Великий тайфун

Костя жадно читал:

Нота заканчивалась следующими словами наркома иностранных дел:

Многое, что было непонятно, что вызывало сомнения, споры, разногласия среди деятелей Совета, стало ясным.

Дверь в кабинет открылась, и вошел доктор Гирса.

— Здравствуйте! — сказал он.

— Здравствуйте, — ответили ему Костя и Всеволод.

— Садитесь, — Костя указал свободней стул у стола.

Гирса сел.

— Вы хотели меня видеть?

— Да, мы вновь хотели выразить наше беспокойство в связи со столь длительной задержкой во Владивостоке ваших войск, — сказал Костя. — Сегодня двадцать восьмое июня. Прошел месяц после моего… в вашем присутствии… разговора по прямому проводу с Центросибирью, и ни один ваш солдат не вывезен. По распоряжению Совнаркома мы отвели для ваших солдат лучшие казармы, выдали обмундирование, продовольствие. Но дальнейшее пребывание в городе такой большой армии, поймите, ставит нас в затруднительное положение.

— Мы уже неоднократно заявляли, — очень любезно ответил Гирса, — что чрезвычайно тронуты вашей дружеской заботой о наших солдатах. Мы едем туда, где можем безотлагательно продолжать борьбу против наших вековых угнетателей — германцев, на французский фронт. Это наша единственная цель. Наш народ продолжает воевать за свою независимость. К России, как к братской славянской стране, мы всегда были и будем лояльны. Как демократический народ, мы приветствуем свержение царского режима, попиравшего человеческие права, но в дальнейшую борьбу русского народа мы не вмешиваемся и вмешиваться не будем.

— К сожалению, — сказал Костя, — много фактов, свидетельствующих об обратном… Да что говорить! Вы прекрасно осведомлены обо всем.

Гирса несколько раз кивнул головой.

— Да, это так. Мы с вами вместе говорили об этих фактах с господином Яковлевым. Еще раз просим передать всем русским солдатам наше глубокое сожаление о том, что могли возникнуть конфликты, приведшие к кровопролитию. Наши эшелоны, находящиеся в Сибири, стремятся во Владивосток, и они должны быть уверены в искреннем желании советской власти продвинуть их для дальнейшего следования морем на французский фронт. При всех сношениях с нашими людьми считаем крайне целесообразным посылать исключительно русских людей и ни в коем случае не посылать принявших русское подданство мадьяр и немцев. Это нервирует наших людей.

— Мы этого не делаем, — возразил Костя. — Прошу вас принять самые срочные меры к скорейшей отправке ваших солдат. Это и в наших и в ваших интересах.

— Безусловно. С каждым днем нашего пребывания здесь в наших войсках становится все больше коммунистов, — Гирса как бы в недоумении приподнял высоко брови. — От нашего шестого полка откололась значительная часть солдат, под командой Мировского и других организован красногвардейский батальон. На Светланской улице красуется вывеска штаба чешского красногвардейского батальона: чешские солдаты приглашаются вступать в Красную гвардию. Я вижу у вас на столе чешскую большевистскую газету, которая стала выходить здесь. Говорят, она печатается в вашей типографии и даже, кажется, в этом здании? — Гирса вопросительно посмотрел на Костю. — Все это не в наших интересах.

— Почему же вы, — вежливо спросил Костя, — не спешите с отъездом?

Помолчав, Гирса ответил:

— Вы же знаете: нет пароходов.

— Требуйте у союзников. Мы самым категорическим образом настаиваем на вашем скорейшем отъезде. Прошу вас о нашем разговоре передать членам «Национального совета».

— Я немедленно доложу. — Гирса встал и любезно откланялся. — До свидания. — Он закрыл за собою дверь.

В кабинет вошел Дядя Володя, только что приехавший из Хабаровска, где он докладывал о забайкальских делах.

После взаимных приветствий Володя сел к столу, вынул из кармана кисет с трубкой, набил ее табаком.

— Закуривай, — предложил он Косте.

— Я своего, — Костя взял со стола свою трубку.

— кто это здесь сейчас был? — спросил Володя.

— Это член «Национального совета» доктор Гирса.

— А! Слуга двух господ?

— По-моему, трех, — заметил Всеволод Сибирцев.

— Тогда уж четырех, — возразил Володя.

— Это вернее, — сказал Костя.

— Сегодня прямо с поезда я пошел в железнодорожные мастерские, — заговорил Володя. — Рабочие недовольны Советом. Говорят — мало бдительности к действиям чехословацких войск, Совет слишком доверяет чешским главарям. Те клянутся: мы-де ваши друзья, — а сами роют окопы.

— Какие окопы? — встревоженно спросил Костя.

— Вчера легионеры вырыли окопы на Первой речке, неподалеку от железной дороги. Говорят, для учебной стрельбы. Что-то подозрительно..»

Наступило молчание.

Весь ход событий, связанных с контрреволюционным мятежом чехословацких войск в Сибири, говорил о полной возможности и даже неизбежности такого мятежа и во Владивостоке.

— Но только что был Гирса, — нарушил молчание Костя, — уверял в лояльности…

— Дипломатия! — возразил Володя.

Опять замолчали. В кабинет входили другие члены Исполкома. Каждый понимал, что положение создалось не только тревожное, но и безвыходное. Против советской власти в Приморье стояли Япония, Америка, Англия, Франция, Италия, Канада и пятнадцать тысяч чехословацких солдат. У Совета не было войска. Армия была демобилизована. Крепость разоружена. В городе находились лишь небольшие красногвардейские отряды.

С каждой минутой молчания тревога росла, она, казалось, таилась в каждом углу большого Костиного кабинета.

В открытые окна уже смотрела ночь. Пошел дождь, зашумел в листьях деревьев.

К утру дождь стих. Над сопками за Гнилым Углом взошло солнце.

В кабинет Кости, где кроме него были Дядя Володя и начальник милиции Дмитрий Мельников, вошел сотрудник канцелярии с пакетом в руке.

— От чешского штаба, — сказал он и вышел из кабинета.

— Что такое?! — изумленно воскликнул Костя, прочитав коротенькое отношение, написанное на машинке. — Вы слышите? Чехословацкое командование требует разоружения Красной гвардии в тридцатиминутный срок.

— Разоружения Красной гвардии? — с не меньшим изумлением переспросил Володя. — Требуют?..

В кабинет вошел тот же сотрудник:

— Офицеры пришли за ответом.

— Какие офицеры? — спросил Костя.

— Те, что принесли пакет.

— Скажите, что ответа не будет, — сказал Володя. — Какая наглость! — Гнев кипел в нем.

— Я поеду в «Национальный совет» с протестом, — проговорил Костя, беря со стола фуражку.

Мельников позвонил своему заместителю:

— Вооружи людей с ног до головы. Я сейчас приеду. — Он бросился из кабинета.

Но в канцелярию Совета уже ворвались чешские солдаты и, взяв ружья наперевес, замерли. Офицер скомандовал:

— Ни с места! Все арестованы.

Сергей Гуляев, сидевший за одним из столов, выхватил из кармана браунинг и выстрелил себе в висок; по щеке у него потекла темная кровь, он грохнулся на пол.

В кабинете у Кости в этот момент прозвенел телефонный звонок. Костя снял трубку.

— Слушаю… Да, да, я у телефона… Что? — бледность покрыла его лицо. — Слушаю… Слушаю! — кричал он в трубку. — Прервали! — Он бросил трубку

— Что случилось? — спросил Володя.

— Звонили из штаба крепости… Чешские войска окружили штаб, идет бой. Японцы захватывают пороховые склады. Английские матросы заняли вокзал. Американцы выставили караул у консульства… Идем! — Он схватил фуражку со стола.