Девушка конец света

Annotation

Ким Ён Су (1970 г. р.) — южнокорейский писатель, популярный у себя на родине и за её пределами. Его произведения переведены на английский, французский, японский, китайский и другие языки. Лауреат многих литературных премий Республики Корея. Сборник «Девушка конец света» включает в себя девять рассказов, написанных с 2005 по 2009 год и объединенных темой взаимоотношений между людьми.

Для читателей старше 16 лет.

Ким Ён Су

КОГДА Я НАЗВАЛА КЕЙ-КЕЯ ПО ИМЕНИ

НЕ СТОИТ ЗАБЫВАТЬ ТО, ЧТО ПРОШЛО

ДЕВУШКА КОНЕЦ СВЕТА[2]

КОГДА ВАМ ИСПОЛНИЛОСЬ ТРИДЦАТЬ

СЧАСТЛИВОГО НОВОГО ГОДА

МНЕ НУЖЕН ОТДЫХ

КЕМ БЫ ТЫ НИ БЫЛ, НЕ ВАЖНО, КАКИМ ОДИНОКИМ

АЛЕКС, АЛЕКС, СМЕЮЩИЙСЯ СКВОЗЬ СЛЕЗЫ

КОМИК, ОТПРАВИВШИЙСЯ НА ЛУНУ

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

Ким Ён Су

Девушка конец света

КОГДА Я НАЗВАЛА КЕЙ-КЕЯ ПО ИМЕНИ

За тринадцать лет, что прошли с тех пор, я не раз представляла себе ручей, где ребенком купался Кей-Кей. Эту холодную синеву воды, в которую он, тогда еще семилетний мальчик, входил в одних трусах. Кей-Кей вверял тело бегущему потоку и спокойно лежал, глядя в небо. Уносимый рекой Кей-Кей. Юное тело, которое он никогда не вытирал насухо, усеянное капельками воды. Кей-Кей смотрел на облака над собой, и при каждом его вдохе небольшие волны теплой от жаркого летнего солнца речной воды, потревоженной его движениями, неторопливо набегали на мальчишескую грудь, к которой через многие годы я буду с упоением прижиматься. В моих мечтах Кей-Кей, подобно водомерке, опавшему ивовому листу или бумажному кораблику, бесконечно уплывал вдаль по реке, огибая прибрежную линию, тенью ложившуюся на его тело.

Пока я сидела в международном аэропорту Лос-Анджелеса и ждала объявления о начале посадки в самолет, который летел в страну, где родился Кей-Кей, этот образ снова всплыл у меня перед глазами. Как всегда, все было залито умопомрачительно ярким солнечным светом. И, как всегда, вокруг была полная тишина. Каждый раз, когда я смотрела на широко улыбающегося Кей-Кея, я осознавала, что я женщина. Среди множества известных мне моих собственных лиц самое красивое отражалось в глазах улыбающегося Кей-Кея. В каждом глазу по одному отражению — итого два лица. И сколько бы теперь ни смотреть на меня, того моего лица уже не разглядеть. Но я довольна. Оно и понятно, что самого красивого моего лица больше нет. Мне уже далеко за пятьдесят, и лицо понемногу осунулось. Слышно, как появляются новые и новые морщинки. Клетки, из которых я состою теперь, уже не знают, что такое любовь. Те из них, которые любили Кей-Кея, исчезли из моего организма. А я давно научилась не закрывать глаза, когда думаю об этом, — боюсь, что скатится неосторожная слеза.

Где теперь мокрое тело семилетнего Кей-Кея? И куда делись клетки моего организма, льнувшие к нему, когда мы любили друг друга? Перелетая самый широкий океан, я читала книгу «Одновременность» и нашла там строки, которые могут служить ответом на мои вопросы. Речь шла об одной из тайн астрофизики, которую долго пытались разгадать: «Учитывая скорость движения звезд, ученые высчитали массу Вселенной, но, сложив вместе все массы существующих небесных тел, они выяснили, что суммарная масса звезд, оказывается, меньше десяти процентов массы Вселенной. Что же составляет оставшиеся девяносто с лишним процентов?» Ученые называют это темной материей. Темную материю никак нельзя зарегистрировать, поэтому подтвердить ее существование невозможно. Девяносто процентов нашей Вселенной составляет материя, которая для нас даже толком не существует. Погрузившись в чтение, я пропустила объявление, что в салоне будет выключен свет. Освещение в самолете погасло. Снаружи все еще было светло, но пассажирам пришло время спать.

Вот что я хочу сказать. Если девяносто процентов Вселенной составляет вещество, которое мы никак не воспринимаем, то, может, и нет никакого особого места, куда делось юное тело Кей-Кея и любившие его клетки моего организма. То же самое и с моим самым красивым лицом. Все они существуют, просто вы не можете их увидеть.

Из электронного письма, которое прислали организаторы трехдневной международной конференции писателей, следовало, что по окончании официальной программы у всех иностранных гостей в заключительный день будет свободное время с часу дня и все участники смогут посетить любое место по своему усмотрению при условии, что все они успеют вернуться к шести часам в отель, где организаторы конференции устраивают для них торжественный прощальный ужин. Именно распорядок третьего дня, а также название той страны, куда меня приглашали, и стали основными причинами, по которым я так заинтересовалась конференцией женщин-писателей, проходящей в Восточной Азии. Это название воскрешало в памяти бесчисленные ночи, которые я не любила и с которыми едва справлялась. И хотя я ни разу еще не была в той стране, я заранее обожала ее. Нас связывала моя тайна: Кей-Кей приехал из этой страны.

Пока мы едем в машине из аэропорта в центр города, Хэпи немного сдавленным голосом просит меня заранее сказать о том, куда я хочу поехать вечером третьего дня, если, конечно, есть какое-то особое место. Ни минуты не колеблясь, я отвечаю: «Памме». Памме. Хэпи слегка склоняет голову набок и смотрит на меня в зеркало заднего вида. «Простите?» — переспрашивает она. Я повторяю: «Памме». Хэпи смеется. Мне кажется, что название «Памме» звучит для корейцев как-то смешно. И очевидно, что Хэпи впервые слышит его. Она несколько раз повторяет название места. Памме. Памме. Памме. Придерживая руль левой рукой, правой она достает из сумочки на переднем пассажирском сиденье ручку и листок бумаги и, извинившись, что недостаточно хорошо знает английский, протягивает их мне. Я пишу на листочке: «Pamme». Едва только я возвращаю ей листик, она смотрит на запись и снова произносит название места. Пам. Me. Она просит меня немного рассказать, что это за место. От Сеула до Памме добираться примерно час. Надо проехать мимо какой-то горы, на которой растет много каштанов, и после нее будет видно желтое морское побережье. Больше я ничего не могу сказать про Памме. Я даже не знаю, верно ли то, что я уже рассказала. Каждый раз, произнося «Памме», я теряю ощущение реальности.

Вскоре, моргая поворотником, машина сворачивает к виднеющимся вдали ночным огням и едет вдоль моря, тянущегося слева от нас. Немного погодя Хэпи рассказывает мне, что город, к которому мы подъезжаем, был построен шестьсот лет назад. Еще в самолете я успела прочитать в путеводителе «Lonely planet», что освоившиеся здесь иностранцы говорят, что это «суетный город, в котором нет ничего долговечного, но полно вещей, которыми можно полюбоваться мимоходом». Как только я прочитала эти строки, я представила себе бессмысленно опадающие на ветру фиолетовые лепестки палисандрового дерева. Интересно, а в этом городе тоже растут палисандровые деревья? Внезапно меня охватывает любопытство. Я уже не слушаю, что говорит Хэпи, и мои мысли рассеянно парят над ночным морем.

Чуть позже я объясняю Хэпи, как Кей-Кей вообще оказался по пояс голый в озере Мид. Хотя оно и находится посреди пустыни, там даже есть оснащенная пристань для яхт. Кей-Кей зашел в озеро, начал махать руками и смеяться. Он сказал, что покажет мне, как плавал в речке на своей родине, когда был ребенком. И вскоре уже лежал на воде, вытянувшись в полный рост. Так он и дрейфовал на спине в три часа дня на озере Мид. То, что он мне показал, было «а corpse swimming». Плавающий труп. Лежащее на поверхности тело, вытянутые вдоль туловища руки, и только ноги изредка двигаются в воде. «Живо вылезай оттуда! — крикнула я, потому что мне стало не по себе от слов „плавающий труп“. — Где ты вообще научился так плавать?» Кей-Кей встал на дно, посмотрел в мою сторону, рассмеялся и ответил: «В Памме. У себя на родине. В детстве, как только начиналась летняя жара, я ложился точно так же на воду и смотрел в небо на проплывающие вверху облака и солнечный свет. Я вот сейчас подумал. Это был самый прекрасный период моей жизни». Сказав это, Кей-Кей плюхнулся в воду. А я в итоге осталась смотреть на мерцающие капельки воды, покрывавшие его тело, видневшееся над поверхностью озера. Какое-то время я продолжала ругаться. Неужели он хочет вот так болтаться в воде после смерти и что вообще он имел в виду, говоря, что время в Памме было самым прекрасным в жизни? Вылезши из озера, Кей-Кей сказал, что видел под водой «Боинг В-29», у которого полностью сохранились все четыре винта. Тогда это показалось мне глупой шуткой и я пропустила его слова мимо ушей. И только спустя несколько лет я узнала, что действительно был случай, когда «Боинг В-29» затонул в озере Мид. Правда ли Кей-Кей увидел тогда останки самолета? Или сказал это, чтобы подразнить меня?