Танец в ритме дождя

Елена Ткач

Танец в ритме дождя

ПРОЛОГ

На обшарпанном диванчике в мастерской полулежала обнаженная молодая женщина. Перед мольбертом стоял художник в расстегнутой рубашке и джинсах. Он, притворно сердясь, уговаривал свою модель не вертеться и лежать спокойно, но она звонко смеялась и вытягивала шею, стараясь высмотреть, что же у него получается.

Оба были очень хороши: она – хрупкая, длинноногая, с копной темно-каштановых, с золотистым отливом, вьющихся волос, тонкими чертами лица и сияющими зеленоватыми глазами; он – статный ясноглазый красавец, со скульптурной лепкой лица и высоким лбом.

Она подошла к мольберту с затаенной улыбкой предвкушения. Она ничего не хотела видеть, кроме холста, натянутого на подрамник…

И наконец увидела…

«Господи Боже, да ведь это не я!.. – вихрем пронеслось в ее голове. – Кто это? Почему?»

На полотне была изображена полулежащая женщина. Она вся как бы светилась изнутри – так светится человек в минуты наивысшего счастья и наивысшего проникновения в тайну своей судьбы… Бедра, грудь, ноги, весь силуэт, без сомнения, принадлежали его модели. Но лицо расплывалось… Оно казалось зыбким… И самое странное… Ее черты на портрете выглядели случайными… Они были как бы необязательны… неопределенны… растекались, как акварель на воде… Под ними – сквозь них – угадывались черты совсем другой женщины, той, чьи портреты украшали стены мастерской.

«А ведь эта женщина для него реальней, чем я!» – было последнее, о чем она успела подумать, прежде чем кинуться в ванную и стать под струю ледяной воды.

– Эй, ты как там? В порядке? – донеслось до нее из-за запертой двери. В его голосе чувствовалось неподдельное беспокойство.

– Все нормально! Я есть хочу! Слышишь? – крикнула она первое попавшееся в голову.

– Королева, держись, сейчас будет завтрак! – донеслось из-за запертой двери.

Холод льющейся воды взбодрил ее, но это не помогло. В ту минуту ей ничем нельзя было помочь. Потому что, она это поняла, он до сих пор любит ту, другую…

И ее портрет стал портретом той женщины…

В раскрытые окна мастерской вливался городской шум, птичий щебет и запах цветущей черемухи.

Весна… Май!..

А новый и совершенно неожиданный поворот в судьбе уже поджидал их, неотвратимый, как эта весна.

1

Расплескался, разлился над землей щедрый май, всех одаривая любовью, всех – без остатка. И Москва, казалось, стала городом света, а сады Подмосковья походили на райский сад. В одном из таких садов росла старая вишня. Ствол ее треснул и надломился, дерево накренилось и, тихо вздыхая, роняло на землю белые свои лепестки. Лепестки слетали к земле и устилали жарко дышащую, разрыхленную землю, и запутывались в волосах молодой женщины, копавшей грядки. Когда она закончила свою работу и, отступив, оглядела две крутобокие, аккуратно разровненные полоски земли, ее темные, чуть золотящиеся волосы были окутаны вишенной белопенной фатой…

– «Часовые любви…» – напевала она, и зеленоватые глаза ее светились, подобно молодому майскому листу сирени, сквозь который проблескивает луч солнца. Она замерла, улыбаясь, прислушиваясь к шуму берез, как будто плывущих в легких порывах ветра. Собрав свои инструменты, она пошла к дому. И казалось, не шла – летела – так легка и беззаботна была ее поступь.

Поднявшись по ступеням открытой веранды, она вошла в маленькую кухоньку, вымыла руки, налила в кружку молока и большими, жадными глотками выпила.

– О-о-ох! Как же хорошо! Оказывается, это совершенно невероятное занятие – быть счастливой!

Эта стройная молодая женщина была несказанно, удивительно счастлива…

И эта женщина была Вера.

С самой ранней юности она мечтала иметь свой участок и дом, чтобы жить там все лето, а если дом будет зимним, теплым, то приезжать и зимой. Чтобы буйствовали там сирень и жасмин, чтобы душа расцветала, купаясь в ароматах весеннего сада… Чтобы жить да радоваться…

И вот мечта ее осуществилась. Алексей продал машину и купил участочек в ближнем Подмосковье. Здесь стоял небольшой, но добротный сруб, с надстроенным уютным мезонином. В центре комнаты царила большая русская печь, а Алеша намеревался сложить еще и камин. Сказка!

После переезда Алексей вернулся в Москву – заканчивать Верин портрет. А она осталась здесь – сажать зелень, цветы, привыкать к новому месту. Словом, обживаться…

Ее пишущая машинка стояла в маленькой угловой комнатке, где под окном рос, как ей и мечталось, роскошный, густой куст жасмина. С утра она садилась за машинку заканчивать роман, но вскоре, не выдерживая, сбегала в сад. Ей не верилось, что все это благоухавшее великолепие принадлежит ей! Душа ее словно расширилась, но все равно не могла вместить всю ту радость, которая обрушилась на нее… Оказалось, что к великому счастью надо еще привыкать! Надо сжиться со звенящим в душе ликованием, принять этот свет любви к миру – свет, подаренный ей любимым и любящим человеком…

Этот свет был таким ясным и незамутненным, что даже пугал ее. «Так не бывает, – думала она, копаясь в саду или ставя на плитку чайник. – Мое счастье… Оно такое полное, совершенное, такое внезапное… Долго ли продлится оно? Наш мир тревожен и неспокоен, он не приемлет совершенства и полноты, он им враждебен. Он стремится покарать человека, осмелившегося быть счастливым. Я так люблю Алешку, так боюсь за нас… Как мне сберечь, сохранить нашу любовь? Каким частоколом оградить ее?»

Она гнала от себя эти мысли, сердилась, протестовала: мол, от добра добра не ищут… Но они ее не покидали, бередя душу, волнуя, тревожа… Видно, полная безмятежность ей была не дана. Потому что человеком Вера была беспокойным. И всегда находила повод для этого…

За окном свиристели пичужки, повсюду витал аромат сирени, и Вера заканчивала последнюю главу своего романа, когда у калитки послышался чей-то крик:

– Хозяева! Есть кто-нибудь? Вера выглянула из окна – у забора стояла какая-то женщина в цветастом платке, плотно обвязанном вокруг головы. В руках у нее была большая тяжелая дерматиновая сумка. Вера вышла на зов.

– Здрасьте, хозяюшка! Вижу, окна в доме открыты, значит, жильцы появились.

– Добрый день. Да, мы на прошлой неделе сюда переехали.

– Купили участок-то? А то, знаю, он на продажу был.

– Да, купили.

– Ну-ну. Значит, здесь теперь будете. Молочка у меня брать не хотите – хожу вот, всем предлагаю… Меня Марьей Васильевной звать. Из деревни я – из Леонихи, знаете, возле станции?

– Знаю, как же! А я Вера. Мы тут с Алешей вдвоем.

– Алеша – это, значит, муж ваш?

– Муж… – чуть замявшись, ответила Вера и опустила взгляд. Они с Алешей старательно обходили тему регистрации отношений – и виной тому была тень его пропавшей жены, словно бы незримо встававшая между ними.

– Хорошо вам тут будет! Участок немного запущенный, вон весь снытью зарос. Да это не беда: если руки приложить – все наладите. Картошечки на посадку у меня возьмите – я недорого отдам. Ведра два, а?

– Мы большой огород разводить не хотим – пусть пока все как есть… Мне даже нравится, что тут и елки растут, и березы, и липа. Вон какая красавица! Только пару грядочек зелени. Так что, спасибо, картошки не нужно.

– А как с молочком? Брать будете? Хоть сейчас возьмите – у меня с собой. И яички, – продолжала уговаривать Веру настойчивая молочница.

– Яичек возьму десяток, – только чтобы закончить этот разговор, согласилась Вера. Мысленно она была за машинкой и нервничала, что ее отвлекли, и та тонкая живая нить, которая связывала ее с тканью романа, может прерваться.

Она сбегала в дом за деньгами, и молочница аккуратно сложила в целлофановый пакетик десяток бежевых крупных яиц.

– Вот и ладно. Ну, отдыхайте. А если надумаете, приходите за молоком. Мой дом – второй от края, слева он будет, если идти со станции. Приходите.