Конец света

Наталья Евдокимова

Конец света

Любое использование текста и иллюстраций разрешено только с согласия издательства.

© Евдокимова Н., текст, 2013

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательский дом «Самокат», 2014

Счастливый и безмятежный

Вокруг меня благоухали цветы. Я шел по полю, раскинув широко руки, задрав голову, и щурился от солнца. Слева росли разносортные тюльпаны, справа – краснощекие маки, хаотично – розовые кусты. Все это было так неправильно, так противоестественно, что я проснулся, замотал головой, потер глаза и с отвращением сказал:

– Бр-р-р!

Я протянул руку и защелкал будильником. Ведь точно помнил, что установил режим сна на «Кошмары»! Но так и есть: таймер светился надписью «Легкий и радостный сон». Что такое! Я покосился на дверь. Она была приоткрыта – значит, кто-то заходил. И этот кто-то – наверняка мама! Сложно представить папу, как он заходит на цыпочках в мою комнату и коварно меняет режимы… Хотя нет, легко представить! Он еще потирает ладони, злобно и противно приговаривая:

– Хе-хе-хе-хе…

Но гораздо проще представить маму. Как она смотрит на будильник и шепчет:

– Маленький мой, ну зачем же тебе кошмары? Ты потом кушать плохо будешь. Вот тебе легкий и радостный сон, лапочка моя.

И неистово жмет, жмет на кнопки, а потом целует меня в макушку и с удовольствием смотрит, как я от ее поцелуя морщусь во сне.

Я зарычал, вылез из теплой постели, закрыл дверь и сменил режим будильника на «Ужасный кошмар». Спокойно выдохнул и закрыл глаза.

А справа от меня разросся розовый куст, и аромат роз мягко обволакивал меня, а сверху летели лепестки сакуры… Пели соловьи.

Я проснулся в холодном поту. Сразу посмотрел на дверь. Она еще предательски покачивалась. Мама, наверное, даже в макушку меня не стала целовать, а выбежала из комнаты, как антилопа.

– Скорее, скорее! – поторапливала она себя, теряя на ходу тапочки. Ага, вон один тапочек в углу валяется.

Я ударил по будильнику кулаком, яростно переставляя режимы со «Счастливого и безмятежного сна» на «Леденящий душу кошмар». Сцепил зубы и свалился на кровать. И упал прямо в одуванчики – почему-то мягкие и пружинящие. Засмеялся, раскинул руки и вдохнул запах сирени. Мохнатые сиреневые кусты раскинулись на километры вокруг, спускались вниз с горы, и вид открывался такой, будто это палитра художника. Звенели колокольчики.

Я проснулся и закричал. Мама громко затопала, убегая из моей комнаты. Я, завывая, набросился на дверь. Чтобы она плотнее закрылась, подставил мамин тапочек, придвинул стул, комод. Переставил на будильнике режимы с «До краев наполненного счастьем сна» на «Наистрашнейший кошмар».

Запрыгнул в кровать, зажмурился и в каком-то оцепеняющем ужасе думал: «Только бы снова не цветочки…»

…Утром солнце било мне в глаза. Первым делом я вспомнил, сколько кю у меня осталось, – полтора. Все равно что ноль – за полтора кю ничего не сделаешь. Поэтому вставать не хотелось. Я ворочался, прятался под одеяло, прикрывался подушкой, но уснуть уже не мог. Я сполз на пол, потер глаза и огляделся. Дверь была закрыта, но стул и комод стояли на своих привычных местах. Маминого тапочка не было. Будильник мигал режимом «Кошмары». Я в своей синей клетчатой пижаме по-пластунски дополз до двери, открыл ее, просунув под низ пальцы, и пополз на кухню, где бушевала мама. Она на меня взглянула сверху вниз и заботливо спросила:

– Что снилось?

– Мой любимый кошмар, – похвастался я, вскарабкиваясь на диванчик у стола. – Про цветочки. А тебе?

Мама отмахнулась:

– Я режимами не пользуюсь, ты же знаешь. Зачем тратить кю на бесполезные вещи? Но если тебе интересно, то мне тоже снились цветочки.

Я поперхнулся сухариком, который уже успел сунуть в рот:

– Ничего себе! Без режима – и цветочки. Ну даешь.

– Учись, кроха, – весело сказала мама и поцеловала меня в макушку. Я замотал головой.

Мама поставила передо мной первое, второе и третье. Я справился с супом за секунду, перешел ко второму, попросил добавки, намазал хлеб маслом, попросил еще добавки, а потом посмотрел на маму умоляюще.

– Что такое? – удивилась она. – Невкусно?

– Да вот… – с трудом сказал я, показывая на тарелку. – Уже совсем не лезет, а есть все еще хочется, – и, морщась, потащил вилку в рот.

Мама тут же схватилась за тарелку, и я схватился за тарелку. Но одной рукой. В другой я держал ложку и продолжал есть. Мама тянула тарелку.

– Что ты там установила? – спросил я и завертел головой в поисках устройства с режимами. – Какой-нибудь «Волчий аппетит»?

Мама спохватилась, отпустила тарелку, достала из кармана таймер и быстро защелкала.

Я вздохнул и откинулся на спинку дивана.

– Что там было? – уставшим голосом спросил я.

Мама отмахнулась, нервно зашагала по кухне, погладила меня по голове, переставила тарелки, убрала кастрюли, схватилась за веник и стала усердно мести и без того чистый пол.

– Новый режим, – пробубнила она. – «Слона бы съел» называется.

– Очень подходящее название, – издевательски сказал я. – Самое то для завтрака. Ты же не тратишь кю на бесполезные вещи!

– На эксперименты трачу, – буркнула мама.

Она наверняка полночи просидела, описывая новый режим, чтобы к утру порадовать меня или посмотреть, как я лопну. И я бы лопнул, разлетелся на осколки, и не было бы меня, такого замечательного.

Хорошо, что устанавливать режимы можно только на себя и на близких родственников. И только с их согласия. А то в мире творилось бы непонятно что. Я часто об этом думаю. Вот, например, два врага. Враждуют себе испокон веков, никто им не мешает. И тут враг как возьмет, да как поставит на соперника режим «Обожание врагов». И вот уже бывшему врагу несут цветочки, обнимают крепко-крепко, только все это кажется немного странным…

Или какой-то ненормальный установит на меня режим «Хочу биться головой о стену», и буду я биться головой о стену – день, другой, неделю, месяц, год, всю жизнь. А ненормальный будет смотреть на меня в бинокль и посмеиваться.

На улице все пестрело красным – как всегда в первый день недели. Я тоже шел в красных брюках, незастегнутой длинной красной рубашке, из-под которой виднелась красная майка. И, конечно же, на мне были красные носки с красными ботинками. Этот день я люблю больше всех остальных. Даже больше трех выходных, когда можно ходить в каком угодно цвете. В выходные все старались выделиться, одежда пестрела разноцветьем, и поэтому все казались больше похожими друг на друга, чем в остальные дни. В выходные я тоже ходил в красном. Даже был членом «Клуба любителей красного» – но только потому, что за одно посещение клуба давали два кю. Совсем немного, но лучше, чем ничего. Еще я состоял в клубах любителей оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего, фиолетового, а также в клубе любителей неофициальных цветов. Как любой нормальный человек, я вступил еще и в клубы ненавистников красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего, фиолетового. Из клуба ненавистников неофициальных цветов меня исключили, потому что узнали о членстве в других клубах – очень там дотошные организаторы. Все это приносило мне 32 кю в месяц и было неплохим подспорьем. Я знаю, что многим моим сверстникам лень ходить в клубы, но я не из ленивых. К тому же всегда интересно, что там будут говорить. Иногда я выступаю с докладами – долго и тщательно готовлю их дома. За доклад не дают ни одного кю, но зато все участники клуба смотрят на тебя другими глазами. Жаль только, Фет не ходит со мной в клубы – считает это ерундой и бесполезной тратой времени. Мне без него скучно. Он мой лучший друг.