Девушка под яблоней (Буймир - 2)

И, удивительно, секретарь райкома Нагорный не останавливает Павлюка, который всех своих сторонников до небес поднимает, а Родиона Ржу с Селивоном чернит. Уж не попытка ли это со стороны секретаря поставить под сомнение линию самого Урущака?

Мог ли Родион смолчать на этот выпад?

- Павлюк не признает ни правления, ни коллектива! - резко заявляет он. Председателю да не знать, как надо бить по недругам.

Урущак тоже может подтвердить это. Неужели не видно?

- Павлюк хочет довести колхоз до полного развала. Подрывает авторитет председателя!

На это категорическое заявление Нагорный поморщился и тоном, в котором слышалось явное неодобрение, предостерег:

- Не спешите с подобными выводами.

Это замечание могло лишь приободрить Павлюка.

Родион напоминает секретарю:

- По недосмотру Павлюка едва не погибло чистопородное стадо.

- И правление не приняло никаких мер?

- Как нет? Мы составили акт! - искренне удивился Родион.

- Правление необходимо переизбрать, - настаивает Павлюк, - вывести Родиона Ржу с Селивоном.

Урущак колюче спрашивает Павлюка:

- Это ты так хочешь?

- Созывайте собрание - сами увидите.

На том и порешили, конечно с согласия Нагорного, который до того больше молчал, следя в раздумье за перепалкой.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

На взгляд пастуха, надо бы Мусия Завирюху послать в Москву: уберег сад и посевы от вредителя.

- Устарел! Из ума выживает. Не подойдет! - возражает кладовщик Игнат, недобрым словом норовя расхолодить собрание; доказывает, что надо выбрать Селивона - и никого другого. Соловьем разливается, склоняет колхозников в пользу завхоза - действительно достойный человек.

- А сколько ястреб курей похватал, лиса уток потаскала? - спрашивает пастух, срывая дружный смех.

А потом как началось!

Тракторист Сень:

- А сколько тебе бугай заработал?

Марко:

- Мыши зерна переточили?

Сразу было видно - громкой славой пользовался Селивон в Буймире.

По селу давно ходили разговоры, будто Селивон зарабатывал на племенном бугае.

А тут еще пастух Савва напоминает Селивону:

- А кто в яслях валялся вверх ногами?

Кому придет на ум после всех этих свалившихся на Селивона бед посылать его на выставку?

Кладовщик помрачнел, - неизвестно, чего собрание так развеселилось после этих вовсе не остроумных и неуместных выкриков.

Пастух, правда, другого мнения: в самую точку, должно, попали, - а то с чего бы смеялись люди?

И кладовщик должен проглотить клеветнический выпад пастуха против заслуживающего всяческого уважения человека.

- Селивон и по сю пору хомут на чердаке держит. Надеется, может, что вернется к нему обратно отцовский хутор. В одних руках шестьдесят десятин было!

Возмущение охватывает Селивона - долго ли опорочить человека! Ей-богу, от всех этих нападок очумеешь.

Очень уж развязно чувствует себя кое-кто на собрании. Конечно, не будь Нагорного, разве прошло бы пастуху это безнаказанно?.. Нынче же Селивону остается только помалкивать. Не потому ли пастух осмелел, разоткровенничался перед партийным секретарем? Урущак слушает, как Савва разносит председателя и нахваливает Мусия Завирюху: усвоил-де мичуринскую науку, знается с академиками, да и сам обновляет зерно, скрещивает пшеницу. Кому мы обязаны своими достижениями? Мало ценят Завирюху в Буймире. Белый клевер кто завел? Кто достал девять зерен и сейчас размножает гибрид многолетней кавказской ржи?

- Да какая польза с того? - пренебрежительно бросает Игнат.

Пастуха за живое взяло - туману напускает кладовщик.

- Наука! Дурень! - разъясняет он.

Кладовщик не сдается.

- У Завирюхи нет диплома! - говорит он, надеясь, видимо, заронить сомнение в умы колхозников.

- Что с того! У садовника в Бишкине есть диплом, а гусеница сад поела! - возражает пасечник Лука.

А тракторист Сень напоминает:

- В Куликах заморозками побило цвет, не уродили сады, в Бишкине солнце все сожгло, а Мусий Завирюха, который заведует у нас хатой-лабораторией, своевременно принял меры, избежал беды, и урожай собрали на славу.

- Это ты дело сказал! - похвалил тракториста пастух.

Завирюха не из тех людей, которым на старости лет кажется, что вместе с ними и весь мир стареет. Пастух вгорячах бьет себя в грудь, словно хочет сказать, какое еще молодое, трепетное сердце в иссохшей груди Завирюхи. Это страстное выступление заставило умолкнуть, притихнуть недругов. И Нагорный, поглядывая с явным сочувствием на пастуха, усмехается. Не будь здесь секретаря, разве стали бы слушать Савву? Затуркали бы, заклевали. Спасибо, Устин Павлюк обратился в райком, дабы Родион Ржа не посылал в Москву своих прихвостней да бездельников. Разве бы удалось пастуху защитить Завирюху, если б не секретарь? Урущак слова бы сказать не дал. А теперь Урущак сидит - и ни гугу, слушает, как бригадир Текля пашет да сеет, как она разбила поле на клетки, как удобрение возит, - потому-то и уродилась сильная пшеница!

- По чужой указке, не сама дошла, - бросил бригадир Дорош, завидуя, верно, что по двести пудов озимой пшеницы с гектара взяла Текля.

- Дорош посеял тридцать гектаров проса, а говорит - двадцать пять, чтобы больше с гектара получилось. Посылайте меня, дескать, на выставку!

Савва беспощадно расправляется со своими недругами, вступается за правду, на себя накликает беду.

Селивониха сидела на собрании надутая, слушала, как разносят мужа. Досадная неожиданность! Какой позор выпал на ее долю!

Соломия неприязненно поглядывала на Урущака - где ж его грозный вид, который так шел к нему и нагонял страх на непокорных? Соломия глазам своим не верит: да полно, Урущак ли это? Куда девался его воинственный пыл? Ведь, бывало, спуску не давал говорунам, а сейчас они вон как распоясались! Ведь умеет, знает же, как прищемить язык. Почему это он сегодня сидит такой молчаливый, брови насупил? Пить да гулять с Селивоном - только мигни, а как что сделать для Селивона - так кишка тонка. Мало перетаскал кабанов, муки, меду, рыбы? Шут их разберет, кого и задабривать! Считали - Урущак всесилен, все в своем кулаке держит.

Раскормленная Татьяна, в тревоге за мужа, тяжко вздыхала. Награды, медали, почет, слава - неужели все развеялось как дым? Закатилась его звездочка, погасла Игнатова сила? Себе не верила. Черта лысого поймешь тут, какого начальника улещать прикажете!

Кладовщика Игната, надо сказать, первая неудача не заставила сдаться, у него еще теплился слабый огонек надежды. Он со всем жаром продолжает доказывать, кого, по его мнению, требуется послать на выставку, кто своими достижениями прославил Буймир. Расхваливает доярку Саньку: поставила коров на ноги, умеет и присмотреть за ними, и раздоить.

- Если Санька останется на ферме, то недригайловская овца и та станет давать больше молока, чем у нее корова! Совсем на нет сойдет ферма! наперекор кладовщику ведет свое Мавра. Настырная баба, затвердила, будто знатная доярка Санька запустила коров: тощие, нечищеные, вечно ревут. Родион к самым отборным приставил - и тех ухайдакала. Чем зарабатывает славу? Председателю угодила!

Собрание шумно поддержало Мавру.

Заныло сердце, Соломия не стерпела, тоже вставила свое слово. Напала на представителей райцентра. Не выбирая выражений, распекала, что позволяют черт-те кому распускать бесстыжие языки. Ежели б не Нагорный, да кто бы тут посмел нахально выступать против председателя? Не видно разве, что Устин Павлюк не зря собрал своих приспешников, ведет поход против председателя? Родион лишь грозно посматривает на обидчиков - разве это поможет? Чуть Урущак попробует на кого прикрикнуть: "Это не по существу!" - Нагорный тут как тут, предостерегает: "Не закрывай людям рта!" Им только дай волю!

- Ты лучше скажи - сколько у тебя трудодней? - спросила Текля Селивониху.

Что могла сказать Соломия, которая одного дня в поле не была.