футбольное поле в лесу (СИ)

Катаев Павел Валентинович

футбольное поле в лесу

Павел КАТАЕВ

ФУТБОЛЬНОЕ ПОЛЕ В ЛЕСУ >

Роман

Часть I

ФУТБОЛЬНОЕ ПОЛЕ В ЛЕСУ

...Я существую в твоем воображении, а вооб-ражение твое есть часть природы, значит, я существую и в природе.

А.П.Чехов. Черный монах

Нас мало, нас, может быть, двое. Дождливая осень опять. И в этом унылом покое мы силимся что-то понять. В листах не- известной породы, в деревьях с намокшей корой, под обликом мертвой природы нам облик открылся другой. Пас много, нас пять миллиардов - людей, насекомых, зверья. По барду - на пять леопардов, по барду на тьму комарья. Клубится в осенней капели Земли остывающей дым, и Солнце сквозь черные ели пылает огнем золотым.

Ту, что поменьше, я сразу же окрестил негритенком.

Черные вельветовые брючки ее обтягивали. И того же цвета вельветовая жилетка плотно облегала ее спину и тонкую талию. А вот блузка у неё была яркая, лимонно-желтая, с широкими стянутыми у запястья рукавами и пышным жабо.

Она уверенно ступала длинными своими ногами, как бы бросая вызов высоким и тонким каблучкам. Вот, мол, хоть вы такие неудобные и мне приходится чуть-чуть косолапить, но я вами владею, как хочу.

Костюмчик она все-таки сама построила, да и шпильки бы-ли слишком уж чрезвычайными и полномочными представите-лями моды, как говорится, большими католиками, чем Папа Римский. Изваяли их умельцы в крае, что расположен несколько севернее турецкой горы Арарат.

Чуть-чуть чумазенькая она была поверх загара.

Две половинки земного шара под немного выкрошившимся вельветом упруго вздрагивали при ходьбе. Я подробности отме-чал равнодушно, как холодный сапожник. Вздрагивают - и вздрагивают.

Эта разделась немедленно, без проблем.

Все, как я и предвидел, - темный загар, яркая, точно белилами намазанная тоненькая полоска от лифчика бикини, мутнеющая к подмышкам. Ноги стройные, спортивные, с развиты- ми икрами. Прелесть. Штанишки шелковые, белесо голубые, немного втянулись в Берингов пролив, и мерцала полоска льдов, не подвергшихся воздействию южного солнца.

Штанишки пятном знойного вчерашнего неба светились в сегодняшнем мраке и холоде промозглого утра.

А вот ее дуэнья, - ни в какую!

Она согласилась лишь скинуть грязно-розовый прорезинен-ный плащ с расплывшимися олимпийскими кольцами, густо покрывающими ее мутную поверхность.

Открылась глухая кирпичной кладки стена. Дом достраивался несколько раз, сорт кирпича был разный, и качество кладки также было разное -- внизу кирпич уложен ровно и красиво. Каждый кирпичик окружен желтой полоской. А уж выше -- кое-как, сикось-накось. Окон в стене не было, все они, вероятно, выходили с фасада.

Я обогнал их и, сделав несколько шагов, оглянулся.

Молниеносного взгляда было довольно, чтобы во всем разобраться.

Лучезарные, чуть косоватые и до наглости смелые окна не-гритенка ярко светились. Занавесок не было, и виднелась выложенная голубым кафелем ванная комната. А вот окна дуэньи под эллипсовидными стеклами тонких металлических очков были мертвы и скрывали за собой нищий сон трущобы.

Из этого дома происходила Катюшка.

Что же касается Кирюшки, то она происходила из дома негритенка.

...Школьные картинки: каток, посещение театра имени Ермоловой и некоторых других и так далее.

Несколько минут длился фильм о том, как Катя стирает свое девичье бельишко ночью в коммунальной кухне. Корыто стоит на хромом табурете. Чуть замечтаешься - мыльная вода перекатывается к противоположному краю, корыто наклоняет-ся, и кусок воды плюхается на покатый дощатый пол с широки- ми мрачными щелями.

Вот у Киры, Кирюшки, отдельная ванная, горячая и холодная вода, стирать легко и приятно: голубой кафель, порошки и шампуни, яркая матовая лампочка торчит из стены под по-толком.

Вода откатывается назад, корыто выравнивается, и начина-ется второй заход - снова корыто наклоняется, тревожно движется по полу серая тень, и еще одна порция, поменьше, прав-

да, плюхается на доски. Брызги летят в облезшую стенку и в голые Катины щиколотки.

Лампочка слабого накала на длинном закопченном шнуре.

На этом фильме Катя отдыхает душой, внутри даже возни-кает ощущение надвигающихся слез.

У Кати - великолепная память на все.

Последние два с лишним года не прекращается бесконечный кинофильм, состоящий из эпизодов Катиной жизни, случившихся в разное время -- ив раннем детстве, и в школьные годы, и в последние месяцы, предшествующие лечебнице.

Особенно часто повторялась короткая, длящаяся не более получаса картина: залитые водой поля, деревеньки, плотные курчавые пласты лесных зарослей, утреннее солнце, отраженное квадратным зеркальцем поля, и потом - густой черный дым и прозрачное пламя. Это было как неправда, и в ночном баре одного из городов Таиланда, а может быть, и в Сиднее какой-то пожилой господин во фраке и кружевной манишке уверял ее, что это таки неправда. Он сам однажды тоже летел на бомбардировщике, и сверху следы пожаров и разрушений не такие грозные, как рассказывает мисс Катя.

- Мангровые заросли - это действительно! - Задумчиво стряхнув нагоревший пепел в желтую фаянсовую пепельницу, всеми четырьмя крепостными стенами своими рекламирующую мартини, господин грустно улыбнулся. - Впечатление, словно голый мелкий народец разбрелся по полям и остановился согбенный. А это и не люди - корявые деревца торчат...

- Нет-нет! Так было! Я отлично помню!

Пожилой во фраке в обморочном состоянии рухнул на стой-ку, пролил джин-тоник из высокого стакана. Стакан докатился до мраморного края и с высоты упал на медную трубу-подножку, но не разбился.

Это был шок от Катиной резкости!

Короткая передышка - и страшный пустой длинный коридор.

В конце коридора - окно, закрытое снаружи ставней и превратившееся в черное зеркало, отражающее высокие дореволюционной постройки двери, резную полку-вешалку с массой верх- ней одежды, темный, без деталей фикус в кадушке и рядом с ним - темную фигурку девушки с каштановыми волосами, мягкими даже по виду. Впрочем, это не отражается, что они каштановые и мягкие. Просто - темные, а какого цвета - неизвестно.

"Неужели это я?" -- думает Катя.

Тогда она так думала, и теперь эта мысль сопровождает воспоминание, как звуковое оформление фильма.

Ох, как слабо освещен этот страшный коридор! Он еще более темен в отражении, просто мрак! Но как же с той красноватой кровавой щелочкой воровато пробивающегося света из ванной комнаты? Да, кстати, где это было? Рига? Одесса? Алма-Ата? Оренбург? И тогда Катя именно эти города перечисляла в своем уме. Она легко и бесшумно подобралась к двери и дернула старинную бронзовую ручку.

Крючок слабо держался. Длинный шуруп выехал из отверстия в деревянной раме двери, труха посыпалась тоненькой струйкой, дверь открылась. У Кати в глазах потемнело. Перед ней, нос к носу, стоял в белой, вылезшей из брюк рубашке ее муж Миша и притворялся ужасно пьяным. Он был пьяный, но и притворялся пьяным.

"Зачем?"

- Что ты здесь делаешь?

- Я? Блюю.

- Зачем же было запираться?

- Да? Зачем? Чтоб каждый видел?

"Нет, тебя не тошнит, ты врешь! Врешь!"

Но Катя этого вслух не прокричала, только внутри себя, повернулась и стремительно зашагала по коридору к дверям ком-наты, где шел пир. Стол был сдвинут, горел торшер под непрозрачным абажуром, сшитым точно из ватного одеяла, и все целовались в розовом свете и в темных углах. А Киры не было!