Когда я стану Солнцем

Мефина долго смеялась. Я ей казался забавным. Мне приятно: для кого-то я забавный.

…Когда мы, радостные, шли вдоль трассы, боковым зрением я заметил, как в небе что-то промелькнуло. Я на мгновение остановился и повернулся в сторону того самого леса, но ничего не увидел.

«Показалось», — решил я и в следующую секунду беззаботно заговорил о чём-то с Мефиной. Мне уже было не до этого свечения в небе над лесом. Улыбаясь от торжествующей мысли о возвращении домой, я беседовал о скорой весне, растаявшем снеге, зелёной траве и ярком солнце. И только спустя несколько недель узнал из новостей, что именно в эту ночь, над этим же самым лесом, кто-то снова видел пролетающие в небе таинственные красные огоньки…

Глава V

Мой карманный день рождения

…Сквозь мартовские ветры весну было не проглядеть. Она как будто пряталась за занавесом, которому ещё только предстояло упасть под трепетные возгласы замёрзших зрителей. Вроде бы вот он март, вот она весна, но… зима всяческими способами напоминала о себе: снег на улицах ещё лежал и, казалось, будет лежать ещё очень долго.

И вот наступил мой день рождения. Снова прожит ещё один год и снова этот внезапный, но до боли знакомый праздник. Его так долго ждёшь, но наступает он всё равно неожиданно. Бац! — и он здесь: на календаре вдруг самая знакомая дата. Родная дата. Она выделяется на фоне других личной значимостью. Это твой день. День из трёхсот шестидесяти пяти, который поистине принадлежит только тебе.

Утром я вышел из комнаты и сразу же почувствовал, как из кухни потянуло чем-то сладким. Это он. Мой любимый торт с бананами и кремом из варёной сгущёнки. Мама готовила его редко, только по особым случаям, и сегодня был тот самый случай.

Соблазнительный выпеченный цилиндр, усыпанный орехами и шоколадной крошкой, красовался на столе и дожидался, конечно, только меня.

— С днём рождения, сынок, — поцеловала меня мама. — Будь умницей и хорошо учись.

…Несколько дней назад я стал чувствовать нечто особенное. Как будто неумолимо приближается что-то хорошее. Подобное предчувствие часто бывает в детстве, когда ты ждёшь, к примеру, школьный новогодний утренник и уже обдумываешь, как же здорово будешь выглядеть в костюме Зорро, с пластиковой шпагой и чёрной повязкой на глазах. Ждёшь этого дня неделями, а потом одним утром с воодушевлением просыпаешься и понимаешь: особенный день настал! И ты по полной программе развлекаешься на утреннике, изумляя отменным костюмом известного киногероя всех остальных.

Что касается дня рождения, то чем старше я становился, тем больше испытывал от него разочарования. То есть, как и в детстве, за несколько дней до именин в душе теплится предчувствие чего-то радостного, как будто должно произойти что-то грандиозное. Но впоследствии, когда наступает этот самый день, он пролетает катастрофически быстро, и никогда не хватает времени насладиться им сполна. Да и можно ли им насладиться сполна?..

Я уселся за стол. Мама налила горячий смородиновый чай и разрезала волшебный торт. Вскоре к нам присоединился отец. Истинную причину его сегодняшнего присутствия я узнал прошлой ночью, когда вышел попить воды и случайно подслушал разговор родителей, доносившийся из их спальни.

«Хоть завтра изволь побыть дома, — сердито говорила мама. — Он твой единственный ребёнок».

Отец в ответ молчал.

«Я тебе уже ничего не говорю о твоей работе», — добавила она, с упором на последнее слово.

Тогда я быстро вернулся в свою комнату. Не хотел, чтобы они узнали, что я слышал их разговор. Я лёг на кровать, закинул руки за голову и стал думать. И очень долго не мог уснуть.

Несмотря на всё это, проснулся я в хорошем настроении. И вот сидел на кухне, уминая уже третий кусок. Мне хотелось и самому научиться готовить такой торт, чтобы в будущем в любой момент я мог порадовать себя такой вкуснятиной. Но я знал, что его могут готовить только избранные. Как, к примеру, моя мама и… да и, наверное, больше никто. Еда мамы каким-то чудесным образом отличалась от любой другой — она была идеальна во всех смыслах. Было проверено лично мной на протяжении вот уже семнадцати лет. Ох, семнадцать лет!..

Мама вручила мне целлофановый пакет. Через мгновение я вынул из него белую толстовку с капюшоном. «Сейчас на улице ещё прохладно, — улыбнулась мама, — так что носи её и не мёрзни». Я поблагодарил и сразу же отправился в прихожую к большому зеркалу, чтобы примерить обновку. Толстовка оказалась подстать моей комплекции.

— Для тебя есть кое-что ещё, — добавила мама, когда я вернулся на кухню, и протянула мне маленькую шкатулочку. Я с интересом взял её в руки. Лёгонькая, размером в спичечный коробок. Открыл — и достал оттуда пять тысяч рублей. «На карманные расходы», — подмигнула мама, указывая на отца. Я сразу же понял, что толстовка от неё, а денежный подарок от него.

— Спасибо вам большое! — сказал я радостно.

Отец тоже улыбнулся, но только очень скромно, как бы имея в виду: «Да что ты, сынок, это же такая мелочь». В эмоциях отец был открытым. И всегда то, что он по-настоящему чувствует, можно было прочесть на его лице.

Дальше мы сидели за столом и пили чай. Хоть и почти в привычном для нас молчании, но всё же это не портило положительной атмосферы.

Во второй половине дня я выбежал на улицу, одетый в новую толстовку и укутанный шарфом. До дома Мефины быстрым шагом минут семь ходьбы. Сегодня был выходной, поэтому она сразу согласилась провести этот день со мной.

Так уж повелось, что в мой день рождения всегда идёт снег. Каждый год. Это устоявшаяся небесная традиция. Вот и в этот раз всех людей, оказавшихся на улице, посыпало снегом, словно сахарной пудрой. Последнее лакомство уходящей зимы. Совсем скоро из замёрзшей земли пробьётся трава и благодаря тёплым солнечным лучам начнёт прорастать всё выше, радуя своим предзнаменованием неизбежного лета. А его я ждал с особенным трепетом.

Мы с Мефиной провели большую часть дня в кино и пиццерии. Когда сумерки опустились на город, мы вышли к нашему парку. Несколько человек неспешно бродили по дорожке, но наша скамейка была пуста. Купив по пути чипсы и апельсиновый сок, мы следующие минут десять сидели молча и аппетитно жевали, порой глупо улыбаясь друг другу, когда наши руки соприкасались в пакетике чипсов.

По-прежнему шёл крупный снег. Было непривычно тепло. В своей новой толстовке я сливался с окружающей снежной обстановкой. На Мефине же была надета легкая красная курточка, на худеньких ножках — синие зауженные джинсы и кроссовки. Несомненно, с наступлением весны полезно менять цвета одежды, чтобы прочувствовать изменения до самых мелочей. Ощутить дыхание перемен.

— Эта толстовка тебе очень даже идёт, ты знаешь? — сказала Мефина, глядя на меня. — В ней ты такой милый.

— Ну спасибо, — ответил я, — а без неё я, значит, не милый?

— И без неё ты милый, но в ней ты ещё милее.

Я промолчал, опустив взгляд и смущённо покачивая головой.

— И к тому же — очень добросердечный. Но толстовка тут ни при чём, — добавила она, похлопав меня по плечу. Я почувствовал, как лицо моё начало краснеть.

…Дело в том, что несколько часов назад, когда мы переходили на перекрёстке дорогу, произошло одно маленькое, но примечательное событие. Из-под машины, припаркованной вдоль тротуара, выскочил голубь. И не обычный, а весь измученный, облезлый, почти без перьев, с трудом передвигаясь на своих лапках-спичках. Сразу же за ним бежала кошка: серой окраски, с хищным взглядом и в боевой готовности. Стало понятно сразу, что голубь обречён на гибель, но, несмотря на это, ещё пытается спастись.

Во мне вдруг возникло невыразимое чувство жалости к этой измученной птице, которая еле-еле ковыляла по асфальту. Она с трудом допрыгала до тротуара, на котором стояли мы с Мефиной в ожидании зелёного сигнала светофора; кошка неумолимо следовала за ней и уже готовилась совершить коварный прыжок, чтобы настичь свою жертву. Кошка и сама была вся облезлая, с пораненным ухом и, по всей видимости, не на шутку голодная. Но я все равно не мог просто стоять и смотреть, как этого несчастного голубя разорвёт на кусочки маленькое серое животное.