Белая тишина

— Чего вы ругаетесь? Если не можете вместе работать, работайте порознь, — сказал он.

— Не вмешивайся в наш разговор, мы сами поладим.

— Но ты перестань обманывать братьев, они тебе не работники.

— Ты учить меня приехал?! Езжай домой да следи, чтобы милая твоя дочь не принесла тебе второго зайчонка!

Пиапон сперва не понял, о чем сказал Полокто. Но когда дошел до него смысл слов Полокто, он побледнел, зачем-то вытер лицо рукавом, оглядел братьев, будто спрашивая, правду ли говорит старший брат. Потом подошел к Полокто, вцепился железными пальцами за грудь.

— Повтори, что сказал, — прохрипел он.

— Чего мне повторять? Чего ты меня учишь? Чего за грудь хватаешь? — Полокто попытался вырваться, ударил по руке брата. — Чего повторять? Все знают, ты один два года не знаешь. Мира опозорила тебя, всех нас, наш род Заксоров.

Пиапон оттолкнул брата с такой силой, что тот перелетел через нарту и зарылся и сугроб. Он подошел к своей упряжке, сел на нарту. К нему подсел Калпе. Собаки рванулись с места. Калпе сидел сзади брата, смотрел на его сгорбившуюся спину, и ему хотелось обнять его, утешить, сказать слово, отчего бы он разогнулся, выпрямился и стал бы прежним, сильным, прямым. Но где найти эти слова, что сказать? Он оглянулся назад, за ними мчалась вторая нарта с мужем Хэсиктэкэ и Богданом. Далеко позади тряслась лошадь Полокто.

«Поехал тоже, — с ненавистью подумал Калпе. — Поехал посмотреть, как брат будет убивать дочь родную. Негодяи, два года ни один человек, даже самый злой человек, не посмел брату сказать о родившемся зайчонке, а он сказал. Нарочно сказал. Знал, что бьет наверняка, наповал».

Собаки бежали быстро, лапы их мелькали на белом снегу, хвосты пушистые мели твердый санный путь. Свежий ветерок трепал лицо. Пиапон чувствовал, что кто-то сидит за спиной. Ему было все равно, кто там сидит, лишь бы молчал. Пиапон думал и вспоминал болезнь Миры, разговоры с женой, как он предлагал ей повезти дочь к другу, доктору Харапаю, и как она испугалась при этом. Все вспомнил Пиапон и думал, ведь все женщины Нярги, наверно, уже тогда знали о беременности Миры, а он, родной отец, жил рядом и не догадывался об этом. Как же так получилось? Почему дочь скрыла свою беременность? Боялась? Видно, боялась. Непременно мать твердила, что отец убьет ее, когда узнает о ее беременности. Это она подстроила все, она уговорила Хэсиктэкэ представиться беременной. Это она!

Два года внуку. Два года люди молчали и только за спиной смеялись над ним. Два года… Почему молчали люди? Боялись? Чего? Что станут виновниками смерти Миры?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

30 декабря 1917 года во Владивостокский порт прибыл японский крейсер «Ивами». 1 января 1918 года прибыл английский крейсер «Суффолк», а 4 января встал на якорь другой японский крейсер — «Асахи». Стоял на рейде и американский крейсер «Бруклин».

16 января 1918 года банда Семенова перешла границу и заняла станцию Оловянную, начала наступление по направлению Читы. Возник Даурский фронт под командованием С. Г. Лазо. 22 февраля советские войска разгромили банду Семенова у станции Даурия.

Обе нарты все дальше и дальше удалялись, усталая лошадь не могла меряться силой с отдохнувшими собаками. Полокто хлестал Гнедко, но лошадь, пробежав сотню шагов, опять переходила на шаг. Седоки молчали. Улуска задремал, Дяпа смотрел на синие сопки, а двое сыновей Полокто отвернулись от отца и смотрели назад. Потом они соскочили с саней и зашагали скорым охотничьим шагом. Никто еще не проронил слова, как выехали из Шарго.

Нарты скрылись за тальниками.

— Вы старше Калпе, почему вы слушаетесь его? — наконец проронил первые слова Полокто.

— А мы его не слушаемся, — ответил Улуска.

— «Не слушаемся», — передразнил его Полокто, — а сами смотрите ему в рот, ждете, что он скажет. Будто нет у вас своей головы.

— Головы есть, да голова Калпе больше, ум светлее.

— Ум, ум. Тоже нашли умника. Он младше вас, и стыдно вам его слушаться.

— Отец не стыдился, — сказал Дяпа.

— Чего?

— Отец слушался иногда второго брата а не стыдился.

— Ты отца не трогай!

— Ты не кричи, я не твоя жена.

Дяпа спрыгнул с саней и зашагал рядом с племянниками.

— А ты чего сидишь! — крикнул Полокто на Улуску. — Лошадь устала за день, тяжело ей, не видишь разве.

— Я столько же работал, пусть везет, на то она лошадь, чтобы везти.

Полокто сплюнул и выругался. Впереди показались нарты, они огибали мыс, за которым поселились корейцы.

«Так и не увижу, как Пиапон будет омывать свой позор кровью дочери, — подумал Полокто. — Неужели убьет? Так ей и надо! Женщины всегда позорят мужчин».

И вдруг Полокто вспомнил свой позор, приезд братьев Майды, побоище на берегу Нярги, ранение. До сих пор по всему Амуру вспоминают этот случай. За спиной Полокто говорят: «Это тот самый Полокто, сын старика крикуна Баосангаса, муж белокожей красавицы Гэйе, которого братья первой жены поколотили шестами».

Он молчит, терпит. Может, он еще несколько лет будет молчать, но настанет такое время, и Полокто покажет себя. Еще как покажет! Только бы быстрее ему разбогатеть, и тогда он расправится и с женами и с братьями Майды. Не нравится Полокто слух, который распустил Митрофан, будто всех богатых будут уничтожать, богатство отбирать. Живут же Санька Салов, Феофан Ворошилин, Американ…

— Ты, правда, вторую лошадь купишь? — перебил размышления Полокто Улуска.

— Куплю. Тебе какое дело? Завидно?

— А они сдохнут у тебя, чего мне падали завидовать? Малмыжские русские говорят, что любая хорошая лошадь сдохнет у тебя.

— Пусть говорят, а я куплю.

— Покупай. Я думаю, мы больше не будем с тобой работать.

— Ты думаешь, — передразнил Полокто. — У тебя голова маленькая, сам только что говорил.

— Калпе тоже не будет работать. Дяпа тоже.

— А ну, слезай! — крикнул Полокто.

— Теперь могу слезть, потому что замерз, — засмеялся Улуска.

«Паршивец, вот как заговорил. Жил бы я в большом доме, ты так не стал бы разговаривать».

Полокто зло хлестнул лошадь. Гнедко нехотя затрусил.

— Эй, сыновей прихвати! — закричал Улуска и, обернувшись к Ойте и Гаре, засмеялся. — Ну и отец у вас, даже сыновей оставил. Спешит домой.

Полокто спешил, ему не терпелось скорее узнать, что произошло в доме Пиапона. Вернувшись домой, он небрежно спросил:

— Что-нибудь случилось в доме Пиапона?

— А что? — спросила Гэйе.

— Я спрашиваю, ничего не случилось?

— Кажется, ничего, — ответила Майда. — Где дети?

— Пешком идут.

Только на следующий день Полокто узнал, что произошло в доме брата.

— Отец Миры, не распрягая собак, вбежал в дом, — рассказывала невестка, — схватил за косы Миру и вытащил нож. «Ты опозорила меня», — сказал он…

— Нет, не так было, — перебила ее Гэйе.

— Обожди! — рассердился Полокто. — Убил он ее?

— Нет, Калпе вовремя схватил за руку.

— Да не так было, — нетерпеливо сказала Гэйе. — Он схватил жену и хотел ее зарезать. Потом уже Миру.

— Так что же там было?

— Мы тебе рассказываем, как нам рассказывали, мы ведь сами не были там. Не веришь — сам сходи узнай.

— Врете вы все, — хмуро проговорил Ойта. — Ты бы меньше сплетничала, — набросился он на жену. — Умеешь только сплетни по стойбищу собирать да разносить. Еще услышу — будет тебе.

Полокто остался недоволен, он ждал большего. Но в этот день он услышал другую весть, которая надолго расстроила его. Калпе сообщил ему, что он, Дяпа и Улуска больше не будут работать в его артели.

«Пропала вторая лошадь! Не увидеть мне ее, — думал Полокто, — все было хорошо, все уладилось. Не было бы этого Пиапона, у меня появилась бы вторая лошадь. Чего он подвернулся? Пропала моя женщина-лошадь. Но обожди, Пиапон, я тебе тоже когда-нибудь отомщу!»

— Не хотите со мной работать — не надо! — запальчиво закричал он Калпе. — Мы втроем без вас управимся, сыновья мои будут валить лес, а Гнедко будет отвозить. Без вас обойдемся!