У ног лежачих женщин

ыпустили? Компанейщина была. Абы, абы...

- Тут я согласен, - сказал Шпрехт. - Хоть забирать, хоть отпускать - это у нас чохом. Лишь бы больше. Гросекомпания. Мы народ количественный. Мы без дробей считаем.

- Это надо договориться, что считать дробью, - ответил Сорока. - Если я или ты, то и нечего нас считать. Пропащий для страны материал. Я уже не помню, когда на партсобрание ходил. Хорош? Я и есть дробь.

- А я нет! - тонко прокричал Панин. - Я не дробь и не позволю так себя называть. И больная моя супруга не дробь...

- Это вы зря заноситесь... - Шпрехт ни с того ни с сего занервничал. Личность - это голова. Копф. Деятельность мозга. У вашей уважаемой жены отказал мозг...

- Кто вам сказал эту глупость? - засмеялся Панин. - Кто? Личность - это душа. Это сердце. Мозг - это инструмент жизни. И у Людочки он присутствует.

- Личность - это прежде всего польза, - рявкнул Сорока, - а от нас всех пользы народу нету. Это ж кем надо быть, чтоб такое не понимать?

- Получается, по-вашему, мы лишние люди, - Шпрехт вылез из галош и зарыл ноги в пыль. Легчало сразу, мгновенно, ступне делалось радостно, и она даже как бы попискивала от удовольствия. Физическая приятность ослабляла мысль, и не хотелось больше спорить с Сорокой. Они сроду на разных платформах были и есть, но глупо выяснять это сейчас.

- У вас огурцы завязались или? - спросил Шпрехт сразу двоих, ввинчиваясь пятками поглубже в землю.

- Слабо, - ответил Сорока, - огудина большая, а завязи нет.

- А у меня пошло дело, - гордо сказал Панин. - Я же вам предлагал семена.

- Оно и лучше, если не уродит, - вздохнул Шпрехт. - Огурец - вода. Только для засолки, а у меня в эту зиму половину банок рвануло.

- Ты банки некачественно моешь, я видел. - Сорока снял шляпу и почесал голову.

- Напрасно вы ее носите, - сказал Панин. - Летом - это не полезно. Кожа головы должна дышать.

- Интересно, в каком костюме положат Миняева? - задумчиво сказал Сорока. Коричневый мы с ним вместе шили. Это сразу, когда Хруща пуганули. Хорошая ткань, сколько лет - и ничего ей не делается. А в гробу блеск на жопе не будет виден. Но у него еще и синий есть. Румын-ский.

- Я вот про чужие костюмы не знаю, - гордо сказал Панин. - Не мое это дело.

- Ты как живешь в диагоналевых, так в них и ляжешь. У тебя, кроме них, ничего и нет, - засмеялся Сорока.

- У меня есть бостоновый костюм, - сказал Панин, но уверенности в голосе у него не было. Костюм висел, это да, весь в тряпочках с нафталином. Лет десять тому назад он попробовал надеть его на свадьбу сына, но не смог застегнуть ширинку. Пришлось купить брюки - дрэк-товар, он в них теперь уголь носит - а сверху сын дал ему свою куртку. Получилось молодцевато. Панин долго стоял перед зеркалом, пытаясь сообразить, какая мысль-идея торкнулась в голове, когда он увидел себя в куртке нараспашку? Да, была странная, не по возрасту радость от вида себя. Людочка тогда была в плохом состоянии, и с ней нельзя было обсудить эту тему: Панин и куртка.