Когда я стану Солнцем

И вот мы всей толпой гуляли по паркам, площадям и другим местам под открытым небом. Встречали таких же школьников, как и мы, кричали друг другу: «С последним звонком!» и фотографировались. Очень много фотографировались. Только и успевай подскочить в нужный момент к шумной компашке и состряпать какую-нибудь смешную рожицу. Алкоголь выстрелил точно в голову. Время и пространство завертелись в вихрящей пляске. Весь мир сквозь замутнённое стёклышко лёгкого опьянения начал казаться таким волнующим.

Я ведь никогда толком не находился в центре внимания своих одноклассников, но именно в этот день чувствовал, что они заинтересованы в общении со мной. Девчонки кружились всё время рядом, парни советовались со мной по поводу укромного места, где бы ещё выпить шампанского, моя партнёрша странно на меня глядела своими блестящими глазами…

«Вот так учишься-учишься, — думал я, — мысленно ненавидишь школу, а как приходит конец этой учёбе, находит грусть. Удивительно просто!» Конечно, впереди ещё ждал выпускной, но в последнем звонке была какая-то своя отдушина. Этот звон в коридоре на всю школу, который ты внимательно слушаешь, как никогда, от первой и до последней секунды… Звон, как бы говорящий: «Ну вот, дружок, ты получил знания, теперь иди и смело воплощай в жизнь все свои мечты!»

Не знаю, то ли шампанское так подействовало, то ли действительно вся эта атмосфера навеяла грусть, но я чуть слезу не пустил. Бывало у меня такое, когда происходило что-то действительно важное. Что-то конкретно меняющее жизнь. В такие моменты ощущаешь, что грядут изменения и что это последние часы, которые ты потом будешь вспоминать с улыбкой на лице. Точнее, будет вспоминать уже другой Максим, который к тому времени немного подрастёт, поступит (я надеюсь!) в университет. Вот он-то и вспомнит однажды этот день. Этот последний звонок уходящей школьной эпохи.

О том, что произошло у Мефины дома, мы с ней будто забыли. Так же, как и раньше, занимались математикой, и я начал действительно в ней многое понимать. Во мне пробился крохотный росточек надежды, что всё получится. Что я смогу поступить в свой заветный университет.

Я помнил наш недавний разговор.

— Я сбегу с последнего звонка, — объявила она неделю назад, когда мы вечером сидели на нашей скамейке.

— И что будешь делать? — удивился я.

— Приду сюда и буду размышлять о том, что это был последний день в школе и что впереди теперь целая неизведанная жизнь.

— Тогда я тоже сбегу с последнего звонка, — сказал я.

— Сомневаюсь, — усмехнулась она. — Последний звонок подразумевает бурную вечеринку тем же вечером, но уже без родителей.

— Да что может быть интересного в последнем звонке? — посмеялся я тогда, но потом понял, как же сильно ошибался.

На вечер действительно были запланированы неформальные посиделки в кафе, где должен был остаться только наш класс, без учителей и родителей. Мне, конечно же, после всех этих дневных похождений с одноклассниками сильно хотелось пойти туда, продолжить веселье, но при этом я понимал, что должен непременно встретиться и с Мефиной. В последние дни получалось так, что виделись мы крайне редко. Постоянные репетиции вальса и хорового пения часто отнимали у меня время и силы на прогулки до парка перед сном. Хотя я и знал, что Мефина каждый вечер приходит туда.

И для неё, и для меня стало очевидным, что после нашего поцелуя между нами что-то изменилось. Хоть мы и не говорили об этом. Но я это чувствовал. И она тоже. После поцелуя между нами повис огромный знак вопроса.

Я пробыл в кафе до девяти вечера. Там громко звучала музыка, наполнялись и пенились бокалы, а наши разгорячённые красные лица всё больше и больше растягивались от хмельных улыбок. Когда я сказал, что ухожу, никто не воспринял это всерьёз. Совершенно не хотели отпускать. Даже театрально возвели «стену», закрыв мне проход к двери. Но я решил.

Наконец попрощавшись со всеми, сразу же побежал к парку. Выглядел я парадно: в белой рубашке с галстуком и чёрных брюках; пиджак трепыхался в руке. По дороге меня несколько раз, поздравляя, окликнули прохожие, видя на мне красную ленту выпускника. На ходу бросая слова благодарности, я бежал дальше. Я был уверен, что Мефина уже на нашем месте.

Мне пришла мысль о том, что было бы здорово чем-нибудь её удивить. Не просто появиться, как всегда, а сделать это необычно. И я купил много воздушных шариков. Очень много.

Спустя минут десять, я примчался в парк. Небо было ещё светлым. Мефина неподвижно сидела на скамейке. Одета она была почти так же, как и мои одноклассницы, но только… выглядела куда красивее. Собранные в белый бантик волосы и аккуратный школьный фартук сотворили совсем новую для меня Мефину.

Сделать сюрприз не удалось, ведь мчался я, как обезумевший слон — тяжело и шумно. Получилось только сбитое лепетание: «Я… Это… Немного задержался…»

Однако в ответ сразу же раздался радостный возглас: «Макси-и-и-имка!» Не знаю, что больше её удивило: я или шарики, а может, и то, и другое, но она тут же вскочила и сжала меня в своих объятиях. До моего прихода, я успел заметить, она выглядела опечаленной. Но когда я вручил ей букет из шариков, она широко улыбнулась и с раскрытым ртом пыталась оглядеть эту плотную цветную завесу над нашими головами.

— Ты что такая грустная, а? Никто не может грустить, когда у него есть воздушный шарик! — процитировал я знаменитого Винни-Пуха. — С последним звонком, выпускница!

— Сколько их здесь? — Она с восторгом глядела вверх. — Их же даже не сосчитать!

— Не важно, сколько. Все твои! — посмеялся я.

— Если честно, я удивлена, что ты пришёл… — вдруг проговорила она, когда мы присели на скамейку.

— Почему же? Я же сказал, что тоже сбегу.

Мефина о чём-то задумалась. Распустилась тишина. Лишь через минуту она произнесла:

— Как прошёл день?

— Ты знаешь… великолепно! — ответил я, вспоминая всё, что за целый день пережил. — Я даже и представить не мог, что будет так здорово. Я пел, танцевал, и ещё много-много всего! Ну а твой как?

— Отлично… всё прошло отлично. Знаешь… — Мефина замолчала. Затем сняла очки, убрала их в сторону и взяла меня за руку. Лицо её снова стало серьёзным.

— Что такое?.. — удивился я.

Она немного помолчала, как будто собираясь с силами сказать что-то очень важное.

— Я не думала связывать свою жизнь с музыкой, — вдруг начала она, — считала, что из этого ничего хорошего не получится. Да и родители всегда настаивали на том, что нужно заниматься более прибыльными и приземлёнными делами.

— И?.. — спросил я, не понимая в чём дело.

— Но ты меня вдохновил. — На лице Мефины вдруг засияла улыбка, и всё былое напряжение тут же растворилось. — Твоя внутренняя искра, твоё желание заниматься любимым делом отозвалось во мне подобным желанием. Фортепиано — это тот язык, на котором я могу выразить все свои чувства к этому миру, все мысли и переживания. Фортепиано лучше слов, красивее, изящнее, тоньше. Именно поэтому я полюбила этот инструмент. И я очень много думала последнее время… и решила, что буду поступать в консерваторию.

— Разве… в нашем городе есть консерватория? — озадачился я.

— В нашем — нет. В Петербурге есть, — тихо ответила она.

Прошло несколько мгновений. Я абсолютно не верил тому, что услышал.

Она и я.

Вдвоём.

В Петербург…

— И ты хочешь сказать, что поедешь в Петербург? Со мной?..

— А с кем же ещё, дурачок! — Улыбнувшись, она влепила мне ладошкой по голове.

— А как же твои родители?.. — растерянно спрашивал я. — Они согласны?

— Пожалуй, настал период, когда я должна пожить отдельно от них. Мне кажется, у мамы кто-то есть… ну… на стороне. Я больше не могу это спокойно выносить, мне жалко папу. Он пашет там, на севере, с утра до ночи, а она в это время ходит и задом перед другими мужиками вертит.

Я напряжённо вздохнул. Получилось слишком громко.

— Что-то не так? — Мефина недоумённо взглянула на меня.