Красная волчица

На Огневку Матвей Кузьмич приехал после обеда. У балагана спешился. В широкой пади между перелесками стояло три зарода. Недалеко от табора двое парней метали четвертый. Несколько мальчишек вперегонки неслись на конях по лугу. Среди копен виднелись две девушки в белых косынках. За островком леса стрекотала сенокосилка. Матвей Кузьмич напился воды из ведра и пошел к метчикам.

— Здорово, парни.

— Здорово.

— Кто из вас Дмитрий Воронов?

— Я.

Димка спустился с зарода. Матвей Кузьмич представлял его низеньким сухощавым подростком, а перед ним стоял плечистый высокий парень. И глаза у него были голубые, задумчивые. Выражение их напоминало сына Михаила. И потянулось сердце старого воина к Димке.

— В гвардейцы торопишься?

— После сенокоса на фронт думаем податься.

— Туда еще успеете.

Матвей Кузьмич посмотрел на Вадима.

— А ты не сын Серафима Антоновича?

— Сын, — кивнул Вадим.

— Мы с ним друзья. Вместе в гражданскую войну воевали. А меня зовут Матвей Кузьмич, Гордеев.

— И дядя Степан с вами воевал? — спросил Димка.

— И Степан Сергеевич с нами воевал. Он был тогда вот такой же, как вы.

Димка воткнул вилы в землю.

— Пойдемте, Кузьмич, чаевать.

— А зарод? — кивнул Матвей Кузьмич на сено.

— До вечера еще далеко, успеем.

Глава V

Лихое время пришло в тайгу. Полмесяца назад банда Генки Ворона появилась в селе Токмокан в верховьях Каменки. Бандиты ограбили два дома, забрали ружья, увели с собой женщину. Через три дня она появилась в селе, но разум к ней больше не вернулся. Ходит по селу — то плачет, то песни поет.

Тайга большая, попробуй найди бандитов. А Генка Ворон — таежник, еще и местный, каждый ручей, каждый распадок знает. В любое время он может появиться в Матвеевке или на почтовой тропе. Вот и попросил Матвей Кузьмич Димку походить в ямщиках.

Димка оделся по-дорожному: патронташ опоясывал старый пиджак, с левого бока висел нож, на плече — ружье, в руке — короткая плетка. Голову прикрывала кепка с накомарником.

Семеновна подала ему холщовый мешочек с продуктами.

— Ты уж, Дима, осторожней будь, — наказывала Семеновна.

— Ночевать будете, одну собаку привяжи. Чужой человек появится, залает, — советовала Ятока.

— Ладно.

Димка сбежал по ступенькам крыльца, позвал собак и торопливым шагом пошел к почтовому отделению.

Семеновна с Ятокой стояли на крыльце и смотрели ему вслед. Тревожно было на душе у женщин.

— И за что такая напасть на нашу голову? — вздыхала Семеновна.

— До первого снега дожить, — успокаивала Ятока. — След оставят, никуда не уйдут.

— До снега-то изверги еще немало бед наделают, — сокрушалась Семеновна.

Димка с Любой спускались с Матвеевой горы. Было далеко за полдень. Над горами плыли облака. По распадкам шнырял ветер. Шумели осиновые рощи. Почтовая тропа вела всадников то вдоль реки, то глухими лесными низинами, то таежными кручами.

Выехав к реке, Димка оглянулся. Люба сидела в седле притихшая, задумчивая. Конь, чувствуя, что седок забыл о нем, хватал траву и, бренча удилами, жевал.

— О чем грустим? — спросил Димка.

Люба встрепенулась, улыбнулась той самой улыбкой, от которой у Димки заходилось сердце.

— Что-то устала я, Дима.

— Выспишься на полустанке, и все пройдет.

— Вчера под проливной дождь попала, видно, простыла немного.

— В зимовье печку натопим, тебе отогреться надо.

Люба с благодарностью посмотрела на Димку.

Тропа вильнула и пошла густым лесом. Вскоре послышался шум горной речки. Подъехали к броду. Лиходейка бесновалась среди валунов. Родное название у нее было — Гольцовая, а Лиходейкой прозвали ее ямщики. Это был сущий дьявол. То она мелела так, что курица перебредет, то ни с того ни с сего выйдет из берегов, не подступись. Не раз ямщики с почтальонами купались в ее холодных водах. Над речкой с берега на берег была натянута волосяная веревка. По ней во время половодья перетаскивали сумы с почтой. Димка потрогал веревку — не ослабла ли. Ему предстояло на почтовых тропах провести не один день.

Перебрели речку. Под Димкой конь завсхрапывал, запятился. Беспокойно вел себя конь и под Любой.

— Что это они? — забеспокоилась Люба.

Димка сдернул с плеча ружье.

— Вон, посмотри, — Димка показал на крупные медвежьи следы. — Мишка только что купаться приходил.

Димка оглянулся. Собаки перебредали речку. Первым переправился Ушмун, выбрался на берег, отряхнулся, на секунду замер. Потом сорвался с места и кинулся к скале, невдалеке выступавшей из редколесья. Следом за ним умчался Чилим. И тотчас от скалы донесся громкий лай, по лесу катнулся грозный рык.

— Сюда не кинется? — Люба испуганно посмотрела на Димку.

— Черт его знает.

Димка загнал в ствол патрон с пулей. Если зверь кинется к тропе, деваться некуда. Кони наверняка выкинут их из седла.

— Давай быстро за речку.

За речкой Димка спешился.

— В случае чего отъезжай по тропе, а я выстрелами отгоню его.

Но лай донесся слева. Зверь уходил в вершину речки.

— Кажется, пронесло, — облегченно вздохнул Димка, закинул ружье за плечо, сел в седло и понукнул коня.

Кони, прядая ушами, пошли крупным шагом. А лай собак все отдалялся.

— Собаки не потеряются?

— Нет, догонят нас.

На полустанок Громовой приехали с заходом солнца. Люба спешилась. Затекшие ноги плохо слушались. Димка занес сумы с почтой в зимовье, обашмачил коней и пустил их пастись.

— А теперь будем чай варить, — раскладывая костер, сказал Димка.

— Ты, Дима, печку не топи: душно будет.

— Ладно.

Димка повесил над костром котелок с водой, пошел в лес и принес пучок веточек.

— Что это? — спросила Люба.

— Листочки одуванчика. Сейчас напарим, от простуды — лучшее средство.

— Можно подумать, ты сто лет прожил.

— Нужда всему научит. В тайге каждый и охотник, и доктор.

Закипел котелок. Димка засыпал в воду чаги. В кружке заварил листья одуванчика и поставил ее на горячие угли.

А солнце уже закатилось. На озере, за лесом, созывая утят, призывно прокрякала утка.

— Чай пить у костра будем? — спросила Люба.

— Нет, в зимовье. У костра для бандитской пули доброй мишенью будем.

Прибежали собаки.

— Натешились? — Димка потрепал по загривку Чилима, — Я для вас сухой рыбешки прихватил. Тухловатая он я малость, да что делать.

Люба унесла в зимовье котелок.

— Иди, Дима, ужинать будем, — позвала она через некоторое время.

Над лесом взошла луна, и через маленькое оконце на стол пролился бледно-желтый свет, высветил котелок, кружки, хлеб. В этом полумраке все казалось таинственным, нереальным. Димка посмотрел на Любу. Вспомнил Орешный ключ. Если существуют лесные девушки, хранительницы родников и покровительницы охотников, то они должны быть именно такими. Хотел сказать ей об этом, но сказал совсем другое:

— Люба, отвар весь выпей.

— Спасибо, Дима, а ты Лену сильно любишь?

Димка почувствовал, что краснеет.

— С чего это ты взяла?

— Мне говорили, ты дружишь с ней. Девушка она красивая.

— А ты любишь мужа?

— Чудной. Кого же мне еще любить? Только жили-то мы с ним всего ничего, — вздохнула Люба.

Поужинали. Нс раздеваясь, легли на нары. Димка с краю, Люба к стенке. Люба быстро уснула. Повернулась. Рука ее оказалась возле лица Димки. Он, делая вид, что тоже спит, прижался щекой к маленькой ручке и замер, боясь пошевелиться.

Глава VI

Яшка Ушкан выпустил молодняк из дворика. Разномастные нетели и бычки разбрелись по лугу. Яшка вернулся к балагану, который стоял под лесом, и сел пить чай. Послышался крик гагары. Яшка злорадно улыбнулся. Позавчера он ставил сети на реке. Гагара кормилась в заводи и запуталась в сети. Яшка забил ее веслом, казалось, до смерти, а птица очухалась в лодке. Тогда Яшка отнес гагару на луг за березовый колок и отпустил на маленькое круглое озерко, с которого она не могла подняться: для разбега места мало было. Крик гагары опять донесся до балагана. Яшка отставил кружку с чаем, набрал в карман камней и стал подкрадываться к озерку. Он пробрался к березам, выглянул из-за деревьев. Гагара металась по озерку, с беспокойством поглядывая на небо. Подплыла к берегу, взмахнула крыльями и побежала по воде. Не успела еще оторваться от воды, а перед ней уже крутой берег. Гагара сложила крылья, скользнула по кромке озера, ткнулась в берег, и из груди ее вырвался крик.