Годы испытаний. Книга 1

- Отдать одна телега! - послышался голос Мурадьяна.

- Я тоже помогу нести, - уверенно сказала Наташа и этим вызвала улыбку бойцов.

Еж выжидательно поглядывал на Миронова.

- Товарищ лейтенант, разрешите до ближнего села. Я разыщу им лошадку с телегой. Для нужд войны, - подмигнул он.

- Товарищ Еж, если еще хоть раз услышу - отдам под суд. Понятно? Товарищ Полагута, передайте одну повозку с лошадью женщинам.

Беженцы встретили Полагуту тепло. Им хотелось сказать что-нибудь ласковое этому загорелому бойцу-богатырю. Некоторые плакали. Аленцова просила передать лейтенанту спасибо от женщин-матерей. Но в роту Полагута вернулся хмурым. Встреча с женщинами заставила его вспомнить об Аленке, детях, и тоска вновь охватила сердце.

2

Немного оставалось до Днепра. И с каждым километром мрачнели бронзовые, опаленные солнцем, выстеганные ветром лица бойцов. Украинцам Днепр был дорог как родная река, белорусам казалось, что он станет последним рубежом, куда ступит вражеская нога на их земле. Для русских, казаков, башкир, якутов Днепр был одним из рубежей, преграждавших путь к их территории, и для всех советских людей - к Москве.

…За Днепром, в Долгом Моху, проживала жена Андрея Алена с сыновьями-близнецами. Полагута глядел на всех каменно-мрачным взглядом. Он шел позади отделения и покрикивал на отстающих бойцов. Они молча подчинялись ему. Еж в тревоге за Андрея отстал и пошел рядом с ним, немного впереди. Он разгадал невеселые мысли товарища.

- Андрей, держись бодрей, - попробовал пошутить он, но так, чтобы никто из бойцов не слышал.

Правдюк подал команду на привал. Андрей и Еж легли в стороне на ярко-зеленом бархатистом лишайнике.

- Мягко, как на перине, - сказал Еж.- Теперь бы поснедать чего-нибудь. Люди по такой жаре больше пьют, а вот меня на жратву тянет.

- Спокойный ты человек, Ефим… Иной раз, правда, вспыхнешь, как спичка, и горишь вроде, да недолго. Мне бы нрав твой…

В другое время Еж обязательно не упустил бы случая поспорить с Андреем и попытаться доказать ему обратное. Но сейчас ему было от души жаль товарища - он так тяжело переживал приближение к родным местам, и поэтому Еж сказал:

- Моя женушка тоже там с ребятней горе мыкает. Все мужики в армию ушли, пишет, что ее бригадиром в колхозе поставили. Она у меня крепкая баба, завернет дело круто, почище иного мужика. Хоть бы глазком на нее взглянуть. Страсть как соскучился! - Еж похлопал ладошкой по пыльным рыжим голенищам сапог, с тревогой глянул на отрывающуюся подошву, глубоко вздохнул, потом достал из кармана бечевку и подвязал подошву.

Опустив голову, Андрей сидел, отягощенный беспокойными думами.

- Тянет туда сердце да и только, - Андрей кивнул головой на восток. - Сам не знаю, почему оно так болит. Или что случилось дома? Попробовать отпроситься хоть на часок, да разве пустят? - безнадежно сказал он.

«А что, если самому уйти? - вдруг мелькнула мысль. - За Днепром ведь я каждую тропинку знаю. Да, но что подумают обо мне товарищи? Почуял медведь берлогу, за бабьим подолом прячется». А что-то там, внутри, так и мутило, так и подмывало, находя веские и убедительные оправдания. «Ну, заглянешь домой на часок-другой. Ведь не насовсем: поглядишь на их жизнь, и обратно. Что ж тут такого? Дома слабая женщина с двумя ребятишками. Надо ж сказать ей, чтоб уходила на Дон».

Еж услужливо протянул Андрею кисет с махоркой, тот резко оттолкнул его руку:

- Да отчепись ты со своим табаком!

Ефим молча скрутил цигарку обожженными, будто измазанными в дегте пальцами. Не спеша закурил и, щуря лукавые глаза, посоветовал:

- Ты бы спросился у лейтенанта - может, отпустит. Не к девкам же на гулянку, а к жене и детям.

И вдруг Еж ухмыльнулся:

- Чего в панику ударяться? Чем дальше немец в лес, тем больше дров. Разбросает он свои силы по нашим русским просторам необъятным, тут ему и капут.

- Капут-то капут, а я вот к дому уж подхожу. - И глаза Андрея помутнели от тоски. - Ты понимаешь? К дому. А там у меня двое ребят. Ты думаешь, легко это? Хорошо хоть, глухоманью идем, а то в глаза людям смотреть стыдно. Плюнут - и вытирать грех: заслужили. Народ, он по справедливости судит…

Тяжело переживал отход к Днепру и лейтенант Миронов. В одном селе его остановила колхозница, чем-то напоминавшая мать. Почерневшее лицо ее избороздили глубокие овражки морщин. И, глядя в эти исстрадавшиеся до пустоты глаза, Саша физически ощутил боль в сердце. Ему приятно было взять из ее огрубевших трудовых рук ломоть свежевыпеченного хлеба, пахнущего солнцем, дрожжами, и кружку молока, и в то же время он невольно чувствовал свою вину перед этой неизвестной женщиной. Вот он сейчас далеко от опасности, а может быть, в эту минуту ее сын, муж или брат умирает, согнувшись в три погибели в каком-то безвестном окопчике, и около него нет ни одного товарища, который мог бы передать последнее желание и по древнему человеческому обычаю закрыть его холодные веки, предать тело земле-матушке.

Пока он ел хлеб, торопливо запивая молоком, женщина пристально глядела на исхудавшего и почерневшего лейтенанта и, видно, вспоминала о чем-то, безмерно волнующем ее старое доброе сердце. На глаза ее навернулись росинки слез. Она торопливо смахнула их передником и проговорила со вздохом, идущим откуда-то из глубины сердца:

- А может, и мой вот так где… - и оборвала эту горькую мысль.

Сотни раз слышал это Миронов во всех деревнях, через которые ему довелось пройти отступая.

В такие тягостные минуты Саше хотелось одного: хоть чем-нибудь смягчить жестокое горе матери. Возможно, и его мать вот так же говорит какому-то командиру или бойцу. И Миронов ответил:

- Придет, мамаша, ваш сын. Непременно вернется…

А старуха мать, глядя на юное лицо лейтенанта, верила ему, потому что это было ее самое заветное человеческое желание.

3

Миронова вызвали в штаб полка и приказали вывести роту в резерв. В это время появился политрук Куранда. В карманах его гимнастерки блестели держатели трех авторучек, на животе висел планшет с блокнотом,- закрепленным резиновым кольцом. Поморцев упрекнул его, что он мало бывает в войсках и отирается в штабах. От него Куранда узнал о роте Миронова, удачно обеспечившей отход полка, и решил поехать «организовать» материал для газеты.

- Приветствую боевых однополчан! - потряс он рукой в воздухе, сверкая золотыми клыками, и обнял Миронова. - О вас там в дивизии все говорят, отличились. Молодцы, ребята! Геройский народ.

Миронов смущенно улыбался,

- Мне надо торопиться, Евгений Антонович…

- Давайте трогайте… Я кое с кем на ходу побеседую, материальчик в газету надо.

И рота двинулась в путь…

День был солнечный, жаркий, на небе ни облачка. Гимнастерки бойцов взмокли от пота. Дышать было трудно. Каждый нес оружие, был нагружен боеприпасами и мечтал о скором привале. Куранда отзывал бойцов в хвост колонны, задавал им вопросы и на ходу делал заметки. Дорога шла по открытой местности, и только справа и слева тянулись вдалеке кусты, местами переходящие в молодое редколесье.

- Вот ежели тут застукает нас немец своими «юнкерсами», хоть в землю влазь. - Еж с тревогой глянул на небо.

- Брось ты каркать, как старая ворона, - оборвал его молоденький безусый хлопец.

- Нет, я не ворона, а стреляный воробей,- отшутился Еж. - Это я хотел проверить, кто из вас труса празднует.

- Тоже мне смельчак нашелся! Каждый трус завсегда о храбрости речь ведет.

- Не так, парень: каждый трус смотрит в куст, - поправил Еж.

И тут все увидели, что в небе появилось несколько немецких бомбардировщиков.

- Накаркал-таки, ворон!

- Воздух! Воздух!

Бойцы разбежались по полю. Но опытный глаз Ежа заметил, что немцы не собираются их бомбить, так как в стороне была более заманчивая цель - автоколонна.