Не хлебом единым

ИгорьИзборцев

НЕХЛЕБОМ ЕДИНЫМ

повести

Содержание

От автора

Тёмнаявода

Исповедуютебе…

Нехлебом единым

От автора

Мы неперестаем думать и говорить о жизни, и сколь велико число племен, народов,сколь велико число людей, столь  разнообразны мнения о ней, о том, как следуетее проводить, и каким образом завершать. Душа каждого человека, которая поприроде — суть христианка, ищет свой путь к Богу. Это неизбежно для каждого,таков закон жизни и не важно, кем считает себя человек — атеистом, илихристианином. Другое дело, как найти верную дорогу среди множества путей итроп? От этого зависит какова будет участь души в вечности.  Для православногохристианина такой путь известен – его указал Сам Господь Иисус Христос, Которыйи есть Путь, Истина и Жизнь. Пролегает этот путь через послушание Церкви, черезпостоянную  борьбу: с собой, с миром, с врагом нашего спасения — диаволом.Господь милосерд и справедлив: каждый человек имеет возможность выбирать междуистиной и ложью, каждый на своем жизненном пути неоднократно призывается кправде и истине, и блажен, если следует этим призывам. Не будет такогочеловека, который, представ на суд Божий, мог бы сказать: “Господи, я не зналправильного пути, мне никто не открыл истины”, потому что при жизнинеоднократно слышал слово истины от пастырей церкви, от близких, знакомых ипросто “случайно” встреченных людей. Слышал, но не предавал значения, слышал,но не верил, слышал, но смеялся над услышанным…

Некогдапреподобный Иоанн, игумен Синайской горы, увидел духовным взором небошественноевосхождение христианской души на пути вечного спасения. Вначале этой небеснойлествицы — отречение от земного, а на ее вершине — Бог любви. Каждая ступень  —это новое духовное совершенство, это преодоление своего падшего естества, этодостижение меры возраста Христова… Тому, кто ищет себе спасения не миноватьэтой лествицы, потому что она — единственная дорога к небу, все остальные ведутвниз, во ад. Можно мнить, что нашел какую-то другую, можно воображать даже, чтоподнимаешься и достигаешь каких-то рубежей, но все равно неизбежно будешьспускаться вниз. Обнаружит эту ошибку лишь смерть, которая, по словам святителяИгнатия Брянчанинова, есть великое таинство рождения человека из земной,временной жизни в жизнь вечную…

Героев этойкниги тоже можно рассматривать относительно этой лествицы к небу. Кто-то, как,например, Сергей из повести “Темная вода”, лишь в последний момент осознаетреальность этого пути, хотя слышит о нем прежде многократно. Он делает всеголишь маленький шаг, едва заметный, прежде чем предает себя в руки Судии итеперь для него все зависит от милости Божией. Алексей, герой второй повести,продвигается чуть далее, и спасительные Таинства Церкви, к которым он успелприобщиться, ее молитвы, делают его возможную загробную участь болееобнадеживающей… Герои третьей повести — это люди иных горизонтов. Собственновся их жизнь — это борьба, это служение Богу и ближнему, это победа жизни надсмертью. И, вкусив смерть, они продолжают жить, как и обещано Богом, у Которогонет мертвых, но все живы. “Не смерть причиняет скорбь, нечистая совесть, —говорит святитель Иоанн Златоуст. —  Поэтому перестань грешить — и смертьстанет для тебя желанной”.

Герои этойкниги проходят испытание смертью, и как они его выдерживают – судить читателю…

“Христианин,ты воин, — учит святитель Иоанн Златоуст, — и непрестанно стоишь в строю, авоин, который боится смерти, не сделает ничего доблестного”.

ТЁмная вода

Многократно дух бросал его и в огонь

и в воду, чтобы погубить его (Мк. 9,22).

И Господь показал ему дерево,

 и он бросил его в воду,

и вода сделалась сладкою.(Исх. 15, 25).

— А из нашегоокна Площадь Красная видна. А из вашего окошка только улица немножко... А изтвоего, Сережа, окошка что видно?

Сережа намгновение морщит маленький лобик и тут же отвечает:

— Из нашеговидно цирку...

Сереже тригода, и он в гостях у родственников в Ленинграде. Его собеседники немногопостарше. Двоюродный брат Денис, солидный карапуз пяти лет, хмурится ибезапелляционно заявляет:

— А вот иврешь, нет в вашем Пскове никакого цирка, и трамвая нет, и метро.

— Есть. Есть.Я видел, — обижается Сережа, — это ты врешь!

— А вот ятебе сейчас покажу, кто врет, — грозно надвигается Денис и отвешивает Сережезвонкий подзатыльник.

— Баба! Баба!— кричит малыш и со слезами бежит искать защиты и правды. Наконец, уткнувшись втеплые бабулины колени, лепечет про свои великие обиды. А Денис, испугавшисьвозмездия и враз растеряв всю свою пятигодовалую солидность, прячется подкровать...

Всеразъясняется. Бабуля, поглаживая стриженый, вытянутый яйцом затылок внука, сулыбкой подтверждает:

— Да правдусущую Сереженька сказал, у нас из нашего нового дома из всех окон церквувидать. Закрыта она, правда, однако все равно церква: я маленькая была, помню,она действовала еще...

Это был196... год — последний год Сережиного безоблачного детства. И эта поездка вЛенинград, с зоопарком, прогулкой по Летнему саду, с вкусным мороженым напалочке, стала для него последней. Бабуля умерла в следующем году, и вместе сней умерла и часть его, Сережиной, жизни (безспорно — лучшая!). В дни похоронСережи не было дома, — его отправили к каким-то чужим людям, — поэтому бабулядля него как бы просто исчезла. “Уехала в деревню”, — сказал ему кто-то изродственников. Сереже запала именно эта мысль, и еще долго он просил свозитьего к бабушке в деревню. И даже когда нетрезвый отец грубо отрезал: “Отстань, вмогиле твоя бабуся, в земле зарыта”, — Сережа не верил и, плача, просил опрежнем.

Так оносиротел. Осталась их новая квартира на четвертом этаже, и, конечно же, мама ипапа. Но еще в бытность бабули он выпал из сферы их жизненных интересов. Ониделили свое свободное от работы время между безконечными хождениями в винныемагазины и посиделками на кухне, скандалами и выяснениями отношений, ревностьюи взаимными упреками.  Были еще долгие размышления, где занять до зарплаты икак потом отдать, чтобы и себя не обделить... При бабуле, кое-как сдерживаемоеее строгим, все это проистекало в некой полускрытой форме и не столь бросалосьв глаза, но с ее смертью в одночасье все переменилось в худшую сторону...

Если бы этобыли не шестидесятые-семидесятые, а девяностые, их жизнь завершилась бы скоро:лишились бы последнего имущества, квартиры и сгинули бы где-нибудь в подвалах ина помойках. Но в ту пору государство еще следило за порядком и нравственнымобликом своих членов. Каждый ржавый винтик своевременно очищался от коррозии,смазывался и пускался опять в дело. Он, конечно же, по большому счету оставалсянегодным (ибо, кто их умел ремонтировать — эти ржавые болты, гайки и винтики?),поэтому та часть механизма, где он использовался, скрипела и постоянно ломалась... Но все-таки им не пренебрегали до такой степени, чтобы просто кинуть в грязь надорогу...

Вот тогда-тои началась “настоящая” Сережина жизнь, к которой он постепенно привык и сталсчитать ее единственно нормальной. О себе он быстро привык заботиться сам: ел,что находил в доме, одевался в то, что было, не считаясь с модой и дажевременами года.

Рос он тихими молчаливым, всегда готовым опустить глаза и вжать голову в плечи, когдатяжелая отцовская рука вдруг на лету найдет его затылок. Он отдыхал, когда отецна время исчезал в недрах ЛТП. Но был этот отдых весьма относительным, потомукак их квартиру и в отсутствие отца все равно заполняли одни и те же люди, содинаковыми пьяными лицами,  интересами и разговорами.

Вскоре отецпошел по первому сроку за тунеядство, затем — по второму за кражу. Теперь всемье он появлялся эпизодически, но нелегкая приносила других, претендовавшихна его место в доме. Тогда мама говорила Сереже: “Это теперь твой папа”. Сережамолчал, опустив долу глаза. Мама стучала ему пальцем по лбу и смеялась:“Глупенький ты у нас, Серега, и в кого — не знаю”.