Профессор Жупанский

— Не бойтесь, дорогой учитель, — нежно шептал гость, не выпуская папки, — я вас не подведу, все будет в порядке. Если ваша монография понравится профессору Старенькому, а я в этом не сомневаюсь, ваше имя станет известно всему миру. Вашу работу издадут в Канаде большим тиражом, потом переведут на английский язык, а там и на другие языки мира. Ведь настоящая наука не имеет границ, Станислав Владимирович. Все цивилизованное человечество составляет один духовный клан. Гений Эйнштейна или любого выдающегося ученого служит всем народам. Или вы не согласны с этим, Станислав Владимирович?

Жупанский не находил слов. До встречи с Кипенко он тоже так думал. Но теперь... И главное: Кошевский тоже все время твердит об издании его книги за границей. Почему, собственно, они так заинтересовались этими очерками?

— Прошу вернуть рукопись! — решительно сказал хозяин.

Злогий-Деркач удивленно вытаращился на него.

— Вы не доверяете, мой учитель? — ужаснулся он.

В этот миг в двери кабинета появилась Галинка. Злогий заметно побледнел. Приход дочери профессора спутал все его планы. Теперь оставалось как можно скорее выйти из этого дома. Как же так случилось, что девушка сразу вернулась из библиотеки? Выходит, она следила. Злогий почувствовал себя в западне.

— До свидания! — сказал он торопливо и, низко поклонившись, быстро вышел в коридор.

Все произошло так неожиданно, что Станислав Владимирович в первую минуту забыл о рукописи и лишь вопросительно смотрел на дочь: почему это она без разрешения влетела в кабинет? Что случилось?

— Папа, зачем он приходил?

Отец не без удивления приблизился к дочери.

— Это Олекса Деркач, мой бывший ученик. Понимаешь?

— Никакой это не Деркач! — крикнула Галинка и как оглашенная вылетела вслед за человеком в темных очках.

Станислав Владимирович был потрясен. Стоял посреди комнаты, опустив свои длинные руки, и не мог сдвинуться с места. Посмотрел на стол, не увидел голубой папки, будто опомнился. Хотел выбежать вслед за дочерью, но вдруг из-за дверей послышался неистовый крик. От этого крика профессор задрожал, выскочил из квартиры. То, что он увидел, будто подкосило его, лишило сил: Галинка лежала на ступеньках, из ее груди струйкой сочилась кровь.

Что было дальше — Станислав Владимирович не помнит. Он только простер руки к дочери и, как мертвый, рухнул.

Из квартир выбежали жильцы. Одни бросились к Станиславу Владимировичу, другие к Галинке. Лишь Олена стояла на лестничной площадке, рвала на себе седые волосы, надрывно кричала:

— Хватайте разбойника! Ловите бандита, люди добрые! Хватайте убийцу проклятого!

Однако хватать было некого — Злогий успел скрыться.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В доме Жупанских поселились тревога и печаль. Горе змеей впилось в сердце старого отца. Уже третьи сутки Галинка находилась между жизнью и смертью, и никто из врачей не мог определить, где проходит та фатальная грань, на чьей стороне будет победа. Даже старый хирург Галицкий не решался делать какие-либо выводы, полагаясь на силу молодого организма больше, чем на любые лекарства. Он сам был отцом единственной дочери и очень хорошо понимал, что означала бы смерть Галинки для его старого знакомого, Станислава Жупанского. В эти минуты старый хирург забыл и о том, что Жупанский в молодые годы порой весьма пренебрежительно относился к нему, безвестному медику.

— Скажи, она будет жить? — с одним и тем же вопросом обращался Жупанский при каждой встрече с хирургом и при каждом разговоре по телефону.

— Должна жить! — устало отвечал доктор. — Во всяком случае я на это надеюсь.

Около тысячи операций сделал за свою жизнь Галицкий. Видел и радость выздоровления, и черную смерть.

— Завтра утром все прояснится. А сейчас, Станислав, иди домой, отдыхай. Ведь ты еще должен дождаться внуков. Помни об этом, дружище!

Станислав Владимирович поднял на хирурга усталые глаза. Некоторое время молча смотрел на такого же, как и он, седого человека. Искренне ли он говорит? Наверное, искренне и даже улыбается. От этой улыбки в глазах Жупанского блеснула искорка надежды, зажгла сердце старика верой в счастливый исход операции.

— Благодарю, дорогой друг, сердечно благодарю! — дрожал его голос. — Она будет жить? Моя Калинка? — шепчет он. — Я могу ее видеть? Да?

Галицкий отрицательно покачал головой.

— Ни за что! Это могло бы вызвать волнения. А твоей Галинке сейчас нужен покой и покой.

— Покой и покой, — механически повторил Жупанский.

— Через неделю — не раньше я пущу тебя на свидание.

— Через неделю?

Галицкий прикрыл веки, на какой-то миг впадая в забытье, потом спохватился.

— Извини, Станислав, но мне пора. Если будут какие-нибудь изменения, тебе позвонят, а сейчас тебе и мне пора спать. Я очень тебя прошу.

— Через неделю? Раньше я ее не увижу?

Галицкий мягко улыбнулся.

— Если все будет в порядке, а ты меня будешь слушаться, тогда через три дня.

Жупанский в знак благодарности поклонился.

Он согласен немедленно вернуться домой и прийти только завтра, но пусть Галицкий еще раз наведается к Калинке.

— Хорошо, — соглашается хирург. — Но сейчас советую тебе одеться.

Доктор быстро поднимается по ступенькам. На его лице уже нет и следа переутомления. На минуту переводит дыхание и входит в палату. Возле больной дремлет сестра.

— Как больная? — спрашивает профессор еле слышно.

Сестра не отвечает. Слабый свет ночных ламп убаюкал молодую девушку. Галицкий слегка прикоснулся к ее плечу, нахмурил брови, сестра раскрыла глаза, испуганно взглянула на хирурга.

— Как больная? — повторяет вопрос Галицкий.

Сестра испуганно вскакивает на ноги.

— Вы спали? — спросил строго, когда уже вошли в комнату дежурного врача. — Больная стонала?

Сестра кивнула в ответ.

— Вот видите! А это важно. Как вам не стыдно на дежурстве спать! Имейте в виду — это позор!

Сестра вот-вот расплачется. Галицкий немного смягчился:

— Записывайте все наблюдения. Понимаете?

— Понимаю, понимаю, — по-военному вытянувшись, заверила сестра.

— Можете идти! — велел хирург и сам вышел следом за сестрой, которую хорошо знал еще с военных лет.

Раненая спит. Галицкий поднес руку к ее виску, начал считать пульс. Его лицо просветлело. Теперь он действительно может сказать отцу кое-что утешительное. В эту минуту раненая застонала, попросила пить. Профессор скорее догадался, чем услышал. Собственноручно налил в стакан немножко воды, смочил марлей губы раненой.

Галинка, очевидно, хотела поблагодарить, но вместо этого лишь шевельнула бескровными губами.

— Спокойно, доченька, спокойно! Закрывай глазки и спи на здоровье, а завтра утром придет отец... Спи, спи, дорогая.

Галинка попыталась улыбнуться, однако и на улыбку у нее не хватило сил. Профессор подождал, пока она уснет, на цыпочках вышел в коридор, быстрыми шагами направился в свой кабинет.

— Все идет лучше, чем можно было предполагать. Через три дня приходи с цветами, Станислав.

Жупанский заставил хирурга дважды повторить рассказ о своих наблюдениях. Слушал и не мог сдержать слез.

— А теперь домой. Сейчас же иди домой и — спать! — приказал хирург. — Ты слышишь, Станислав! Иначе тебя тоже придется положить в больницу... Нет, нет, я не шучу!

Жупанский видел, что Галицкий стал разговорчивее, веселее. Значит, Калинке и в самом деле лучше.

— Иду, мой спаситель, иду немедленно, — заверил он, снимая халат. — Иду, иду.

— Спаситель на небе, а мы — на грешной земле...

Вынул толстую сигарету, поднес к ней зажигалку, несколько раз глубоко затянулся.

Бандит целился в сердце, но не пробил его. Он лишь кончиком лезвия задел его, но от кровоизлияния могла наступить смерть. Если бы «скорая помощь» хоть немного опоздала, если бы в лаборатории так быстро не определили группу крови, если бы... Но Станислав Владимирович всего этого не знал, да и не должен был знать.