порывалась спросить его о чем-то, но не спросила.

- В Караибском море мы соединились с французской эскадрой под командованием Жана Бонтемпса и бросили якорь возле городка Рио-де-ла-Хача. У Бонтемпса в помощниках ошивался бешеного темперамента француз. С ним у меня было несколько стычек из-за одной красавицы, испанки. Грудь, бедра, все такое, на подъеме. Пираты, глядя на нее, тряслись от страсти. Ду-ду-ду-ду! Тридцать три человека погибли из-за нее на дуэлях! Но она не принадлежала никому! И только мне она позволяла иногда прогуляться с ней душным вечером по набережной Колумбии. Я, понятно, при полном параде, в камзоле и шляпе, она в роскошном черном платье и чудных туфельках. От нас шел жар неутоленных желаний. Поверишь ли, многие пираты салютовали нам палашами и саблями.