а, так вот и текём тут себе, да (СИ)

В безмолвном мерцании факела из ниши между ковром и шифонером, Иван Алексеевич, не поднимая глаз, вышел из спальни.

Владетельный принц трёхкомнатного замка.

Откуда я знал, что ему это громко? Мог бы просто крикнуть с дивана.

Ладно, начнём сначала.

Потом три дня пришлось есть оливье, но пол-таза всё равно прокисло.

А кто бы сомневался? Попробуй такую прорву съесть без выпивки.

Так, в общих чертах, заключаются мезальянсные браки.

Тесть, вобщем-то, мне нравился и я прощал ему отсутствие нормальных инструментов на полках ниши и его неверие в мои способности починить ветхий от древности утюг.

К тому же, когда трёхлетний Игорёк вытащил из кармана моих джинсов пригоршню конопляного семени и разложил на табурете в кухне, тесть не стал усугублять разоблачение излишними вопросами, а уж он-то, по должности своей, разбирался в сортах зерна.

Сын брянского крестьянина, 18-летним новобранцем он попал в Харьковскую мясорубку, когда, очнувшись после поражения под Москвой, германский вермахт показал, что знает своё дело, искрошив несколько советских армий.

Оглушённый мощью и потрясённый зрелищем артиллерийского расстрела, Ваня в толпе десятков тысяч прочих уцелевших был увезён в лагерь для военнопленных на территории Германии.

Между воюющими тогда сторонами имелась негласная договорённость – возмещать друг другу расходы на содержание пленных через нейтральные банки.

Одна лишь страна Советов оставалась в стороне от этой договорённости, поскольку всякий попавший в плен красноармеец автоматически становился предателем родины.

Отсюда разница в хавке для пленных различной национальности.

Чтобы хоть чем-то кормить пленных красноармейцев, с оккупированных советских территорий в лагеря иногда приходили эшелоны с награбленными сельхозпродуктами.

В одном из вагонов такого эшелона оказалось несколько мешков чёрных семечек.

Немцы не могли угадать назначение этого продукта – он не описан ни в одной кулинарной книге.

Когда военнопленные показали как пользоваться семечками, рациональные немцы так и не смогли взять в толк, что важен не конечный результат – раскусывание мизерного зёрнышка, а сам процесс – грызи и плюй в предвкушении.

Так эти мешки и валялись, нерационально загромождая складское помещение, покуда один охранник не сообразил как их применить.

Он организовал спортивное мероприятие – забеги на сто метров. Победитель получал пакет семечек.

Под крики охранников-болельщиков, молодой и рослый, хотя и отощавший, Ваня прибежал первым и получил приз.

Во втором забеге он снова был недосягаем, но охранник сказал, что хватит с него и отдал семечки пришедшему вторым.

Мой тесть обиделся и перестал принимать участие в последующих соревнованиях, но мне рассказывал, что те семечки были самыми вкусными в его жизни.

Пленные бегали не только на 100 метров, но и из лагеря тоже.

Их ловили, привозили обратно и показательно казнили, что не останавливало последующих беглецов.

И это понятно, ведь иногда чувствуешь, что да пошло оно всё, и что тебе уже всё пó хуй.

Когда у Вани подкатил такой момент, он, учитывая опыт предыдущих товарищей, не пошёл на восток, а свернул на запад и потому оказался во Франции.

Около года семья французского фермера прятала его в сарае от немецких патрулей, а в отсутствие патрулей он помогал по хозяйству.

Потом американцы открыли второй фронт и освободили его. Но они не остановились на достигнутом, а продвигались всё дальше и дальше, пока не освободили украинскую девушку Гаину от работы в зажиточной немецкой семье.

Затем Сталин потребовал от своих союзников вернуть всех советских граждан освобождённых из немецкого плена и американцы не стали спорить.

Ваню и Гаину, среди множества таких же как они, отвезли во французский портовый город, где они, кстати, и познакомились, а оттуда пароходом в город Ленинград.

Судьба благоволила им – подавляющее большинство побывавших в Германии пленных повезли на восток в железнодорожных составах, а на границе с СССР, где у путей меняется ширина профиля между рельсами, их перегружали в эшелоны товарных вагонов и гнали составы по необъятным просторам нашей родины в лагеря ГУЛАГа, в Сибирь и на Крайний Север.

За что?

Заранее.

Чтобы воспоминаниями о пережитом в немецком плену, они не подпортили б, часом, картину старательно слагаемую в умах и памяти советского народа.

Ничто не забыто, никто не забыт…

При условии, что воспоминания правильно процензурированы.

Даже у меня, воспитанного на ярких примерах из советской литературы и кинематографа, рухнуло немало стереотипов, когда я случайно услыхал разговор тёщи по телефону с её подругой, тоже прошедшей ад немецкого плена:

– …а помнишь, как на 23 февраля мы купили шампанское и пошли поздравить наших ребят-лётчиков?

Та-дах!!!

Оказывается, не только Штирлиц пил спиртное в этот день, но и пленённые советские асы тоже…

В Ленинграде Ваня и Гаина оформили свой брак и тут же завербовались на работу в одну из советских центральноазиатский республик.

И это правильно, там они смогли пересидеть последующие отловы бывших военнопленных и прочих повидавших несоветскую жизнь.

В советских лагерях им не пришлось бы угощаться семечками. Наша лагерная система самая гуманная в мире и не продляет твои муки унизительными призами за спортивные достижения.

Прочтя в центральной прессе о ликвидации последствий культа Сталина, они переехали на Украину, где, для начала, осели в сельской местности, а там уж доросли и до Нежина…

( … когда-то мой отец пытался объяснить мне, что продвижение жизни вперёд происходит по спирали. Я так его и не понял, хотя для наглядности он рисовал в воздухе круги указательным пальцем.

Судьба Ивана Алексеевича может послужить доводом в пользу этой теории.

В своей жизни мы ходим по кругу одних и тех же событий, но они, из-за спиралевидности жизненного процесса, обрастают новыми признаками и подробностями, поэтому мы и не распознаём их повторения, двигаясь мимо и – дальше.

Не знаю проводил ли мой тесть какие-то параллели между выигранными им семечками и своей должностью на нежинском хлебокомбинате.

Ведь суть одна – распоряжение зерном.

Хотя зачем ему такая геометрия…)

 На четвёртом курсе я стал почти примерным студентом – посещаемость занятий возросла у меня неимоверно.

Не мог же я оставаться в квартире, когда Ира идёт в институт.

На лекциях я углублялся в долгую историю Иосифа и его братьев. Она становилась намного выпуклее и неторопливей после выкуренного косяка.

По звонку после последней пары я спускался в раздевалку на первом этаже, дожидался Иру и помогал ей одеть пальто в рукава.

Затем среди шума и гама одевающихся студентов я отыскивал белую пушинку на своём пальто, снимал её, одевал его и мы шли домой…

Эта белая паутинная пушинка появлялась на пальто всякий раз, если я выкуривал косяк в учебном заведении.

Да, вместо кожуха я ходил уже в демисезонном тёмно-верблюжьем пальто, которое купил ещё у Алёши Очерета, когда тот был на последнем курсе.