Визит

— Благодарю! — быстро проговорил Поликарп и отодвинул тарелку, будто не хотел слушать дальше.

Харва встала, ополоснула тарелку, поставила ее в буфет. Потом взяла котелок, жалостливо поглядела на Поликарпа и выскользнула из кухни.

Поликарп глубоко вздохнул и тоже поднялся. Он с хрустом потянулся и тихо, болезненно застонал. Замолчав, он точно окаменел. Но недолгое время спустя он на что-то решился и вышел, не закрыв за собой двери, точно хотел проветрить помещение. Он вошел в сарай и остановился перед поленницей. Потом стал перебирать поленья, взвешивая их в руках и оглядывая со всех сторон. Много времени прошло, пока он выбрал две чурки и отложил их в сторону, взял топор и стал тесать их одну за другой. Было душно, он весь вспотел. Поликарп снял пиджак, расстегнул рубаху на груди и закатал рукава. Рукавом пиджака отер пот со лба и потянулся за пилой. Он отпилил от одной чурки около двух дециметров, потом взял обоюдоострый нож и работал с ним до тех пор, пока не обтесал свои чурки до толщины двух пальцев. Снова оглядел их со всех сторон, попробовал на прочность, пытаясь переломить через колено, и, когда они выдержали, с удовлетворением усмехнулся.

Наконец, взял рубанок и обстругал планки до блеска так, что ноготь скользил по поверхности. В них он сделал врезы, сложил, и крест был готов. Поликарп вздохнул. Полез в карман, достал сигарету и закурил. А потом стал молча рассматривать крест, сделавшись непривычно серьезным.

До этой минуты он работал торопливо. Теперь стал спокойнее. Маленьким ножиком он вырезал на горизонтальной перекладине креста имя бабки, год ее рождения и смерти. И под этим еще краткую фразу: «Спи спокойно».

Только теперь он взял крест на плечо и вышел из сарая. Он шел быстро, но не торопясь, и держался гордо, достойно. Перед самым кладбищем он встретил могильщика.

— Добрый день, — приветствовал он его.

— Добрый день, Карпо, — отвечал могильщик, — сработал уже? — И он кивнул на крест.

— Ну да!

— Земля еще не осела, — добавил могильщик.

— Знаю.

— Через неделю покосится.

— Ничего, — отвечал Поликарп, — приду тогда, поправлю.

— Да, ты прав, добрая была женщина, работящая…

Поликарп пошел между могил и остановился у совсем еще свежей. Он нагнулся, взял ком глины, растер ее в ладони, посмотрел, потом отбросил, широко размахнулся и воткнул крест в землю. Придавил, утоптал землю вокруг и тихо постоял рядом. А потом он повернулся и, ни разу не оглянувшись, отправился домой.

Вечера в одиночестве долгие.

Поликарп выкурил уже три сигареты одну за другой, а прошло всего полчаса. Хоть бы Якуб пришел, подумал он, и ему стало еще грустнее. Он вспомнил, как легко вошел белый крест в черную землю. Так же легко, подумал Поликарп, входит в землю и человек. Земля всасывает, втягивает в себя, заглатывает. Мерзка ненасытность земли. Еще грустнее Поликарпу от этих мыслей, но слез у него нет. Естественность всего этого процесса успокаивает его.

Тут кто-то постучал в окно. Поликарп вышел на порог.

— Кто это? — спрашивает он во тьме.

— Привидение, — говорит кто-то измененным голосом.

— Уходи, — говорит Поликарп громко.

Раздается смех, и из темноты показывается Якуб.

— Испугал я тебя? — спрашивает он.

— Нисколько!

— Ну, пойдем, запри и пойдем.

— Куда? — удивляется Поликарп.

— Да выпить, станет легче, — отвечает Якуб. — Скорей все позабудешь.

— Я вовсе и не хочу забывать, — говорит Поликарп, — однако идем.

Он закрывает дом, и они идут рядом. Корчма полна, дым заползает даже в пустые стаканы. От прилавка несет перекисшим вином, но они облокачиваются на него. Громкий говор заглушает мысли, и это, наверное, хорошо.

— Налейте нам, — говорит Поликарп, — по сто граммов.

Корчмарка наливает, пододвигает к ним рюмки и наклоняется к Поликарпу.

— Остался ты один, парень, — говорит она ему, — жена тебе требуется.

— Эх, да что там! — махнул рукой Поликарп, он чокнулся с Якубом и выпил залпом. — Правда ваша, — отвечает он корчмарке, — я одинок. Всех я похоронил, а меня некому будет… Еще по полной, — заказывает он, — и себе налейте!

— Совсем ты денег, парень, не бережешь, — машет на него хозяйка, но наливает три стаканчика. Пьют. Поликарп платит.

— Идем, Якуб, не то я тут взвою еще. — Поликарп хлопнул Якуба по плечу и вышел с ним в темноту.

Якуб его не удерживал.

В деревне брешут собаки. Со всех сторон слышен их лай. В скалах ухают совы, черные кошки вышли на дорогу, стали кататься, показывая брюшко, завлекая. Ведьмы летают на метлах, а колдуны снова закрыли месяц и готовы наколдовать всякого каждому, кто только попадется. Ну и ночка, черт возьми ее совсем! Но наперекор всем злым силам и дурным предчувствиям Поликарп выбрался на улицу и стал подниматься на Верхний конец. В домах светится лишь кое-где, да и то окна закрыты изнутри занавесками, так что, если даже захочешь, не узнаешь, что в доме творится. В немногих окнах голубоватый свет выдает владельца телевизора. Поликарп не торопится, время у него есть, а когда он нащупывает нож в кармане, он усмехается. Останавливается он на самом краю деревни у темного строения. А может быть, это только со стороны дороги, думает он и открывает с осторожностью калитку, чтобы не заскрипела. Он обходит дом, останавливается у небольшого оконца. Тьма кромешная. Его страх морозом пробирает, но он все же отваживается и стучит. Отступает на два шага и ждет. Тихо. Ничего и никого. Даже собаки перестали лаять. Он решается снова подойти к окну и снова постучать сильнее. Тут уж закачалась занавеска, звякнул запор.

— Кто там? — слышится из-за стекла женский голос.

— Я это, Ева! Карпо! Поликарп!

— Карпо? — В голосе удивление.

— Отвори! Пусти меня!

Окно закрывается, занавеска разглаживается. Ничего не понятно. То ли спать легла, то ли одевается. Поликарп дышит глубоко, вытягивается в темноте во весь рост. В окне зажигается свет, и он отскакивает назад. Свет затемненный, но это свет. Слышны шаги на веранде, звук ключа в замке и стук дверной ручки.

— Входи, — говорит Ева.

Поликарп несмело делает шаг. Он следует за женщиной в комнату. Оглядывается и, когда немного приходит в себя, замечает, что женщина внимательно на него смотрит.

— Садись, — приглашает она.

Она ему улыбается, но, увидев, как он серьезен, тоже становится серьезной и больше не предлагает ему сесть.

— Идем со мной, девушка, — выпаливает Поликарп, — идем ко мне, иначе я одичаю… Правда, одичаю, стану сырое мясо есть, пьянствовать, пить овечью кровь… Ну, правда, упырем сделаюсь, оборотнем!

Женщина прислоняется к стене, испуганная его порывом.

— Давно ты не приходил сюда, — говорит она неуверенно, — кто знает, где ты шатался…

— Нигде! — вскрикивает он. — Мать у меня померла, отец в земле, а теперь еще и бабушку схоронил… Верь мне, я одичаю один, не стану еду варить, есть, как люди! Придешь? Ну, говори, придешь?

Наступает тишина, слышно только тяжелое дыхание обоих. Женщина опускает голову.

— Не знаю… — говорит женщина тихо, как-то через силу.

— Эх ты!.. — вырывается у Поликарпа, он делает какое-то движение, потом поворачивается и выбегает прочь.

Дверей он за собой не закрывает, бежит и бежит, будто кто гонится за ним. Останавливается у моста. Тут он вздыхает и говорит громко: «Осел я!»

На другой день Поликарпа как подменили.

«Что я, покорился или обмяк от чувств?» — спросил он сам себя утром, но не знал, что отвечать. Он принялся колоть дрова, чтобы заглушить гул в голове, но скоро ему это надоело. Он наточил топор так, что чуть не порезался. Потом стал отгонять кур, которые забрели в огород. Вышел с ножницами в сад подрезать сухие ветви на винограднике и кусты крыжовника и чуть не отхватил себе палец. Работа не шла. Все падало у него из рук, и он очень обрадовался, когда еще перед полуднем явился к нему Якуб.

— Ну что, на свиданку ходил? — смеется Якуб.

— Откуда ты знаешь?