Не говорите с луной

— А это уже херня…

Прежде, чем зайти в «ленинскую» комнату, находящуюся сразу напротив от входа в казарму, Александр прошёл в спальное помещение для личного состава. Перемещаясь, он наклонял голову вбок, чтобы не биться о низкий потолок, а в дверные проёмы ему приходилось протискиваться, низко наклоняясь. В спальне, сидя прямо на полу, солдаты принимали пищу. Стук ложек по котелкам, торопливое чавканье и довольное сопение нескольких человек — вот и все звуки, что наполняли небольшую комнату.

При виде входящего человека, солдаты торопливо встали на ноги.

— Сидите–сидите, — остановил им Александр. — Продолжайте приём пищи.

Лавки и столы, о которых говорил Сазонов, имелись, но они стояли, аккуратно разобранные, у стен. Также не было коек. Постель, матрасы, старательно застеленные чистыми одеялами, двумя рядами лежали на дощатом, чисто вымытом полу. Едкие для глаз солнечные лучи рассыпались ослепительными ореолами на белых, чистых наволочках. Возле каждого спального места стояла прикроватная тумбочка. С торца помещения было два высоких, узких окна, между которыми в картонной рамочке, оттопыриваясь довольством, сияло лицо Президента России. В противоположных углах, между горшков с ухоженными комнатными цветами, были прибиты книжные полки, сплошь забитые затасканными книгами. Одна из широких стен также была с тремя высокими и узкими окнами. По разности цвета побелки было видно, что раньше окна были гораздо шире. К аппетитному запаху плова примешивался густой, вязкий дух свежей побелки.

— Кто старший, бойцы?

Встал высокий чернявый солдат, вытирая руки о висящие полы полевой куртки.

— Я, товарищ старший лейтенант! Сержант Колыба.

— Зовут–то тебя как, Колыба?

— Панасом кличут. Ребята называют Паном.

— Спасибо, Пан. Я ваш новый ротный, старший лейтенант Левченко Александр Николаевич.

— Есть будете, Александр Николаевич? — спросил один из сидящих бойцов, протягивая котелок, с торчащей в нём ложкой и положенным сверху ломтем лепёшки.

— Спасибо, боец. Я поем вместе с начальником заставы. Он раньше вас меня пригласил. Неудобно отказывать.

— Жаль, — вздохнул боец. — Рассказали бы, как вам удалось обрулить хачиков на базе.

— В другой раз, солдат. Обязательно. Пан, я зашёл к вам, чтобы по

смотреть, как живёте здесь. Колыба довольно улыбнулся, блестящими от жира губами.

— Да хорошо живём, товарищ командир!

— Кормят как?

— Да, как? — окинув светлым взглядом товарищей, ответил сержант.

— Неплохо, товарищ командир! Не жалуемся. А благодаря вам и лучше.

Солдаты засмеялись. Несомненно, что они уже передали друг другу историю, которая произошла на базе снабжения.

— А чего же на полу едите?

— Так безопаснее, товарищ командир. Мы и спим на полу. Если обстреляют — стенка прикроет нас, — сержант указал на стену с окнами.

— У нас, товарищ командир, развитая половая жизнь! Солдаты засмеялись снова.

— Не «развитая», сержант, а «полноценная».

— Пусть будет «полноценная», товарищ командир.

— Проветрить бы не мешало.

— Это ночью, товарищ командир. Сейчас в открытые окна жар влезет. А душно от побелки. Вот, — Колыба указал на стену, слева от стоящего Левченко. — Сегодня замазывал и белил. Этой ночью две пули ударили. Пробили стенку и выпали на нас.

Повернув голову, Александр увидел два больших и сырых тёмных пятна на беленной стене.

— Ты откуда будешь, сержант? Фамилия у тебя не русская.

— Да русский я! — широко улыбнулся Колыба. — Из донских. Тут нас целое землячество. Больше половины взвода. А вы?..

— Родители у меня из Украины. Хохол я.

— О! — довольно воскликнул солдат. — В нашем землячестве прибыло! Левченко раскрыл сумку, с которой зашёл в казарму.

— Я тут по случаю своего прибытия кое–что прихватил для вас. Только, Пан, уговор: за всё отвечаешь ты лично!

— Не проблема, товарищ командир.

Александр достал несколько стопок газет и журналов.

— Что–то прикупил в Ашгабаде, что–то в Москве. В Ашгабаде позавчера — они посвежее. Из столицы — всё недельной давности.

Нервно и с силой вытерев руки ещё раз о куртку, Сержант бережно и с трепетом принял прессу.

— Извините, товарищи бойцы. Было больше, но пришлось в бригаде делиться.

— Ничего, — сказал кто–то, провожая голодными глазами сержанта, который поспешил к своей тумбочке, чтобы там сложить подарки. — Чай тоже люди русские, за словом родным соскучились. Спасибо, товарищ старший лейтенант.

Бойцы дружно поднялись со своих мест, также хором протягивая руки.

— Это не всё! — остановил их Левченко, доставая коробку из плотного и прочного картона, на которой было написано «Маяк». — Это приёмник. Искал самый мощный. Вот, посоветовали этот.

Он приоткрыл коробку и передал солдатам. Они, медленно, словно снаряжённую мину, передавали друг другу транзисторный приёмник, едва дыша. Никто ничего не говорил. Саша достал пакет с батарейками.

— Прихватил в Москве, на всякий случай, два комплекта перезаряжаемых аккумуляторов к нему.

— Ну, млин! Заживём мужики, — выдохнул кто–то с восхищением. — А то я уже думал, что пора бараном мычать!

— Если не хватит мощности, можно будет прикрутить свою антенку и выкинуть её на мачту радиосвязи, — посоветовал Александр.

— Не беспокойтесь, товарищ старший лейтенант, приладим!

— Ещё прикупил шесть банок сельди. Тихоокеанской. Но, я передам её повару. Завтра поужинаем.

— А чего ж завтра? — едва не захлёбываясь слюной, пролепетал один из солдат, вперившись в офицера широкими от изумления глазами.

— У меня сегодня вечером выход, — ответил Александр.

— С крокодилами этого Лунатика? — не стесняясь спросил Колыба.

— С кем, сержант?

— Да, с этими… архаровцами 42, что притащил с сбой две недели назад майор…

— Вот, что, сержант Колыба, обещаю, что со своими делами разберусь сам. Это раз…

— Виноват, товарищ командир, — подтянулся сержант, все остальные опустили глаза.

— Он мне также неприятен, как и вам. Это два. А на третье — он не Лунатик, а товарищ майор. Майор, Колыба, а не х… собачий. Это ему позволяет нас всех нанизать на х… и крутить, и жарить, там, как шашлык. Ты этого хочешь?

— Никак нет, товарищ командир!..

— Ещё раз услышу, — предупредил Александр, — узнаете теневую сторону моей доброты.

— Всё понятно, товарищ командир.

— Ладно. Продолжайте приём пищи. Поговорим позже.

Он уже протискивался в низенький дверной проём, когда услышал вопрос, заданный чьим–то неуверенным голосом:

— Товарищ старший лейтенант, вы бы хоть баночку показали…

Архаровец — беспутный, отчаянный человек, хулиган, разбойник, бандит, головорез (когда–то были сексоты (секретные сотрудники, агенты) Московского жандармского управления при обер–полицмейстере Н. П. Архарове, начало XX в).

Речь шла о той самой тихоокеанской сельди пряного посола, что оттягивала плечо, тяжёлыми жестяными банками лёжа в уже практически пустой сумке.

— Колыба!

— Да, товарищ командир! — голова солдата протиснулась в проём. Александр протянул ему сумку.

— Держи. Сам передашь повару. Пусть на лёд кинет. Ещё вздуются банки в такую жару. Сумку отнесёшь в мою комнату.

— Будет сделано, товарищ командир.

И уже держась за ручку дверей «ленинской» комнаты, спросил, не глядя на сержанта.

— Скажи мне, Колыба, Панас: а почему нет дневального?

Солдат вскинул брови и неопределённо пожал плечами.

— Так, это… У нас отродясь его не было… Как бы…

— Я не знаю, Колыба, в какой ты армии служил до меня. Но с сегодняшнего дня, ты служишь в российской армии, по Уставу Советской армии. И если через пять минут не будет дневального при оружии на тумбочке на этом месте… Колыба, будем все учить Устав хором. Вместо радио. Чур, я дирижирую. Ты меня понял. Кстати, радио разрешаю сегодня на всю ночь. Затем… до нуля часов ежедневно.

Что ответил растерянный сержант для Александра было уже не важно. Он плотно закрыл за собой дверь, войдя в «ленинскую» комнату.