Узник №8 (СИ)

    — Вот и молчи тогда. Ну, пошли!

    Подросток вытолкал узника за дверь и они очутились в узком коридоре длиной метров пять, не больше. Давно не крашенные, когда-то бывшие голубыми стены терялись в полумраке, который едва-едва рассеивала одинокая шестидесятиваттная лампочка без плафона, свисавшая на проводке с грязного и затянутого паутиной потолка. Коридор не предвещал ничего хорошего и являл собой свидетельство того материального (да и морального, пожалуй) упадка, в котором находилась эта тюрьма. Из неё, наверное, действительно стоит сбежать, подумал узник, озираясь. Но сын надзирателя не позволил ему предаваться созерцанию и пустым размышлениям — эта деятельная натура снова подтолкнула узника и уверенно направилась вперёд.

    — А где мы встретимся с госпожой дочерью надзирателя? — вопросил узник, покорно шествуя за своим проводником. Ему не давала покоя мысль, хорошо ли продуман план побега и верно ли он организован.

    — Она будет ждать нас возле кухни, — отозвался сын надзирателя, не оборачиваясь.

    Пройдя до конца коридора, они через ещё одну — старую и перекошенную, деревянную — дверь прошли в другой коридор, идущий перпендикулярно первому. Пойти можно было влево и вправо. Мальчик уверенно повернул направо. Где-то неподалёку залаяла собака, что привело узника в чрезвычайное волнение: ему почудилось, что надзиратель уже хватился его и организовал погоню, привлекши к этому сторожевых псов, которые несомненно имеются в каждой тюрьме. Но уверенное спокойствие или спокойная уверенность сына надзирателя развеяла страх.

    Они миновали дверь в какое-то помещение, из которого потянуло холодом — наверное, это была холодная кладовая для продуктов. Почуяв приближение улицы, узник стал прислушиваться, не идёт ли там дождь. Но тут снова — громче и ближе — залаяла собака, что моментально отвлекло его от мыслей о погоде.

    — Собака, — прошептал он, желая разделить свои опасения с сыном надзирателя и услышать от него что-нибудь успокоительное в ответ.

    — Собака, — только подтвердил подросток и больше не произнёс ни слова.

    — Это не погоня? — спросил узник немного погодя, когда они миновали ещё одну дверь.

    — Может быть, — бросил сын надзирателя и прибавил шагу.

    — Как скоро мы достигнем кухни? — спросил узник.

    — Мы уже прошли её.

    — Как прошли?! — он остановился. — А госпожа дочь надзирателя?

    — Она уже в подземелье, — сказал подросток и потянул узника за собой. — Мы договорились, что если отец увидит её возле кухни, она спустится в подземелье, чтобы он ничего не заподозрил. А то если увидит, что она стоит прохлаждается, тут же найдёт ей какую-нибудь работёнку, и плакал тогда её побег.

    Узник был вынужден довольствоваться этим объяснением и следовать за сыном надзирателя дальше — обратной дороги всё равно уже не было. Если надзиратель узнает, что он пытался совершить побег, он просто убьёт его, так что вернуться не было никакой возможности.

    Через очередную дверь они вошли в следующий коридор — ещё более узкий, короткий и затхлый, чем первый и второй. Из этого коридора проследовали в небольшое помещение, на вид выполнявшее некогда функции подсобного — какого-нибудь склада, — а теперь пустующее. Прямо в центре тесной комнатушки чернела в земляном полу небольшая дыра, бывшая, очевидно, началом того самого подземного хода.

    Возле дыры стояла раскрасневшаяся дочь надзирателя.

    — Наконец-то! — воскликнула она, бросаясь навстречу. — А я уж думала, это отец идёт.

    — Он что, узнал о побеге? — обмер узник.

    — Не знаю, — отвечала дочь надзирателя. — Возможно. По крайней мере, вёл он себя очень подозрительно. Увидел меня возле кухни, где я ждала вас, и с такой мерзкой улыбочкой говорит: «Приготовь-ка мне, доченька, баранью отбивную, да поживей». Теперь он меня убьёт, потому что отбивная до сих пор не готова, ведь я сразу бросилась сюда, чтобы предупредить вас, что не смогу бежать.

    — Не сможете! — ещё более обмер узник.

    — Да, — кивнула дочь надзирателя. — Если через пять минут отец не получит требуемую отбивную, он явится на кухню. Увидев, что меня нет, он всё поймёт и примется искать меня повсюду. Тогда уж нам не уйти. Он и про тебя спрашивал, — повернулась она к сыну надзирателя. — Скажи, говорит, этому щенку, что дрова на кухне кончились, пусть, говорит, он бросает свои шахматы и идёт колоть дрова, да быстро. Если, говорит, печь погаснет, я с него семь шкур спущу.

    — Что же делать? — простонал узник. — Всё отменяется?

    — Нет, — сказал сын надзирателя. — Ничего не отменяется.

    — Ты побежишь хоть бы и один, — пояснила дочь надзирателя, стремясь поскорей уйти. — Я тебя найду в Ближней тюрьме. Только поджарю отбивную и отправлюсь следом.

    И она стремительно бросилась к двери и покинула беглецов, её торопливые шаги быстро затихли в коридоре.

    — Чёрт! — выругался сын надзирателя. — Эта старая ищейка всё же пронюхала, я так и чуял. Ну ничего, я всё равно сбегу, не сегодня, так завтра.

    — Не сегодня? — произнёс узник, то ли со страхом, то ли с облегчением. Ему уже хотелось поскорей вернуться в камеру, он был слишком испуган провалом и предвидел жестокое избиение, если надзиратель обнаружит его вне камеры.

    — Ничего, тебя-то это не касается, — успокоил сын надзирателя, — ты-то можешь сдёрнуть и сейчас. Лезь в дыру. Там ход. Ползи по нему, пока не уткнёшься в тупик. Как уткнёшься, начинай толкать головой потолок. Там будет небольшая плита, ты легко сдвинешь её. Когда вылезешь, увидишь прямо перед собой мост через реку. Поворачивай направо и иди, пока не упрёшься в зелёные полосатые ворота. Это и будет Ближняя, и дядька будет тебя ждать.

    — Бежать одному? — с сомнением и страхом прошептал узник. — Но…

    — Давай, давай, — поторопил мальчишка, подталкивая его к лазу. — Некогда мне — если не нарублю сейчас дров, то…

    Подгоняемый сыном надзирателя, узник головой вперёд заполз в дыру, пахнущую влажной землёй, древесными корнями и мокрицами. Сравнение с сырой могилой избито донельзя, но именно оно пришло сейчас узнику в голову и показалось предельно соответствующим действительности, особенно когда он кое-как протиснулся в начинавшийся вслед за лазом узкий тоннель, в котором он не только что повернуться, но даже дышать мог только прилагая значительные усилия. Сын надзирателя что-то крикнул ему вслед, какое-то, видимо, напутствие, но мальчишеский голос впитался в землю, не достигнув ушей узника.

    Ход был очень узкий, что, конечно, обусловливалось тем, что рыл его подросток. Благо ещё, что узник был человеком некрупным, ширина его плеч оставляла простор для фантазии любой женщины, ищущей в мужчине прежде всего физической представительности. Кое-как, с большими усилиями, часто и суетливо загребая руками в стремлении поскорей удалиться от лаза, узник медленно, буквально по сантиметру протискивался вперёд в абсолютной темноте. То ли от духоты, то ли от клаустрофобического ужаса (а может быть, и просто от страха перед возмездием со стороны надзирателя в случае поимки) он то и дело едва не терял сознание, постанывал и периодически всхлипывал, едва не срываясь в рыдания. Пару раз он задрёмывал, утомлённый безнадёжностью бегства, недостатком воздуха и усталостью. Ему даже снились сны, но были они неразборчивы, невнятны, пусты и комичны, что совершенно не соответствовало ситуации. «Нет большей глупости человеческой, — не к месту вспомнил он фон Лидовица, — чем рассказывать другим свои сны. Ещё более бесполезной глупостью можно считать лишь описание вымышленных автором снов им же вымышленного персонажа в литературном произведении».

    После двух или трёх часов уподобления червю он вдруг почувствовал, что тоннель стал шире. Теперь узник чувствовал себя в нём довольно свободно, будто именно дойдя до этой точки сын надзирателя решил, что следует копать с учётом ширины плеч взрослого человека. И он постарался на славу, поскольку теперь плечи узника даже не касались рыхлых земляных стен. Но страх его от этого не уменьшился и даже напротив — стал больше, поскольку теперь он отчётливо осознавал, насколько небезопасен этот тоннель, стены которого ничем не укреплены и могут осыпаться в любой момент, от малейшего неосторожного движения. Но двигаться теперь узник мог заметно быстрей.