Спасатель (СИ)

Ева говорила:

-- Мне кажется, башни подсматривают за всеми.

Но спустя год, как раз в то лето перед пятым классом появился вдруг кран, и стройка возобновилась. И пошла она без изысков: к башенкам был пристроен приземистый дом, из другого кирпича, коренастый и самый обыкновенный, но всё равно шикарный. Пригласили Евиного деда на камин. В августе дом уже штукатурили, достраивал гараж Евин отец. А в сентябре оказалось, что у нас в школе новый физрук. Бегемот. И он хозяин этого странного сооружения. Это был под два метра мощный мужчина. Лысый. Михайло Иваныч уже познакомился с ним. Поцаки трусили группой без меня по посёлку, а этот Бегемот догнал и стал выспрашивать: что да как. С Мишаней первого сентября он здоровался за руку.

Это было событие для школы. Дикое и непонятное. Во-первых, потому что физрука давным-давно не было и все привыкли к лапте, дырявым противогазам, шестам, гранатам и танковым муляжам, а во-вторых потому что новый учитель был очень богат. Наши учителя жили в бараке на территории школы. Их двухэтажный барак мой папа помнит, как строили. А стоит он до сих пор. Только недавно его заново отштукатурили и покрасили в голубенький цвет. Справа и слева от барака - огороды. На одном, как я упоминал, раньше сажали весной картошку, а на другом, перед бараком, с солнечной стороны, росли цветы, стояли высокие теплицы, грядки, грядки, кусты смородины - это наши учителя занимались выращиванием пропитания. Конечно некоторые учителя, Евдокия Никитична например, жили в своих домах. Но были и те, кто всю жизнь прожил в бараке. А тут - физрук в новом доме с башенками.

Сначала его все боялись. Началось, что-то странное. В облупленном спортзале кучей были сложены полусгнившие маты. Когда они истлевали, их потихоньку выносили к учителям на огород, там их использовали для утепления зимней теплицы, а проще говоря, резали и затыкали ими щели везде-везде. Канаты разлохматились, по ним никто не лазил. Поэтому Евдокия Никитична всех нас и мучила шестом. Канатный крюк, видимо истосковавшись по хорошему канату, от потолка почти отвалился. Шведская стенка была поломана. Деревянные лавки шатались на дощатом поцарапанном полу, были живы на последнем издыхании, мы садились на них осторожно. Мячей почти не было, их давно растащили по домам. В тренерской на стеллаже тихо и забито лежали сумки от противогазов и полусгнившие, с деревянными почерневшими от времени ручками, верёвочные скакалки. Сам стеллаж в ремонте не нуждался: ещё в школьную свою бытность его сколотил мой папа, выжег узором и покрыл лаком.

В зале мы занимались редко, а уж в сентябре - никогда.

Новый физрук притащил невиданные яркие пластиковые конусы, вынес из тренерской покорёженные обручи и на первом уроке объявил:

-- Челночный бег.

Мы посмотрели на него как на дурака. Но он объяснил, как бегать, разделил на команды. И сорок минут мы бегали одну и ту же эстафету. А Бегемот стоял, закинув руки за спину, и не проронил ни слова. Счёт же показывал на пальцах. И бесполезно было спорить. А крику сначала было, крику! Ты нечестно, нет - ты нечестно, ты обруч двинул, ты не добежал, ты не дотронулся, и так далее. Михайло Иваныч был специалист по разборкам. У него все всегда оказывались виноваты. Все учителя делали Михе замечания, Евдокия Никитична, если Михайло зарывался, хлестала его скрученной скакалкой. А Бегемот молчал. Потом он подозвал к себе всех нас, тех, кто бегал. И урок продолжился на перемене. Он попросил отжаться, потому что подтягиваться было негде, шведская стенка догнивала.

После этого он у каждого из наших заречных спросил адрес, записал. В тот же день Бегемот пришёл к нам в гости. Представился, прошёл в мою комнату, посмотрел мои книги - папа теперь, возвращаясь с объектов, всегда заглядывал в книжные магазины, выискивая литературу по тренировкам. Бегемот знал все книги. Указал, по каким книгам стоит заниматься, а какие надо выкинуть.

-- Жульё, дилетанщина, на дураках зарабатывают, -- Бегемот не стесняясь, бросал "вредные" книги на пол. С удивлением Бегемот листал только книгу по плаванию - у него такой не было. Мама заставила меня собрать с пола книги и отнести их в корзину для растопки. И грубо вытолкав из комнаты, отправили спать. Да я уже и засыпал, я же после школы наплавался на озере. Я слышал, как мама срочно звонила папе на объект, просила, чтобы поторопился, что дома - гости. Но папа ответил, что только выехал, и ехать семьдесят км.

Получилось, что Бегемот стал разговаривать с мамой и проговорил до приезда папы. А потом ещё и с папой говорил. Ушёл в три часа ночи.

Так у меня появился личный тренер Борис Александрович. Без него - я был бы никем. Мама говорит, что дядя Боря был дан нам за страдания.

Три года спустя я узнал всю историю дяди Бори, тёмную и жуткую. Он был из военной семьи, с детства - пловец, а потом - ватерполист. В перестройку он организовал кооператив, у него был цех, они шили кобуры. Потом женился, "влез" как он сказал, в финансы и обналичку. Поступил на экономический, играл на бирже. Обогатился страшно. Потом ему пришлось уехать, они с женой скрывались, квартиру продали. Решили вложить деньги в постройку дома. Строить начинала жена: она заказывала проект с башенками. Но её убили. И дядю Борю хотели убить. Его вычислили на съёмном жилье. И в этом жилье стоял холодильник ЗИЛ, старый пузатый, урчащий. Теперь этот холодильник стоит в новом доме дяди Бори и тарахтит. А дверца - в следах от пуль. Это дядю Борю хотели пристрелить, но он спрятался в холодильнике. Я не мог представить как дядя Боря поместился, но он говорит, что когда скрывался был худым, почти дистрофиком - он после преследований и смерти жены ничего есть не мог и отощал, он предчувствовал, что его не оставят, найдут. Номы с папой всё-таки думаем, что дядя Боря прятался за холодильником, а не внутри.

Сына дядя Боря навсегда перевёз за границу. А сам решил достроить дом, в память о жене построить церковь в посёлке, и на свои деньги открыть в нашей школе, старой, с крошащимся кирпичом и сгнившим забором, секцию триатлона - нового и очень переспективного вида спорта: сначала плавание в открытой воде, потом сразу -- велосипедная гонка, затем сразу -- бег.

О триатлоне и о церкви дядя Боря сообщил родителям. А был у нас дома он так долго потому, что родители стали ему жаловаться на тот случай в бассейне: сначала мама, а потом, по второму кругу, папа.

На следующий день мы с дядей Борей пошли на Тужилово озеро.

Мы зашли в воду. И я стал плавать вдоль берега туда-обратно метров по двадцать пять. Батом я к тому времени стал плавать очень плохо. Баттерфляй - тяжёлый вид, я ленился им плавать каждый день, вот за два с половиной года немного и разучился. На бат дядя Боря поморщился и ничего не сказал. А кроль -- похвалил.

Потом он дал мне задание поперёк озерца: три на три, пять через пять и семь через семь. А потом ещё поочерёдно и со сменой положения рук.

Он сидел и смотрел. Молчал. Потом сказал поплавать на спине, если я не замёрз. Я замёрз, но не признался в этом. Ведь я плавал всегда как можно быстрее, а не по заданию, а тут - по заданию -- грести одной рукой. Но всё-таки проплыл и на спине, и ступни почти не сводило. Вылез. Обычно я не вытирался, надевал кроссы и бежал домой в мокрых шортах. Но тут, на тренировку с Бегемотом мама меня собрала и одела.

-- На всякий случай, чтобы не ругался, -- сказала мама.

Дядя Боря поморщился на глазастых уродцев, нарисованных на моём полотенце, вынул из-под ветровки странное лёгкое полотенце и протянул его мне.

-- Блин! Кто таких глазастиков детЯм на полотешки штампует? - улыбнулся он.

Зубы у него были ровные, ровные. Вставные, но тогда я этого ещё не понимал.

Я вытерся странным полотенцем, впитывающим как губка, переоделся, надел вязаную шапочку, предусмотрительно положенную мамой, что вызвало сдержанное одобрение Бориса Александровича: "Уф! Голова в тепле?"

-- Зайдём ко мне! - предложил он.