Красная волчица

— Вот тварь, тоже волю любит, — сплюнул Яшка.

Гагара отплыла на середину озера, взмахнула крыльями, разбежалась и грудью снова ударилась о крутой берег. Густой пух смягчил удар. Гагара отскочила от берега и упала на воду.

— Смотри-ка, что вытворяет, — удивился Яшка и вышел из-за деревьев.

Гагара, опасливо озираясь на Яшку, поспешно отплыла к противоположному берегу. Но не успела нырнуть. Яшка пустил в нее увесистый камень. Он пришелся птице по спине, глухо ударился и отскочил. Гагара выкрикнула н нырнула. Яшку бесило, что эта сильная птица не хотела умирать. Но вот он попал ей камнем в голову. Гагара на секунду опустила клюв в воду.

— Все равно тебя доконаю! — Яшка с остервенением швырял в птицу камень за камнем.

Умаявшись, он сел на поваленную березу и закурил. За его спиной треснула ветка. Яшка оглянулся: шагах в пяти от него стоял мужчина, уже в годах, со впалыми щеками и седой помятой бородой. На нем была телогрейка, из дыр которой на рукавах и полах косматилась серая вата. В руках мужчины ружье.

— Свеженинки захотелось? — мужчина кивком головы показал на гагару.

У Яшин похолодело под сердцем. Он медленно поднялся с валежины. Мужчина поднял ружье. Глаза его сверлили буравчиком. От этого взгляда Яшке стало не по себе. Самокрутка, сгорая, обожгла пальцы. Яшка затряс рукой. Мужчина насмешливо улыбнулся и спросил:

— Как кличут тебя?

— Яшка Ушкан… — с готовностью ответил Яшка. — Ушкан— это прозвище. А фамилия — Староверов.

— В Матвеевне таких фамилий не было. Пришлый, что ли?

— Из Юрова мы перебрались.

— А меня-то знаешь?

— Бандит… — выпалил Яшка и испугался.

Мужчина презрительно усмехнулся.

— Про Генку Ворона слышал? Так вот, смотри, без баловства. Я этого не люблю. Хлеб у тебя есть?

— Был где-то.

— Вели к балагану.

В балагане стояло ружье. Генка Ворон взял его, сел, оба ружья положил рядом. Яшка из сумки достал ярушник. Генка Ворон нетерпеливо разломил его на две половины к жадно откусил от той и другой. Проглотил хлеб и снова кабил полный рот, запил чаем из котелка, что стоял возле и опухшего востра. Утолив голод, он попросил у Яшки кисет, завернул самокрутку я затянулся.

— Черный парень, тунгусоватый, что почту возит, чей будет?

— Димка… Шаманкин сын.

— Ятоки? Эта Красная Волчица в деревне живет?

Яшке тяжело стало дышать. Красная Волчица. Как же он раньше-то не догадался, что шаманка Красной Волчицей по тайге ходит? Вот дела.

— С Димкой не связывайся лучше.

— Что так?

— Известно, шаманское отродье. Парни с ним на медведя ходили. Говорят, его даже медведь побоялся тронуть.

— А Васька Воронов где?

— На фронте. Воюет. Командир. А Семена Фунтова убили.

Генка Ворон, опустив подбородок на колени, смотрел на потухший костер. Вспомнилось… Вот он мчится на коне по лугу. Ветер бьет в лицо. Пахнет вяленой травой. Луг переливается разными цветами, как волшебный кумалан.

Проходят годы. У деда в доме появляется Ятока, красавица шаманка. Генка дарит ей конфеты в коробочке. Ятока радуется, как ребенок. Жениться бы на такой, да боязно: шаманка. А вот Василий не побоялся. Он вообще шел напролом, как сохатый через марь. Где все это?

Генка Ворон поднял голову.

— Привезешь мешок муки. Дроби, пороху, свинца. Все это завтра на закате солнца положишь под бором у большого камня.

— А где столь муки возьму? — нерешительно возразил Яшка.

— Жить хочешь? Найдешь! Сегодня мы зарежем телку.

— А что я скажу председательше?

— Скажешь, волки задрали. О нас чтобы ни одна живая душа не знала. Сболтнешь — свинца отпробуешь. — Генка Ворон кивнул на ружье. — И здесь каждую тропку знаю. Хоть под землей найду. Завяжи в узелок хлеб.

Яшка суетливо завязал хлеб.

— Не забудь, что я тебе сказал. И не вздумай к камню кого-нибудь привести. Милиционер все у вас в деревне?

— Нет. Он в верховьях реки вас ищет.

— Пусть поищет. А ружьецо я тоже заберу. Себе другое справишь. Не забудь. На закате мы тебя ждем.

Генка Ворон зашел за балаган и как сквозь землю провалился.

Глава VII

Торопилась тетя Глаша к Семеновне. В руке треугольник от Гани. Прыгало сердце. Ровные строчки письма, да темные для нее. Рядом с тетей Глашей семенила Анюта.

— Это от дяди Гани письмо? — щебетала Анюта.

— От него, моя-то.

— Дай мне подержать.

— Сейчас никак нельзя. Еще потеряешь, а письмо важное, сердцем чую. Может, он вас с матерью ищет, а вы у бабушки.

— Я его буду крепко-крепко держать.

Тетя Глаша остановилась.

— На, подержи.

Анюта бережно взяла треугольник.

— Подержала, и хватит. Пойдем скорей. Сейчас нам Ятока прочитает.

— Дорогие мои, мама, Анюта и Слава, здравствуйте, — неторопливо читала Ятока. — Мама, я рассказал товарищам про судьбу моих дочери и сына, про то, как погибла их мать.

— Че я вам говорила? — оживилась тетя Глаша.

— Дай послушать, — одернула ее Семеновна.

— Летчики нашего полка поклялись отомстить за смерть матери Анюты и Славы. Сегодня они сбили пять стервятников. Так будет до тех пор, пока мы последнего фашиста не отправим на тот свет. Анюта и Слава, слушайтесь бабушку, помогайте ей во всем. Кончится война, мы все вместе махнем в Ленинград. Вы будете учиться, а я помаленьку летать.

Дима, ты — настоящий парень. От всех летчиков тебе большое спасибо. Мама, ты просишь, чтобы я берег себя. Не беспокойся. Я летаю высоко, за облака фашистам не добраться. Передай поклон от меня Семеновне. Спасибо Ятоке за заботу о тебе. Передай привет всем знакомым. Обнимаю. Твой Ганя».

Ятока передала листок тете Глаше. Тетя Глаша нежно погладила его.

— Че он про жену-то ниче не прописал? Кто она такая? Из каких мест была? Ты, Ятока, ниче не пропустила?

— Я пошто же пропускать-то буду?

— И в Ленинград собрался после войны. Я че там не видела? Вот горюшко-то…

— Это уж правда. Кого делать-то там, людей смешить? — поддержала ее Семеновна,

— И Анюту я никуда не пущу, — тетя Глаша прижала к себе девочку. — Я же на другой день помру без нее.

— Ты слышала, беда-то какая: волки телку задрали, — сообщила Семеновна.

— Надо же, — удивилась тетя Глаша. — Отродясь такого не бывало.

— Не бывало, — согласилась Семеновна. — Шатун-медведь как-то нападал на коров. А чтобы волки, да еще летом нападали на скот, такого не случалось. Мало им сохатых да оленей.

— Дима-то что долго не идет? — выглянула в окно Ятока.

— Пошел в поскотину за свежими конями, — ответила тетя Глаша.

— Я соберу на стол, — засуетилась Семеновна, — а ты, Ятока, за Любой сходи.

Вскоре пришли Димка с Любой. Димка за последнее время похудел, почернел еще больше. Он то отвозил почту на Громовой или Нижний полустанок, то мчался в ночь встречать почту.

— Проходите, садитесь за стол, — пригласила Любу с Димкой Семеновна.

— Спасибо, — кивнула Люба.

— Потом, моя-то, спасибо скажешь.

Димка посмотрел на Семеновну.

— Бабушка, у Кругловых беда — Серега погиб.

— Как — погиб? — не поверила Семеновна. — Он же не на фронте был.

— На границе погиб.

— О, господи, че делается-то на белом свете? — Семеновна теребила непослушными пальцами кончик платка.

— А ты, Дима, ниче не напутал? — спросила тетя Глаша.

— Письмо политрук заставы прислал. Японцы на нашу сторону банду заслали. Сергей со своим другом Бадмой Ренчиновым в наряде был. Они обнаружили бандитов. Выбили их из деревни, но и сами погибли.

Тетя Глаша встала:

— Вот горюшко-то…

— Лариса с Вадимом уехали зароды поправлять. Ничего еще не знают о беде, — пожалела Ларису Ятока.

— Кто это — Лариса? — спросила Люба Димку.

— Невеста Серегина. Осенью в сорок первом собирались пожениться…

У Любы кусок в горло не шел. Сколько она похоронок развезла по селам. Ей и по ночам грезился плач женщин, В другие села хоть раненые мужчины возвращаются, а Матвеевна как заколдованная. Черными, обгорелыми листьями падали сюда похоронки. И страшно было иной раз Любе заезжать в село.