Девушка под яблоней (Буймир - 2)

- Как я решил, так и будет! - сгоряча выпалил председатель.

- А для чего же существует общее собрание?

К каждому слову готовы прицепиться его враги.

- Я давно предупреждал, - напоминает пастух Савва, - председатель у нас изворотлив как змей! Кто с ним? Селивон да кладовщик Игнат. Эти люди по уши увязли в личном хозяйстве, обкрадывают государство, а ферма без присмотра, до черного дня хотят довести колхоз! Что ни обжалуешь в земотдел - председатель на смех подымает: "Я сам земотдел!" Уезжал ли хоть раз Урущак с пустым возом от Родиона?

События прояснялись. Нагорный записал что-то в свою книжечку.

Что мог на это сказать Урущак? Кого только не ошеломило сегодняшнее собрание? Нагорный строго предостерегает, чтобы не глушили критики. Разве это критика? Оговаривают руководство, не больше!

Кладовщик Игнат в себя не может прийти. Неужели ускользает почва из-под ног? Настал конец всем мечтам, всем надеждам? Думали, что будут заправлять колхозом до скончания века. А случись с председателем беда - не ждать добра и Игнату с Селивоном. Так надо защищать Родиона.

- Родион Маркович сам растет и другим развитие дает. - Кладовщику ли не знать, чем можно угодить Нагорному.

Возможно, эта льстивая похвала кладовщика пришлась бы кое-кому по вкусу - наверное бы пришлась, - да тут сунулся Марко со своим непристойным замечанием.

- Растет, только в живот да в зад! - под неуемный хохот собравшихся бросает он.

Что-то слишком много вольностей позволяют себе сегодня на собрании.

Кто мог думать, кто мог предвидеть, что Родиону придется претерпеть такое надругательство? Да скажи кто ему, что пересохнет река Псел и на дне ее зазвонят колокола, скорей бы поверил, нежели в такое злосчастье! Надежно, как за каменной стеной, чувствовал себя за Урущаком. А теперь Павлюк берет силу. Кто мог думать, кто мог предполагать? Председателю поношение - радость врагам. Мавра, не скрывая того, что довольна происходящим, язвительно посматривает на раскормленных молодиц, Селивониха вся так и передергивалась, пеной, казалось, исходила с досады. Татьяну корежило, точно судороги ее сводили.

Мусий Завирюха вдруг объявил:

- У Родиона нет в голове... диалектики. - Да еще и покрутил пальцем у виска.

- Просто ни ума, ни совести! - уточнила Мавра, досадуя на мужа, что напускает туману там, где все ясно.

У Завирюхи издавна пристрастие к мудреным словам. Еще когда был под Порт-Артуром, слышал их. А уж теперь, когда, известно, обновилась, запестрела яркими словами речь, немудрено и растеряться, подобно девушке на лугу, что не знает, какой ей цветочек сорвать.

- У Родиона нет гуманности, - вставляет пастух Савва.

Пастух давно говорил - не нужно нам такого председателя. И собрание согласно с пастухом: неугоден нам Родион и вся его компания - Селивон с Игнатом!

Родион Ржа из-под насупленных бровей зло уставился на Савву; плотный Селивон, Игнат сопят, что упыри, дать им волю - разорвали бы на части пастуха! Последнее, конечно, всего лишь плод его воображения. На самом-то деле Селивон с Игнатом сидели понурясь, тише воды, ниже травы. Да им ничего и не оставалось, как покориться обстоятельствам. Подчинился требованию собрания также и кроткий миролюбец, тишайший страдалец Родион Ржа:

- Снимайте меня, я уже приготовил вилы.

Не желает он отныне "быть у руля".

Скорбная тишина, всхлип, стон.

Соломия прослезилась: такой бесценный человек - и вдруг возьмет вилы!

Татьяна тоже огорчена: такой руководитель, устали ведь не знал - и вдруг станет на рядовую работу!

О Саньке и говорить нечего - все самые заманчивые надежды вырваны с корнем! Отныне не Санька будет верховодить на ферме, не ей выпадет слава, почести, ордена! Она-то думала, что сила в его руках, а оно вот как обернулось.

Кладовщик Игнат скорбит:

- Без Родиона нас и куры заклюют!

Но его предупреждение никого не пугает. К тому же беспутный пастух с ядовитой ухмылкой кивает на Родиона, не желающего якобы больше ходить в председателях, - не хочет, как кобыла овса. Этак из-за недругов своих, чего доброго, и в ад не попадешь.

Родион делает еще попытку переубедить собрание:

- Враги мои и советской власти пытаются оклеветать меня!

Родион, вероятно, сам не ожидал впечатления, которое вызовут его слова.

Собрание возмутилось околесицей, которую понес председатель.

- Неудачный руководитель - огромное зло, - сказал Марко. - На него надеются, ему верят, а в нем нет ни живой души, ни ума, ни совести. Вот он и прячется за спину советской власти, думает, что это спасет его.

Марку, однако, не удается сбить Родиона.

- Это тот, что попал в "окно сатиры"! - сделал он попытку опорочить Марка.

- За правду! - раздались голоса из зала.

- Меня тут обвиняли... будто бы я разогнал кадры, - бубнит председатель. - Мы хотели исправить Марка и Павлюка, но эти люди не признают критики!

Родион вздумал "исправлять" Павлюка! Трактористу Сеню понятны уловки председателя, все его ходы и извороты. Да и кому они не видны?

- Устин Павлюк - старый член партии, организатор и первый председатель колхоза в Буймире! - говорит он.

Чем вздумал удивить Родиона!

- Он перерождается! - кричит Родион. Разве он не знает, что сказать?

- А что касается пастуха Саввы, - продолжает Родион, - так этот человек никак не может избавиться от пережитков прошлого - избил председателя ревизионной комиссии.

Нагорному сегодня хватало впечатлений, он ко всему прислушивался, наблюдал, записывал, но от последней новости несколько стал в тупик.

Пастух Савва сам торопится выложить перед секретарем свою вину. Правда, прежде всего он бросает Родиону:

- Администратор ты голый, вот что я тебе скажу!

И тогда уже рассказывает Нагорному, как это с ним случилось:

- Дьявол знает, как все вышло. Голова моя не боится ни чаду, ни дыму, а тут вдруг ни с того ни с сего разболелась. Лежу я больной, значит. Смотрю, едет на возу Гаврила - чересседельника на коне нет, хомут шею давит, а Гаврила еще и ноги на оглобли положил, совсем задушил коня. Не улежал я, выбежал: "Так-то ты колхозную худобу бережешь? Что это за копыто? А хомут? Думаешь, если есть машины, так можно коня не беречь? Ишь гонишь как бешеный! А будь бы он твой собственный, пожалел бы небось". Не стерпел - ну и дал тумака, не остерегся. Конь как заслышал мой голос, аж заржал...

Надо сказать, собрание очень снисходительно приняло покаянную речь пастуха, его простосердечная исповедь даже кое-кого привела в веселое настроение. Нагорный хоть и должен был признать добрые намерения пастуха, вставшего на защиту колхозного добра, но осудил самовольную расправу. Недостойно пастуха такое поведение.

Верно говорится - беда одна не ходит. Уж и без того довольно напастей свалилось сегодня на Родиона, а тут еще полеводка Варвара Снежко со своей жалобой - не лежит, дескать, у Родиона сердце к народу, вечно насупленный, глаза в землю, не здоровается никогда с человеком.

- Может, прикажешь тебе в спину кланяться, когда ты с цапкой в поле бежишь? - ответил Родион.

Варвара еще пуще расходилась, всякую пристойность забыла, налетела на Родиона:

- За какой-то соломой неделю ходила... Знай смотрит волком: мол, некогда мне сегодня. На следующий день приходишь - опять не вовремя...

Родион на это только руками разводит: только мне, дескать, и дела, что твоя солома. А та ишь какой вывод делает:

- И даст соломы, так уйдешь от него со слезами.

Эти слезливые бабы точно сговорились сегодня, взялись за Родиона.

- Несу из больницы ребенка, метель - дух забивает, встречаю на базаре председателя, сам-то небось в кожухе, в машине сидит ("Ох и въедливая эта Наталка!"). "Чего возле кабины топчешься, полезай в кузов!" - говорит. Снег - свету не видно, ветер сечет, люди обступили меня кругом, чтобы защитить от вьюги...

А того не подумает молодайка, пристало ли председателю на мешках либо на бочке с керосином сидеть.