Ткач (СИ)

Арябинский Денис Александрович

Ткач

Ткач

...Как из холодного мрака Серого Леса вышли первые чудовища, так и из тёмных глубин человеческой души появились те, кого называют Ткачами. Порождения смутного времени, живущие горем и отчаянием людей, эти обречённые на вечное скитание пилигримы приходят по давно забытым человеком тропам, где нет места чаяньям и надеждам живущих. Мрачные вестники забытья, появляются они среди людей, предлагая платить за самое ценное -- бесценным, скрепляя сделку мёртвым серебром. Взгляд их -- взгляд безумца, упивающегося своим безумием, пыль на их сапогах --  прах давно забытых королевств...

Мельфир из Дандре, " Мифы и легенды Новой Дамерии "

Серый лес был тихим и холодным. Несмотря на то, что солнцу было ещё далеко до заката, в лесу царила мягкая полутьма. Лёгкая дымка окутывала подлесок, липла надоедливой паутиной к ветвям и стволам. Лес был старым и мрачным. Седой мох, как саван, укрывал покорёженные неведомой силой исполинские стволы деревьев. Бурая, словно покрытая давно засохшей кровью трава, устилала едва заметные тропинки. Среди прогнивших стволов и замшелых камней то там, то здесь виднелись белеющие в полумраке остовы прошлого -- разбитое надгробье безымянной могилы, раздавленное ядовитой лозой основание алтаря, сгнившие остатки чьей-то хижины...

Негромкий хруст сухих листьев едва не спугнул небольшую пичугу, удобно устроившуюся на ветке одного из исполинов. Птица недовольно пискнула и, притихнув, с любопытством уставилась на нарушителя спокойствия.

Нежданный гость оказался высоким худым мужчиной, одетым в плотный дорожный плащ. Мятые поля порыжевшей от времени треуголки почти скрывали лицо, оставляя на виду только редкую тёмную щетину. Руки в непомерно больших, грубовато выполненных перчатках, оплетённых серебристыми нитями, практически не двигались в такт ходьбе. В движении были только пальцы, словно перебирающие невидимые струны призрачной арфы. Он шёл неторопливо, уверенно, казалось, ему были безразличны слухи о Сером лесе, разносимые крестьянами из окрестных деревень. Мужчину слухи действительно не волновали -- тревожить и отпугивать они должны были тех, кто его преследовал. Уже почти неделю он шёл, постоянно оглядываясь, зная, что ему не простят сделанного. Зная, что за ним идут и вскоре настигнут.

Лес молчал. Лес затаился и выжидал, прислушиваясь к тихому шороху листьев под сапогами путника.

Впереди показалась небольшая поляна. Где-то в глубине леса раздался хруст ветки. Мужчина быстро вышел на центр поляны, на ходу сбросил наплечную сумку и развернулся лицом к приближающейся погоне. Он замер -- резко, разом, всем телом, как умеют это звери. Неподвижность фигуры нарушали только пальцы, всё так же перебирающие призрачные струны. Взгляд тёмных глаз быстро перебегал от дерева к дереву, выискивая опасность. Мужчина поправил перчатки, застегнул ремни на предплечьях, пробежался кончиками пальцев по оплетающим их серебристым нитям и встряхнул руками. Хотя сам он оставался на месте, казалось, вся его фигура, каждый мускул, пришли в какое-то хаотичное, нервное, почти незаметное, но беспокоящее глаз, движение. Взгляд остановился на фигуре первого преследователя, вышедшего из-под навеса деревьев. Пальцы мужчины застыли, скрюченные, словно когти.

Их было четверо. Одетые в разномастную одежду, они походили на тех, кем являлись -- грабителей и наёмных убийц. Они двигались тихо и насторожено, словно стая волков, загоняющая добычу, но добычу опасную. Увидев его, они разошлись полукругом и остановились.

-- Тааак, что тут у нас? Добегался, дамериец? -- спокойно протянул Якуб Чайка, неспешно выходя на поляну.

У говорившего -- немолодого мужчины с крупным лицом, хорошо был виден выступающий живот, по-видимому, любовно взращиваемый в корчме, но в остальном он выглядел на удивление жилистым и крепко сбитым. Обнажённые в короткой, нервной улыбке зубы были жёлтыми от табака. В глазах Якуба, холодных и пустых, словно у статуи, не было и тени веселья.

-- Таак, -- протянул Якуб опять, внимательно оглядывая поляну и особенно деревья на другой стороне, -- Бежал. Неделю почти бежал. Как волк, не оглядываясь, не задерживаясь. Не отсиживался в храмах под рясами у мелкаторских монахов, не поткнулся к городской страже у Курчатовых ворот, даже в префектуру Кебика не пошёл. А ведь знал, как пить дать знал, что эти-то прислушались бы, защитили бы -- Псы из Арнштейна у них на слуху. Давно тамошний комендант хотел мне росту укоротить-то, на голову. А ты не пошёл. И чего тебе в своей Дамерии не сиделось, а? Вместо этого залез в этот лес поганый... И всё время один. Так ведь?

Наёмник испытующе смотрел на мужчину в плаще, потом неожиданно пронзительно свистнул. Спустя мгновение с другой стороны поляны, донёсся ответный свист.

-- Таки один. -- констатировал Чайка. -- Бегал-бегал, а тут вдруг залез чёрт те куда, где ни помощи, ни укрытия не найти. Одет в обноски какие-то, у меня в Арнштейне нищие и то приличнее выглядят. На хрен такой вообще кому-то сдался...

-- Якуб, брат, -- обратился к говорившему Скирда, коренастый черноволосый мужик с паскудного вида топором, -- Чего ты с ним, треплешься то? А? Башку поганцу отчекрыжить, а не балакать. Да побыстрее бы, а то оторопь берёт от леса то этого.

-- Хайло захлопни, Скирда, тебе лишь бы чего отчекрыжить. Приор, как кошель давал, предупреждал, чтоб на внимании были, потому что хитрый, мол, и не дурак, поганец. У них в городе, говорил, резню устроил, а потом сбежал из-под стражи. Вот и хочу понять, почём такой хитрый, а сюда полез, да ещё и в одиночку.

-- Ну? -- повернулся он к мужчине в плаще. -- Отвечай, залупыш. Отвечай, помёт куриный, на кой ляд сюда залез?

-- Уходите, добрые люди, -- медленно и как-то отстранённо произнёс мужчина, помолчав несколько мгновений. -- Побегали, пошумели и хватит. Усилия ваши и труд ценю, убытки компенсирую. -- Из-под плаща появился увесистый мешочек и упал к ногам Якуба. -- Тут раза в два больше, чем вам могли за меня предложить. Учитывая то, что вы уже получили от приора -- получается хороший профит.

-- Ха! Нет, ты слышал, Скирда? Этот поскрёбыш ещё с нами торгуется!

-- Да ты погляди на перчатки его, Якуб, -- обратился к главарю прыщавый молодчик в аляповатом берете.-- Перчаточки-то не чета его обноскам. Новенькие, вышивка какая-то серебряная, хоть и сшиты на странный манер... И на шее цепочка тянется, не иначе медальон. Видать, грабанул кого-то, вот тебе и перчаточки, и кошель. А раз нас по его душу послали -- значит грабанул кого-то не того, хе-хе.

-- Видать, и впрямь не того, -- мрачно подтвердил Якуб Чайка. -- Ты, бродяжка, что-то там про хороший профит говорил. Так вот, нехорошо, господин, столь пренебрежительно относиться к своей жизни и труду ближнего своего. Я человек уже не молодой, не мальчик уже, а всё ещё приходится за всякими оборванцами неделю ноги бить. А ты, курва, изволишь мне тут под ноги один кошель бросать, когда у самого на поясе второй висит. Неуважительно как-то получается -- это, во-первых.

А во-вторых, ты, видать, считаешь плохо или умишком повредился. Самый больший профит будет, если мы и тебя вместе с твоими кошелями подберём. Приор за такое дело обещал дополнительно грехи отпустить. Спасение души есть важнейшее дело при такой-то тяжёлой жизни, как наша. Так что, милок, другой у нас интерес, с твоим, значит, не совместимый. -- Кто-то из мужиков заржал. Якуб оборвал его взглядом. Потом быстро поднял кошель и бросил его пареньку в берете.