Великий тайфун

— Бежать надо, — сказал Дядя Володя, когда Гинстон кончил свой рассказ. — Мы должны бежать — не для спасения своей шкуры, а для того, чтобы продолжать борьбу. Ты, Костя, должен уйти первым.

Костя Суханов и в лагере был в своей студенческой куртке и фуражке. Он побрился и выглядел очень молодо; впрочем, ему и минуло-то в марте всего двадцать четыре года — зеленая юность!

— Если я и уйду отсюда, то уйду последним, — сказал он.

— Это ошибка, — возразил ему Володя.

— Нет, не ошибка. Моим бегством воспользуются враги. Будут писать: «Бежал из лагеря немецкий шпион». Они были бы рады моему побегу. Здесь же я для них более опасен. Судебного процесса по обвинению меня в шпионаже они устроить не могут: нет улик.

— Ты придаешь значение тому, что будут говорить враги. Ленин же не явился на суд, который готовили ему враги, и правильно сделал. И ты поступишь правильно, если убежишь.

— Есть еще одно обстоятельство, которое заставляет меня отказаться от побега.

— Какое?

— Не все хотят бежать.

— За ноги буду держать, кто полезет через проволоку, — раздался голос Петропавлова, вышедшего из дверей «комиссарского» помещения; он, по-видимому, слышал весь разговор.

— Вот, слыхал? — сказал Костя.

Случайный человек в революции, Петропавлов в царское время служил военным писарем в каком-то крепостном управлении, после Февральской революции устроился на работу в аппарат Совета, приколол к своей военной фуражке вместо кокарды красную звездочку и стал считать себя социалистом (много таких родила Февральская революция). 29 июня он и не пытался бежать, думая, что ему не грозит никакая неприятность. Попав под руку чешским мятежникам, — может быть, красная звездочка и подвела его, — он угодил в лагерь, но и отсюда не собирался бежать.

— Не забывайте, что говорил Вылк! — с угрозой добавил он.

Комендант лагеря, поручик Вылк, приказав однажды построить заключенных в две шеренги, въехал верхом на лошади в «комиссарский» дворик и грозно заявил: «Кто убежит — поймаем и расстреляем. И кто останется в лагере — расстреляем».

К Петропавлову присоединился Пегасов. Этот огромный, одутловатый, неуклюжий человек с больными ногами не хотел бежать не только потому, что не представлял себя бегущим (а при побеге, может быть, в самом деле пришлось бы бежать), но и потому, что по натуре своей был теленком, не способным к решительным действиям, боявшимся крови, хотя он и любил говорить: «Бомбочки, бомбочки надо кидать в буржуев». Он поддакнул Петропавлову:

— Будем держать за ноги, кто полезет через проволоку, за ноги.

— Еще один, — сказал Костя, обращаясь к Володе. — А представь, если Вылк приведет в исполнение свою угрозу. Будут говорить: «Мало того, что убежал от суда, еще и своих товарищей подвел под расстрел». Нет, брат…

— Чепуха! — возразил Володя. — Вздор!

— Всем надо бежать, — вступил в разговор Степан Чудаков. Обычно Чудаков бывал в довольно веселом расположении духа, сегодня же и у него нервы натянулись до отказа, как струны на его скрипке, которая, вероятно, досталась бывшему сторожу Солдатского дома Огурцову на память об «Эгершельдском председателе». — Ты, Всеволод, — обратился он к Сибирцеву, — ты ведь сапер, давай устроим подкоп и бежим все сразу.

— Я уже думал об этом, обследовал, — дымя трубкой, внешне как будто спокойный, процедил Сибирцев. — Фундамент здания положен на скале. Подкоп невозможен.

— Можно найти другой способ побега, — волновался Чудаков.

— Во всяком случае, — заключил разговор Костя, — если я и уйду отсюда, то уйду последним.

Костя был непреклонен в своем решении, не думая, не подозревая, какую ошибку он совершает.

Через несколько дней после этого разговора из лагеря исчез Володя. Исчез внезапно и таинственно. Заключенные недоумевали, куда он мог деться. Когда же в кладовой при кухне нашли его штаны, рубашку и ботинки, все стало ясно. Бежать Володе помогли чешские солдаты, приготовившие для него солдатскую одежду, в которую он и переоделся. Покуривая сигарету, он прошел спокойно через двор лагеря и вышел в настежь открытые ворота (в это время въезжала телега с дровами).

Это был необыкновенно простой и смелый побег, рассчитанный исключительно на слабую бдительность солдат, на то, что часовой не обратит внимания на «своего»: солдаты беспрестанно проходили через ворота в город и возвращались из города.

В день побега на «комиссарский» дворик явился в своих желтых крагах, обтягивавших его длинные тонкие ноги, комендант лагеря — высокий лощеный человек с недобрым взглядом. По-видимому, недаром носил он фамилию Вылк [51].

Петропавлов с Пегасовым ждали расправы, но Вылк, повторив свою угрозу, ушел с дворика; расправы не последовало. Напротив, вскоре на свидание с Костей допустили Александру с ребенком и Софью. С ними пришли девушки — члены Красного Креста, принесшие корзины с продовольствием.

Заключенные бросились к ограде:

— Ура! Наши снабженцы!

Александру и Софью пропустили на «комиссарский» дворик.

Костя восторгался сыном:

— Хорош! Вырос!

— Да он весь в тебя, — заметил Всеволод Сибирцев, шумно выражавший свое внимание сыну друга. — Дай-ка мне его, Шура. Безработный секретарь Совета жаждет деятельности хотя бы в области воспитания подрастающего большевистского поколения. А вы поговорите тем временем.

— Уронишь! Медведь! — сказала Александра, но дала ребенка.

— Не беспокойся. — Всеволод взял мальчика на руки и понес его, напевая:

Его неуклюжая фигура с ребенком на руках вызывала смех и остроты.

— Что вы ржете, черти полосатые? Испугаете младенца. Он, кажется, засыпает.

Заключенные подхватили принесенные девушками корзины и понесли их в помещение.

— А это от мамы, от папы и… от меня, — вручая Косте пакет и счастливо улыбаясь, говорила Софья. — Пирожки. Сама пекла. Сорок два пирожка. Всем по два пирожка.

— Два пирожка лишние, — сказал Костя.

— Как лишние? Почему?

— Так. Один бежал.

— Кто?

— Угадай, — хитрая улыбка блуждала в глазах у Кости.

Софья окинула взглядом дворик.

— Знаю.

— Кто?

— Знаю, — повторила Софья, зардевшись. — А вы чего ждете? Я бы на вашем месте давно убежала.

— Дай поговорить, — перебила ее Александра.

Все трое стали у стены «комиссарского» помещения.

Из дверей вышел доктор Гинстон. Пожав руку Александре, он сказал:

— Расхворался ваш муженек.

— Как хорошо, что вы здесь! — невольно вырвалось у Александры.

— Ну, я предпочел бы не быть здесь.

— Простите, я неправильно выразилась…

— Я понимаю, что вы хотели сказать. Конечно, мое пребывание в лагере оказалось полезным для товарищей… Константину Александровичу надо серьезно лечиться.

— Здесь самое подходящее место для этого, — иронически заметил Костя.

— Лечиться можно и здесь, — возразил Гинстон.

Костя посмеялся:

— Доктора — удивительные чудаки.

Помолчав, он сказал Александре:

— Мне очень нужны первый и второй номера «Промышленности и торговли Дальнего Востока»…

— Я думал, что вы дело скажете, — заметил Гинстон, — а вы…

— Я дело говорю, доктор. Если вышел из печати третий номер, — продолжал Костя, — достань и его. Мне они очень нужны. Да вот табаку бы. Здесь все курят махорку, а я к ней не могу привыкнуть. Сидя в тюрьме, привык к «кепстэну». Пришли, пожалуйста. Трубка есть, а табаку нет. — Костя вынул из кармана трубку, повертел ее в руках.

— Хочешь папиросу? — Александра достала из сумочки пачку папирос, закурила и дала Косте.

— Да! Чуть было не забыл! — затянувшись папиросой, воскликнул Костя. — Принеси или пришли, пожалуйста, те выпуски «Итогов науки», в которых помещена статья профессора Чугуева о периодической системе элементов.

Александра пожала плечами.