Спасатель (СИ)

Я согласился, чтобы отвязались, а сам решил: не буду бегать, позориться на весь Семенной не буду. Но тут мама стала мне говорить:

-- Ты, Василечка, не вешай нос. Тренируйся. Ну что ж поделать, что так вышло. Мы ни в чём не виноваты. Беспредел везде.

-- Это точно, -- сказал и папа. - Всё правильно мы, Василь, сделали. Не надо прогибаться под учителей и тренеров. Я тебе говорю это, потому что мне приходится подлаживаться под хозяев - они меня нанимают. Но в молодости я не стелился никогда. И мама не юлила никогда ни перед кем. Если спортшколе ты не нужен, значит это хреновая спортшкола.

-- Но другой-то нет, -- сказала мама. - Из Владимира детей возят.

-- Ну и пусть возят! -- заорал папа. -Мы сами с усами.

Папа достал из барсетки листки в прозрачной папочке (я тогда не знал, что это "файл").

-- Это Валеватый из интернета распечатал. Тренировки.

У нас в Семенном только говорили об интернете, ни у кого ещё его не было. Распечатка была цветная. Печать шла с двух сторон. Мама внимательно всё прочитала и стала говорить, что у них было не так.

-- Где это - у вас. Объясни сыну-то, наконец, -- сказал папа маме.

И мама объяснила. Она была из Владимира. Там же в детстве ходила на тренировки.

-- Мам! Почему же ты не говорила? - возмутился я. - Почему не рассказывала?

-- А чего тут говорить? - сказала мама. - Надо мной пацаны издевались.

-- Ты же говорила, что в ваше время не издевались!

-- Я такое говорила? - удивилась мама. - По-разному случалось, Василь.

Площадку на улице мы отложили до весны. В доме папа повесил турник и сделал шведскую стенку. Мама заставила сделать, а потом -- переделать. Я стал подтягиваться. А, держась за перекладины, приседал - мама клала мне на плечи небольшое бревно. Что-то вроде штанги. Цепляясь за нижнюю перекладину стенки, я стал качать пресс и тянуться. Этих упражнений не было в распечатке, но мама "на своих детских занятиях" всегда так "закачивалась" -- так она сказала. Чем мама занималась, она мне сказала намного позже, а тогда не хотела признаваться. Оказывается, она играла в школьной футбольной команде, а потом в городской. Женского футбола тогда не было в природе. Тренер приказывал ей стричься под мальчика, и выпускал её под мужским именем. Никто не узнавал девочку. В команде маму пацаны не выдавали, но дразнили.

-- Груди у меня до замужества и не было. Да, Толь?

Папа смущался, краснел и кивал.

-- Меня так и дразнили - плоскодонкой. Никогда не дразни девочек за внешность. Лады?

-- Ну мам! - сказал я. - Какие девочки!

Но это случилось много позже, в смысле мамино признание. А тогда мама стала заниматься со мной дома. Стала и бегать со мной. Каждый день, в любую погоду, проваливаясь в снег.

Поначалу я, как мог, старался откосить - я стеснялся, что мы одни на весь Семенной с мамой бегаем. И из каждого окна на нас пялятся. На улице люди останавливались, качали головами и говорили:

-- Вот зверьё-то. Чемпиона из бассейна выгнать. Давай Иришка, тренируй мальца!

Из чего и я, и мама, независимо друг от друга, сделали вывод, что весь Семенной в курсе нашего происшествия - дядя Костя постарался.

И как только до меня дошло, что поселковые мне сочувствуют, что они подбадривают меня, маму называют сильной женщиной, а папу - молодцом, я стал стесняться всё меньше и меньше. В мае на школьном кроссе я показал результат лучший среди всей началки. И тут Михайло Иваныч сказал:

-- Я буду бегать с тобой.

-- Мих! Я не бегаю в мае. Я уже давно плаваю.

-- Почему? - удивился друг.

-- Потому что собаки сейчас злые.

Зимой собаки сидели по дворам. Они ленились, мёрзли. А весной у нас собакам - раздолье, а уж коты дерутся как тигры. Наших семенных котов можно узнать легко. Если бежит кот, а шерсть, шкура, на боках у него колышится как крыло или как два крыла, это наш семенной кот, грозный и боевой. Дачники боялись наших котов - под крылом-шкурой - синее тело, шерсть по второму разу не росла, а отрезать развивающуюся шкуру никому в голову не приходило. Зрелище ещё то.

На Дорожной улице - самой широкой и ближней к Мирошеву, жила сумасшедшая, она держала целую псарню. Она вообще натравливала собак на дачников и выходила на "промысел" у Тужилова озера как раз в мае. Были у нас и собаки, охраняющие козьи стада, эти могли молча догнать и молча кинуться, если ты, допустим, по их разумению, зашёл на территорию стада. В общем, собаки была большая проблема. Они никогда не видели бегунов и не только от агрессии, но и от испуга могли покусать.

Но Миха сказал:

-- Можно бегать по высоковольтной, там велосипедисты всегда катаются, можно бегать вокруг озера, там дачники всегда на поводках выгуливают.

-- Так уж и всегда, -- съязвил я, вспомнив как доберман решил "просто поиграть": повалил маму в сугроб и лёг на неё. А дачник, хозяин добермана, объяснил так:

-- Маленький ещё. Годик всего. Очень любит женский пол.

-- По посёлку можно компанией, с пацанами, -- предложил Миха. - Они тоже спрашивают.

-- Я подумаю, Миха. Ты начинай, а я может тоже к вам подключусь.

-- Подключусь, -- передразнил Михайло Иваныч. - Где слов таких понабрался? Да без тебя ж никто не будет бегать. Ты ж у нас чемпион школы.

Я стал отнекиваться - я очень уставал с непривычки на озере. Плавал я недолго: вода-то холодная, а в холодной воде техника страдает. Приходилось плавать два раза: после школы, перед обедом, и перед тем, как стемнеет. После воды мама грузила меня силовыми тренировками на участке, я просто валился с ног. Мама меня совсем не жалела. В общем, я уставал, мне было не до бега. Но я обрадовался, что поцаки с двух Заречных без меня бегать не хотят. В драках они иногда побеждали меня, а точнее -- почти всегда. В драке нет честности. Даже в самой честной драке нет честности. А в спорте - есть. Наши заречные это понимали, и, видать, хотели тоже стать чемпионами школы, обогнать меня в честном бою.

Мама и папа одобрили пробежки группой. Но мама сказала:

-- Группа скоро сдохнет. Михайло Иваныч ещё будет терпеть, а остальные побегают и отвалятся.

-- Почему? - спросил я.

-- Так у нас в детстве было. Начинали заниматься и бросали.

- Это у вас во Владимире. Городские - слабаки, - обиделся я. - А у нас никто не бросит.

-- Бросят, бросят, -- презрительно и довольно улыбалась мама.

Но никто не бросил.

15 Сами по себе

До пятого класса я тренировался сам. То есть с пацанами и с мамой.

Собаки доставали постоянно. Папа привёз всей "бандитской команде", как он нас прозвал, перцовые баллончики -- опять ему помог дядя Василь Валеватый. Он через интернет узнал телефон, где продают баллончики.

Если пшикнуть в собаку перцем, она останавливается, не рычит, не бросается. Просто уходит, семенит обратно. То же и в стае. Обычно баллончика хватало на две защиты, только кожу на ладонях жгло от перца.

В школе я стал известен. У нас не было физрука, а урок физры вела учительница рисования Евдокия Никитична. Точнее - она была прирождённым физруком, но всегда и везде говорила, что она "педагог изобразительного искусства, а физическая культура - дополнительная нагрузка". Она была странная, наша Евдокия Никитична. Древняя как мумия и по внешности, и по замашкам. Мы играли на уроках в лапту - неплохая игра, если привыкнуть, только биты были замусоленные. А вот к четвёртому классу все, даже девочки, должны были лазать по шестам до потолка и кидать учебные гранаты в фанерные танки-муляжи нами же расписанные на уроках рисования. На протесты девочек, у которых гранаты падали чуть ли не под ноги, Евдокия Никитична заявляла:

-- А если война? Все хилые в войну загнутся.