Обеднённый уран. Рассказы и повесть

— Да, — сказал я, глядя поверх его головы. — Это понятно. Надо было бы и самому сообразить. Благодарю.

Саня вдруг встрепенулся, просыпаясь:

— Знаешь что, давай по последней, и надо уже расходиться. У меня тут ещё работа.

— Ладно, — сказал я.

Мы допили коньяк и встали с табуретов.

— Ну вот, — сказал Саня, — теперь я за тебя спокоен.

— Спасибо тебе большое. Приютил, обогрел.

— Ну, о чём ты говоришь, Лёша. Тебе спасибо, что посидел со мной. Такие встречи очень редки.

Я вышел на улицу и зашагал к дому. Ботинки теперь почти не скользили.

Ну да, да, всё было нормально. Главное — не расплескать.

Больше я сюда не приду.

Этот день

«Сегодня!» — подумал он вдруг, ещё находясь во власти сна. И, подброшенный этой простой, но непонятной мыслью (потому что он даже во сне не знал, что именно должно случиться сегодня и почему именно сегодня), словно пружиной, он разом сел в кровати и хрипло и яростно выкрикнул:

— Сегодня! Сегодня!!

Жена тоже проснулась и села.

— Что случилось, Дима?

Он посмотрел на неё очень серьёзно.

— Наташа! Я должен идти.

— Куда?

— Я должен идти. Я дождался. Это будет сегодня.

Он боялся, что жена начнёт задавать бессмысленные вопросы, но Наташа сосредоточенно думала буквально пару секунд, а потом спросила:

— Что ты возьмешь с собой в дорогу?

И он, внутренне смягчаясь, пробормотал в сторону:

— Да ничего. Я тут недалеко…

Будильник пропел свою лебединую песню, а вот и гимн, знакомый с детства, заиграл по радио. Дмитрий любил вставать рано.

Он пошел в ванную бриться. И Наташа вдруг сильно испугалась, потому что он никогда по утрам не брился, как сам говорил — не имел такой вредной привычки.

— Ты смотри там, постарайся не убить никого, — сказала она, обняв его сзади и прижавшись грудью к его голой спине, когда он, с намыленным подбородком, недовольно смотрелся в зеркало. — Сколько можно…

— Что ты, это совсем не то, — сказал он терпеливо и взял в руки опасную бритву. — Это совсем другое.

— А мне никак нельзя с тобой?..

— Нельзя, милая. Это моё дело. Я должен сам…

Пока он брился, Наташа приготовила ему завтрак.

За стол он сел чисто вымытый, выскобленный и пахнущий хорошим лосьоном. На широкие, сильные плечи была накинута, но не застегнута, свежая сорочка, и мокрая черная шерсть на его груди, на синих татуировках, шла крупными завитками, отчего Наташа всегда слегка сходила с ума — всегда, но только не сегодня утром.

— Ешь, ешь ещё! — приказала она, когда муж собрался было встать из-за стола. Посмотрела на него испытующе — и он ничего не смог противопоставить этому взгляду — ни обмануть, ни утешить. Отвёл глаза.

Она тихо заплакала.

Дмитрий растерянно кашлянул и погладил её по плечу.

— Ничего, милая. Всё будет хорошо.

В прихожей он надел ботинки и лёгкий пиджак, надвинул на глаза шляпу.

— Вот и всё, я готов.

Наташа повисла у него на шее.

— А бронежилет? Почему ты сегодня не надел свой бронежилет?!

— Больше не нужно…

Он, поцеловав, мягко отстранил её от себя, вышел на лестничную площадку и закрыл за собой дверь. Спустился на лифте.

Консьерж на первом этаже угодливо оскалился:

— Доброе утро, Дмитрий Анатольевич! Что-то вы сегодня раненько! Ну да кто рано встаёт, тому, говорят, Бог подаёт!

— Это верно, — холодно сказал Дмитрий, проходя. Мимолётно подумалось, что этого старого гэбэшника он замочил бы с огромным удовольствием. Вша поднарная. Из-за таких, как он, все беды… — Дела пора делать.

Слышно было, как консьерж за его спиной снимает телефонную трубку.

Внизу он прошёл под балконом, чтобы не видеть в окне искажённое страданием лицо Наташи.

Теперь надо было куда-то идти, двигаться в каком-то направлении. Все четыре стороны света звали его к себе. Но он должен был избрать единственно верный путь. Иначе всё пропало.

И — пешком. Обязательно пешком. Свой «мерседес» он никак не мог взять на это дело. Телефон, конечно, тоже. Проходя мимо мусорных баков, он осторожно, чтобы никто не заметил, опустил Vertu в один из них. Пусть будет здесь — самое ему место.

Он всегда, всю жизнь знал, что этот день наступит. Никто не верил — ни друзья, ни жена — лишь он один каждое утро просыпался и спрашивал себя: «Что, сегодня?» Но ответа ему до сих пор не было. А нынче вот и спрашивать не понадобилось.

Солнце поднималось, становилось жарко, и Дмитй снял и засунул в ближайшую урну пиджак. Потом спохватился — там остались документы, деньги, кредитки… А, наплевать. Теперь вряд ли понадобятся.

Он сел на трамвай и поехал до конечной. Трамваи он очень любил — исчезающий, как уссурийский тигр, вид транспорта.

Несмотря на ранний час, на улицах было что-то очень много милиции. Кое-где на перекрестках стояли БТРы. «Тоже знают, готовятся», — подумал Дмитрий.

Он сошёл на трамвайном кольце и направился по дороге к окраине города. Здесь было уже недалеко. Стандартные пятиэтажки скоро сменились щитовыми бараками, потом — деревенскими домами. Дорога бежала мимо них куда-то в поля, где всё ещё стоял утренний туман. Дмитрий двинулся по дороге, и туман клочьями ползал перед ним и сзади него, как живой. Кажется, он шёл правильно.

Уже скоро, понял Дмитрий. Где-то здесь. Ждать больше невозможно.

И вот навстречу ему из тумана выступил высокий человек в необычном одеянии. В чём заключалась эта необычность, Дмитрий не смог бы определить сходу. Человек как бы не шёл по земле, а плыл над ней, скользил по туману. Лицо его было бесконечно добрым и одновременно бесконечно суровым. Лицо его было как тысячи других лиц, и в то же время одно-един-ственное, не перепутаешь ни с кем. Глаза его были опущены, он словно размышлял здесь о чём-то в уединении.

Человек остановился. Над его плечом висело яркое солнце. Смотреть на него было больно. Он посмотрел прямо на Дмитрия взглядом кротким, как у агнца, и видящим насквозь.

Громко, как ребёнок, зарыдав, Дмитрий упал на колени перед этим человеком. И тот улыбнулся и ласково возложил ему на голову руку свою — тяжёлую, дружескую.

— Теперь всё будет хорошо, — простонал Дмитрий, прижавшись щекой к его ноге, — ведь правда же, теперь всё будет хорошо?!

Человек не отвечал, но и не убирал свою руку с его головы.

— Но простишь ли ты меня когда-нибудь? Я не хотел жить так… Вот так, как сейчас… У меня были хорошие родители… Я оступился один раз, и не вовремя… А дальше всё пошло само собой… Но я никогда этого не хотел!

Человек стоял над ним, гладил его по голове и внимательно вглядывался в башни городских торговых центров.

— Я убивал. Нет мне прощения, — прошептал Дмитрий, — знаю сам.

Человек покачал головой и прижал палец к его губам.

Дмитрий оглянулся и увидел очередь из таких же несчастных недолюдей, как он сам. Их были сотни, все безмолвно ползли по дороге на коленях к высокому человеку в странном одеянии. Кто-то полз ничком, не поднимая от стыда глаз.

Дмитрий отодвинулся в сторону, его место занял следующий.

— Простишь ли ты меня когда-нибудь? — плакал лысоватый пузан в очках и дорогом кремовом костюме, уже успевшем превратиться в грязную тряпку. — Я никогда этого не хотел! Но в молодости я женился на любимой девушке, у неё родители были крупными чиновниками, они устроили меня на престижную работу, и дальше всё покатилось само… Я обманывал и воровал. Нет мне прощения…

— Простишь ли ты меня когда-нибудь?! — взвыла, подползая к руке человека, полуседая женщина, по виду чиновница высшего ранга из мэрии. — Я не знаю, как это получилось! Сначала в школе меня выбрали председателем совета отряда, потом секретарём школьного комитета комсомола, а после я летела вверх по карьерной лестнице, как пуля. Боже, я никогда этого не хотела, но так почему-то всегда получалось! Я прелюбодействовала и воровала, так поступали все вокруг меня. Но мне — мне нет прощения…