Ботинок (СИ)

Александр Якунин (Невольный)

БОТИНОК

Часть 1. Спектакль начался.

Где-то между Рязанью и Мичуринском, в удалении от главной дороги, затерялся уютный своею русской неряшливостью городок С., в котором сплошь деревянные дома и только клуб - кирпичный.

На сцене клуба артисты из Москвы давали пьесу А.Н. Островского "На всякого мудреца довольно простоты". Все билеты были раскуплены заранее.

Сегодня, как на всех представлениях москвичей, зал забит битком. Люди устроились в проходах, теснились в дверях. По-обыкновению, начало представления задерживалось: москвичи держали марку - томили публику. Провинциальные зрители без претензий: они томились с удовольствием, с каждой минутой ожидания проникаясь дополнительным уважением к московскому искусству.

Тем временем, занятые в спектакле артисты развлекались, кто во что горазд: стучали в домино, резались в дурака, курили, сплетничали, травили анекдоты и много смеялись. Откровенно волновался один директор-распорядитель Веревкин-Рохальский. Он бегал по сцене, заглядывал в гримерные комнаты, и даже спускался в трюм, под сцену. Скорее по привычке, чем для дела, Веревкин-Рохальский искал заведующего постановочной частью Мишеля, отвечавшего за свет, звук, реквизит, костюмы, туалетную бумагу - в общем, за все, без чего спектакль в принципе не мог состояться.

- Мишель! - кричал директор-распорядитель в темноту трюма.- Мишель! Вы здесь?

- Есь, есь, - равнодушно отвечало эхо.

- Где же этот чертов Мишель? -- обреченно вздыхал Веревкин-Рохальский.

- Ель, ель, - с готовностью отзывалось эхо.

- Вот народец, им на все наплевать!

- Ать, ать, - невозмутимо соглашался трюм.

В это время Мишель прятался в складках главного занавеса. Он отлично слышал и видел директора-распорядителя, но не отзывался, потому как считал, что с его стороны для спектакля сделано все, что только можно было сделать, а что не сделано, то и делать не нужно - господа артисты прекрасно обойдутся и без этого.

- И нечего метать бисер за чужой счет, - возмущался Мишель в ткань занавеса

Под "чужим счетом" он имел в виду счет собственному труду в денежном выражении, который директор-распорядитель оценивал нерегулярно и несправедливо низко. И, хотя Мишель выразил свое недовольство крайне аккуратно, все равно, от видавшего виды бархата, отделилось облачко пыли. У Мишеля защекотало в носу, и он чихнул. Находившийся в пяти шагах Веревкин-Рохальский замер, повел носом в сторону чиха, однако подкреплять возникшее подозрение действием не стал, не было времени: дали первый звонок.

В складках занавеса у Мишеля было еще одно очень важное дело: через небольшое отверстие в бархате он наблюдал за блондинкой, сидевшей в четвертом ряду.

Мишель не мог оторвать глаз от ее вздернутого носика, огромных, спокойных, сапфировых глаз, свежих, как бутон розы, рубиновых губ, маленьких плотно прижатых ушек, от которых веяло чистотой и непорочностью. Мишель был объективен: он подметил в блондинке и недостатки. У нее, например, были излишне прямые плечи, едва наметившийся двойной подбородок, который, надо полагать, со временем сольется с шеей. Однако недостатки эти делали красоту блондинки вполне земной и, вследствие этого, только увеличивали ее привлекательность. Мишеля умиляла серьезность девушки, которая, впрочем, характерна для многих провинциалок, участвующих в столичном мероприятии.

Дали последний звонок. В зале установился полумрак. Раздались традиционные покашливания, подчеркивающие торжественность момента, зазвучала фонограмма, пошел занавес и спектакль начался.

Часть 2. Фантазии одинокого молодого человека.

В антракте Мишель нашел "свою" блондинку в буфете. Она стояла в очереди. Мишель пристроился рядом. И тут выяснилось одно прискорбное обстоятельство: девушка оказалась выше его ростом почти на полголовы. Печальный опыт Мишеля свидетельствовал о том, что данный факт ставит крест на перспективе знакомства с блондинкой. Мишель расстроился.

С близкого расстояния, что редко случается с блондинками, девушка казалась ещё более привлекательной, чем издали. У девушки была точеная фигурка, стройные ножки в замшевых туфельках на высоких каблуках, глубокая влажная ложбинка между грудей, заманчиво уходила под ободок черного платья с рубиновыми всполохами. От неё исходил круживший голову натуральный запах чистой кожи, мраморно-коралловая матовость которой, поразила Мишеля, привыкшего иметь дело с прыщавыми телесами артисток. Первоначально Мишель определил красоту блондинки как холодную. Он почувствовал, исходящий от неё магнетизм, и как будто неведомая сила стала его притягивать к ней. Мишелю пришлось сдерживать себя, чтобы как-нибудь, ненароком, не коснуться ее рукой или какой другой частью своего трепещущего тела.

Девушка была не одна, а с подругой - худосочной и неприятного вида шатенкой, для которой Мишель нашел определение - "вобла".

Почему у красивых девушек всегда некрасивые подруги? Вот загадка природы!

Подруги молчали и только у самой раздачи "вобла" равнодушным голосом поинтересовалась:

- Перекусывать будешь? Могу до завтра денег одолжить. Не хочешь? Как хочешь! Тогда иди, займи столик.

"Тоже мне, хороша подруга!" - осудил "воблу" Мишель.

Любому непредвзятому наблюдателю понятно - блондинка не прочь перекусить, но у неё нет денег. Мишеля подмывало угостить девушку чаем и бутербродами, но он отверг эту мысль, как особо нахальную, способную унизить дивное создание.

Со стаканом чая Мишель пристроился неподалеку от девушек и продолжил наблюдение. Пока "вобла" жадно поедала бутерброды, его предмет скучающим взглядом осматривала присутствующих. Несколько раз сапфировые глаза скользнули, не задерживаясь, по Мишелю. И каждый раз он невольно сдерживал дыхание. В результате чего Мишель банально поперхнулся и закашлялся до слез. Девушка вернула свой сапфировый взгляд и с нескрываемым любопытством наблюдала за мучениями Мишеля. Мишель развел руками, показывая, что он рад бы не кашлять, да не может. На что блондинка улыбнулась милой, доброй, домашней улыбкой. Мишель явно поторопился назвать красоту блондинки холодной.

И в этот момент он услышал её голос. Блондинка произнесла одно слово: "Всё!?".

Не ясно, к чему оно относилось: то ли спросила о чем-то, то ли торопила "воблу" с трапезой, но Мишелю оно дало богатую пищу для размышлений.

По его мнению, человек, в смысле женщина, произнёсшая это слово, безусловно, обладала качествами, которые он хотел видеть в своей будущей спутнице жизни, а именно: женственностью - красота девушки была не идеальной, а именно женственной, дивной, живой, чисто русской; умом - она не болтлива (произнести за все время одно слово, разве это не признак ума?); и, наконец, сильным характером, что следует из того, как именно оно было произнесено. В этом: "всё!" чувствовалось больше характера, чем во всех разносах директора-распорядителя Веревкина-Рохальского.

***

Без преувеличения можно сказать, эту ночь Мишель не сомкнул глаз. Конечно, судить по одному слову о характере человека глупо. Однако Мишель так тонко настроился на незнакомку, что в правильности своих выводов не сомневался.

Он со всех сторон обсасывал эпизод, имевший место в клубном буфете. "Как ловко я показал ей, что понимаю - в буфете кашлять не хорошо, но ничего не могу с собой поделать" - думал он, повторяя в постели движения руками. - "И она все поняла!" - как о чуде думал Мишель. - "И как мило, как старому знакомому улыбнулась мне, и как скромно, целомудренно отвернулась от меня! О, милая!".

Мишелю пришла мысль, что, с учетом эпизода в буфете, возможно, девушка захочет прийти в театр снова. Прийти не просто так, а именно ради него. Незаметно это предположение переросло в уверенность.

- Вот дурачок, ничего глупее придумать не мог, - прошептал Мишель, улыбаясь в темноту.