Сто девяносто девять ступеней. Квинтет «Кураж»

— Даже не знаю, найду я ее или нет. Столько лет прошло… — сказал Мак.

— А вы попытайтесь представить, что вам снова шесть лет, — предложила Шейн. — Образно выражаясь, попробуйте влезть в ботиночки шестилетнего мальчика.

Он рассмеялся и приподнял одну ногу в ботинке 12-го размера:

— Хорошая шутка.

И тут они оба вспомнили то мгновение, когда Шейн точно так же приподняла ногу с протезом на лестнице в сто девяносто девять ступеней. Мгновение, когда Мак замер на месте, и Шейн поняла, что вот он смотрит сейчас на нее и представляет ее обнаженной — и что бы он чувствовал, если б они оказались в постели.

Он протянул руку и положил ладонь ей на плечо.

— Послушайте. Все хорошо.

Шейн отвернулась, мягко сбросила его руку и прошла чуть вперед.

— Знаете, тут очень много пустых могил, — проговорила она бодрым и жизнерадостным тоном гида, который проводит экскурсию. — Моряки погибали в море, а их семьи устраивали им похороны, ставили надгробные камни…

— Очередная историческая фальсификация…

— Вовсе нет. Это все настоящее. Просто это другая история — история горя и скорби по тем, кого любишь.

Он с сомнением хмыкнул.

— Понимаете, Шейн, я не из тех, кто скорбит и горюет. Мой девиз: похорони мертвецов и живи дальше. Жизнь продолжается.

Шейн вздрогнула и отвела глаза. Кажется, это был первый раз, когда он назвал ее по имени. И он так произнес ее имя… с таким придыханием… «Шейн». Почти как вздох наслаждения.

Они еще минут пять побродили по старому кладбищу, но так и не нашли ту могилу со стертым надгробием, про которую отец Мака сказал ему маленькому, что это могила Дракулы. Зато они обнаружили две смежные могилы, о которых Шейн где-то читала: плоская овальная плита, утопленная в землю, и тут же рядом — крошечный вертикальный камень. Артефакты из детского сказочного фольклора. Вроде как здесь похоронены Мальчик-с-Пальчик и Шалтай-Болтай — как уже не одно поколение родителей уверяет своих детишек.

— А папа мне этого не говорил, — сказал Мак.

— Ну, вот. Опять вы его обвиняете во всех смертных грехах.

Они пошли за Адрианом, который носился среди могил лохматым веселым вихрем. По пути Шейн разглядывала древние надгробия и читала имена усопших. То есть если их можно было прочесть с дорожки. Под морским ветром, во влажном просоленном воздухе, за столько веков надписи на надгробных камнях поистерлись — а у Шейн сейчас не было настроения изучать их вблизи. Тем более что ей вдруг так захотелось есть… Ее рассеянный взгляд скользнул по одной из могил… она уже прошла дальше, но вдруг резко остановилась, обернулась и еще раз прочла, что написано на надгробии.

— Это он! — воскликнула она. — Мак! Это он!

Он подошел к ней — вернее, они подошли вместе, Мак и Адриан. Шейн показала, куда смотреть: вот на тот покосившийся камень. Надпись читалась вполне разборчиво: ТОМАС ПИРСОН, КИТОБОЙ И КУПЕЦ. Супруг Катерины, отец Анны и (неразборчиво) — как было написано ниже. Пирсон умер, как и предвидел в своей покаянной исповеди, в 1788-м, но на надгробии не было никаких указаний на то, что он совершил что-то такое, в чем потом надо каяться. Типа «Помилуй, Господи, его грешную душу» или что-нибудь в этом роде.

Эта находка как будто встряхнула Мака. Он принялся осматривать остальные могилы поблизости, пристально вчитываясь в слова на надгробных камнях. Как будто только теперь до него наконец дошло, что его «сокровище, спрятанное в бутылке», это не просто причудливый сувенир из далекого прошлого — что оно тесно связано с настоящим. Даже теперь, по прошествии стольких лет.

— Интересно, а его жертва… она тоже, наверное, где-то здесь? — бормотал он, переходя от могилы к могиле. — Мэри… Мэри… вот будь у нее не такое распространенное имя… — Он склонился над очередной эпитафией и стал зачитывать вслух те фразы, которые показались ему наиболее интересными. — «…Тридцати четырех лет от роду»… причина смерти не указана… Жаль…

Шейн возмутило подобное отношение.

— Видите ли, доктор Магнус, тут все-таки кладбище, а не больничный морг. Эти камни — поминовение усопших. Их поставили не для того, чтобы вы удовлетворили свое любопытство.

— Что значит — мое любопытство? — обиделся он. — Если брать нас двоих… кто из нас раскопал древнее кладбище и теперь роется в костях усопших?

Шейн развернулась и решительным шагом направилась прочь. Похоже, это уже безнадежно. Стоит им сойтись вместе, и они сразу же начинают спорить друг с другом. Безотчетно. Почти инстинктивно. В последний раз, когда она вот так же спорила с человеком, все закончилось очень плачевно — она объявила ему о своей вечной любви и поехала вместе с ним в зону военных действий… и сама подставилась под удар автомобиля… чтобы уберечь любимого… идиотка. В общем, это и вправду уже безнадежно. От судьбы не уйдешь.

— Да ладно вам, не обижайтесь, — сказал Мак, догоняя ее. — Можно мне пригласить вас на обед?

Она хотела ответить решительным «нет», но тут к ней подбежал Адриан и принялся тереться пушистой мордочкой о ее юбку прямо на ходу, умильно глядя на нее снизу вверх и прямо-таки напрашиваясь на ласку — ну, чтобы его погладили. Хоть разок. Шейн опустила руку и потрепала пса по голове. Она почувствовала ладонью, как он весь подался ей навстречу. У нее в животе заурчало.

— Можно пойти выпить чаю в Миссии, — сказала она. — Туда пускают с собаками.

— В какой миссии?

— В Морской Миссии Уитби. Вообще-то это христианская организация. Но там у них есть кофейня.

— Какую-то вы ерунду говорите… я отведу Адриана домой и приглашу вас в нормальный ресторан.

Шейн твердо решила не спорить с этим человеком.

— Ладно. Тогда давайте в индийский…

Но он тут же нахмурился.

— Дайте подумать…

— А чем плох индийский?

— Ну, я подумал… найти что-то более… э… экзотическое.

Они уже подошли к лестнице в сто девяносто девять ступеней. Перед тем как начать спускаться, Шейн поглубже вдохнула, замерев на секунду на верхней ступеньке.

— С исторической точки зрения… — сказала она и запнулась. Она очень старалась себя убедить, что она с ним не спорит, а просто высказывает интересное наблюдение. — С исторической точки зрения, что может быть экзотичнее, чем заведение с индийской кухней в Нортумбрийском рыбацком городе.

— Ну, я хотел сказать… Индийский ресторан в маленьком городке… это так… провинциально.

— Боже правый, но ведь это и есть провинция! — Шейн опять начала раздражаться. — Это не Лондон!

— Ух ты. — Мак покачал головой. — Это сильно. Знаете, вы единственный человек из всех моих знакомых, кто говорит «Боже правый», даже когда у него такой вид, как будто он еле сдерживается, чтобы не врезать мне в челюсть.

— Да, вот такая я милая и дружелюбная. Сама иной раз поражаюсь.

— Вы очень милая, да. И кстати, сегодня вы выглядите потрясающе. И эта юбка вам очень идет.

Шейн залилась краской. И не только из-за неожиданного комплимента. Она вдруг поняла, что да — сегодня она и вправду готовилась к выходу очень тщательно: долго думала, что надеть… не просто напялить первое попавшееся, а так, чтобы юбка, колготы и ботинки сочетались друг с другом. И еще, в первый раз в этом году, она надела легкую блузку с глубоким вырезом, открывавшим ключицы.

— Ой… вы знаете… — сказала она, когда они уже почти спустились на Церковную улицу. — Я только сейчас сообразила: я не могу пойти в ресторан. Мне через пять минут надо быть на работе.

В его взгляде читалось искреннее разочарование.

— Тогда давайте поужинаем. Сегодня вечером.

Шейн лихорадочно соображала. В горле встал ком. Ей вдруг стало трудно дышать — как будто кто-то ее душил, сжимая руки на горле.

— Вечером я собиралась заняться исповедью, — выдохнула она. — Разобрать следующую страницу.

Они застыли на месте, молча глядя друг другу в глаза. А потом он улыбнулся и опустил глаза, как бы признавая свое поражение.

— Ну, ладно. Тогда как-нибудь в другой раз, — сказал он и пошел вперед, сделав знак Адриану, чтобы тот не отставал. Пес оглянулся на Шейн и поспешил следом за своим приемным хозяином — в толпу туристов, местных нортумбрийцев и значительно менее симпатичных собак.