Первые гадости. Роман про любовь и глобальную недоразвитость

— Это что, пытка такая? — спросил он, отдышавшись. — Так-то вы платите мне за находку сына!

Увидев неожиданно и вблизи роковую страсть, Антонина Поликарповна опрокинулась со стула в обморок, из которого, впрочем, сразу вышла и побежала за половой тряпкой.

А вечером Леня застал дверь маминой комнаты запертой, чему не удивился по привычке, и сел на кухне терпеливо ждать ужина, играя сам с собой в тотализатор на личность гостя. Проигрыш его был очевиден: победил «конь», которого Леня даже не внес в список заезда.

Счастливая Антонина Поликарповна появилась из комнаты первой, ведя под уздцы Чищенного, и сказала:

— Поздоровайся, сынок, с гостем.

— Я не верю, Леня, — сказал Ерофей Юрьевич, — что опустившийся человек может подняться, и имею для своего неверия определенный опыт.

— Какой опыт? — спросила ласковая Антонина Поликарповна.

Чищенный рассказал, что в юности он шел с первой получкой мимо нищенки и спросил, сколько ей надо денег, чтобы она не побиралась? Старушка назвала именно ту сумму, которая была в кармане Чищенного, которую он сразу отдал и ушел, а на следующий день встретил бабушку в том же самом месте в тот же самый час с той же протянутой ладонью. Он, конечно, попенял ей, а нищенка, не меняя позы, повернула ладонь, остановила такси и укатила, хохоча.

— Мой Леня не такой, — сказала Антонина Поликарповна, — он — безотцовщина и благодарный.

— Но мне придется прощать и его напарника, эту шпану подзаборную: они друг друга тянут, — сказал Ерофей Юрьевич.

— А-а-а! — сказала Антонина Поликарповна. — Прощай без угрызений: тому один черт в тюрьму, не сейчас — так через год.

— Через год он уже год отсидит, — сказал Чищенный.

Но на Простофиле все-таки поставили крест и решили обсудить Ленину судьбу.

— В институт, — предложила Антонина Поликарповна

— Нет, — сказал Чищенный. — На стипендию с библиотеками не расплатишься.

— А куда? — спросил Леня. — В тюрьме тоже заработки низкие.

— Пойдешь в зоопарк снабженцем и будешь перевоспитываться под моим неусыпным наблюдением.

Леня с радостью согласился на зоопарк, потому что туалет, по его мнению, там был общественный и свою вину за неспускание он мог поделить на всех посетителей мужского пола

— А учиться когда ему? — спросила Антонина Поликарповна.

— Поступит на вечерний, — решил Чищенный, у которого на все давно был ответ: и почему луна за землю не падает, и где у червяка зад-перед, и как перелетные птицы дорогу домой находят.

— Это что ж, весь день вкалывать, а вечером над книжкой корпеть? — удивился Леня. — Я не согласен. Я лучше дураком или бездельником останусь. Мама прокормит, она обещала.

— Тоже хороший вариант, — предложил Чищенный. — Тебя надо женить, а жена тебя перевоспитает.

— Не надо, — сказала Антонина Поликарповна. — Он по ночам с кровати падает. Какая ж идиотка согласится его всю ночь подбирать! Да и я не дура, чтобы еще одну тут рядом терпеть…

Утром Леня пошел устраиваться на работу в зоопарк и встретил сына эпохи, который порадовался за Леню, подарил обещанную таки маме грамоту и сказал:

— Будешь нам экскурсии организовывать — «Животный мир Африки». А мне по старой дружбе устрой встречу с бегемотом один на один: хочу форму проверить.

— Ладно, — пообещал Леня. — Хоть с крокодилом.

— Нет, — сказал Червивин, — крокодилов я боюсь, а бегемоты — они только по телевизору страшные, как инопланетяне, а в жизни слабее собаки.

Сам Червивин готовился в этот день ехать на дачу Чугуновых по прямому указанию сверху, даже не прикидывая, что на даче уже гостит Аркадий, который прибыл неделю назад, так как Победа клялась в телефонную трубку, будто повесится в разлуке. «Я дошла до ручки! Я тебя боготворю! — говорила Победа, — Ангел! — я даже не верю, не могу представить, что ты способен плевать и сморкаться, как другие!»

Ну, как тут было отказать? И Аркадий объявился с котомкой учебников и с насморком.

— Мам, — объявила Победа, — к нам приехал в гости Андрей Червивин по папиной просьбе.

— А почему он так изменился? — спросила мама.

— Постригся на днях, — объяснила Победа

— Разве Андрей был космат? — удивилась мама. — Он выглядел тяжелобольным, а этот молодой человек выглядит легкоздоровым.

— Не веришь мне — спроси Трофима, — предложила Победа.

— Это Червивин? — спросила мама.

— Червивин, — ответил Трофим, в тоске по Сени согласный на все, со всем и со всеми.

— Не веришь мне — спроси у кошки, — предложила Победа.

— Светлана Климова, это Червивин? — спросила мама.

— Мяу, — ответила кошка.

— Не веришь мне — спроси у него самого, — предложила Победа.

— Вы Червивин? — спросила мама.

— Да как сказать, — ответил Аркадий.

— Ну хорошо, я вам верю, — смирилась мама. — Живите где хотите, только не в моей спальне.

И только смирилась, как исчезли в лесу Аркадий и Победа. Целую неделю бегали, резвясь, будто малые дети: то взапуски, то в прятки, то бросят все бирюльки, сядут спина к спине на опушке и передразнивают птиц, или пчел, или коров на пастбище. И от их избыточной радости, брошенной в природу, даже лес выглядел веселей. Не носило небо туч ради них, не дули ветры ради них, не стыла земля по ночам ради них, и даже дождь восстал из луж. Весь мир был для Победы и Аркадия, а жили они в шалаше без еды и одеяла, с котомкой учебников-бирюлек. Правда, Трофим приносил им пищу тайком, как сбежавшим каторжникам, но она доставалась муравьям и птицам.

— Неужели можно влюбиться как Фауст? — спрашивал себя и Победу Аркадий.

— А что тут такого? — спрашивала Победа.

— И я так думаю, раз в жизни — можно, — отвечал Аркадий. — Продаю душу за один поцелуй!

— Покупаю. Чмок — один раз купила, чмок — второй… Нет, зачем ты мне бездушный? Забирай свою душу бесплатно, а для меня сделай одолжение.

— Хочешь, встану на уши?

— Я хочу, чтобы четвертое слово в твоем экзаменационном сочинении было «победа».

— Это мое одолжение?

— Это мой каприз.

— Почему ты такая капризная?

— В родителей.

— А мне что с тобой делать?

— Что делать? — тебе еще Вера Павловна ответила: «Умри, но не давай поцелуя без любви»…

А Червивин уже слез с электрички, уже дошел до дачи, уже поймал Трофима в огороде и пучком крапивы заставил выдать обитель влюбленных.

Пришел Червивин к шалашу и сел у входа сторожем.

— Иди отсюда, дурак. Понял? — сказал Аркадий.

— Нет, — ответил сын эпохи. — Я буду добиваться Победы.

— Ты добьешься, — сказала Победа, — если поймаешь к утру сто майских жуков в майонезную баночку.

Червивин ушел ни с чем, кроме слез в глазах, но на дороге его встретил знакомый комсомольский вожак и спросил:

— Что, Андрей, невесел?

— Каким же успехам мне радоваться? — спросил Червивин. — Велено к утру поймать сто майских жуков в майонезную баночку, а у меня даже баночки нет.

— Не печалься, — ответил вожак, — сейчас поднимем заводских комсомольцев: будут тебе и баночка, и майские жуки в июле…

Утром Червивин объявился перед шалашом победителем Победы.

— Открывай, — сказала ему девушка. — Будем считать.

Сын эпохи открыл банку, и жуки разлетелись.

— Не справился ты с заданием, Андрей, — рассудила Победа. — Ну, да не горюй, получишь еще задание: приведи девушку, которая не красивее меня.

Червивин не растерялся, поймал лягушку и принес к шалашу.

— Лягушка-лягушка, — спросила Победа, — правда, что я красивее тебя?

— Скажи «ква», — попросил Червивин.

— Ква, — сказала лягушка.

— Она сказала «да», — перевел Червивин.

— Она сказала «нет», — перевела Победа.

— Она сказала «к дождю», — перевел Аркадий.

Червивин забросил больше ненужную лягушку в лес и встал, как оплеванный.

— Я все равно от тебя не отступлюсь, — сказал Победе.

— Конечно, не отступишься: тебе ж карьеру надо делать, — сказал Аркадий.