Сильнее бури

План алтынсайцев вызвал у Абдуллаева серьезные сомнения уже потому, что выдвинули его «снизу». Точных указаний на этот счет «сверху» не было. Не было единогласия и среди районного руководства. Вопрос был спорный, и, по мнению Абдуллаева, обкому следовало от него просто-напросто отмахнуться, дабы не наживать лишних хлопот и неприятностей. Правда, как раз в это время партией было принято постановление о широком наступлении на целинные земли, но конкретного упоминания именно об Алтынсае в нем не имелось. Общие положения, с которыми Абдуллаев всей душой был согласен, нельзя же распространять огульно на все области, на все районы! Одним по силам поднять целину, а у других таких возможностей нет. Не случайно же утверждает Султанов, - а Султанову Абдуллаев верил, - что авторами «алтынсайского» плана не учтена специфика местных условий.

Вот если бы этот план был спущен хотя бы из Ташкента… Но Ташкент не предлагал Абдуллаеву в циркулярном порядке заниматься покорением алтынсайской целины. А посему благоразумнее будет положить предложение алтынсайцев под сукно, похоронить его как несбыточную «фантазию». Абдуллаев, конечно, понимал, что свою позицию следует обосновать. Но это уже чистая формальность. Пока труженики Алтынсая, засучив рукава, вспахивали новые земли, единоборствовали с бурей, в обкоме по настоянию Абдуллаева создавались и заседали комиссии. Эксперты составляли длинные, противоречившие одна другой докладные записни. Благородное начинание алтынсайцев погружалось в бездонные бумажные омуты…

Но алтынсайцы не опускали рук. Свою правоту они старались доказать делом. Юсуфий одернул их, однако в ответ на его выступление в той же газете появилась статья Джурабаева, и, что уж там говорить, статья толковая, дельная. На защиту «целинного» плана поднялись простые дехкане. Первый секретарь обкома, знавший обо всем этом, настойчивей торопил Абдуллаева. А тут еще эта статья в республиканской газете…

Все складывалось так, что тянуть дальше было нельзя, Абдуллаеву оставалось либо одобрить план алтынсайцев, либо, ссылаясь на мнение Султанова и туманные формулировки комиссий и экспертов, перечеркнуть его.

Одобрить?.. Но рука Абдуллаева не поднималась расписаться под планом, попавшим в обком не из Ташкента, а из какого-то Алтынсая.

Перечеркнуть?.. Но дело зашло слишком далеко. Признав этот план нереальным и не соответствующим интересам государства, пришлось бы привлечь к суровой партийной ответственности его авторов и исполнителей. Подобные действия обкома получили бы широкую огласку. Наказанные' наверняка обратились бы в высшие инстанции. В этом случае, чтобы доказать правильность своих действий, Абдуллаеву понадобились бы более обстоятельные и солидные возражения против «целинного» плана, чем те, какие были в его распоряжении сейчас.. А тут еще эта газета…

Абдуллаев сел за стол, взял газету, вним^ тельней перечитал встревожившую его статью.

Статья, казалось бы, никак не касалась самого Абдуллаева. В ней доставалось, и крепко доставалось, секретарю парторганизации одного крупного совхоза за то, что он вкупе с директором пытался заморозить новаторскую инициативу простых рабочих. Абдуллаев знал этого секретаря и до этого дня считал его «неуязвимым». И вот - нате же! - добрались и до него! Выходит, никто теперь не застрахован от жесткой партийной критики! Трудные, тревожные времена настали для Абдуллаева. «Вот уж правда, - подумал он с досадой, - не знаешь, откуда взойдет луна».

Разные люди по-разному воспринимают критические газетные выступления, имеющие прямое или косвенное отношение к их собственной деятельности. Одни небрежно усмехаются: «Это не про меня писано, у меня и обязанности иные, и должность крупней». Другие, поумнее, принимают упреки, содержащиеся в статье или фельетоне, в свой адрес, но полагают, что фельетонов должен бояться лишь тот, чья фамилия там названа, а лично для них опасность миновала: снаряды в одну воронку два раза не падают. Третьи же, то ли потому, что они проницательней, то ли потому, что трусливей, видят в таких материалах конкретную для себя угрозу. «Сегодня газета посвятила свое выступление моему знакомому, а завтра, неровен час, влетит мне. Нынче нелегко увильнуть от критики…»

Так думал и Абдуллаев. Он не решался поддержать алтынсайцев. Но еще больше боялся он, что в газете, подвергшей резкой критике совхОе- ного партийного «вельможу», в недалеком будущем могут за подобные же действия дать нахлобучку Абдуллаеву, и ему придется отвечать не за то, что он одобрил план алтынсайцев, а за то, что вовремя его не одобрил!

Абдуллаев боялся разноса, и только разноса. Но, настраивая себя на доброжелательное отношение к «целинному» плану, внутренне готовясь к тому, чтобы на бюро обкома рекомендовать его к утверждению, от страха теряя привычную осторожность, он силился согласовать свои предстоящие действия с обычными своими принципами. Ведь статья в газете была, хотя и не вполне, но все же указанием «сверху», - «сверху» требовали, чтобы партийные руководители поддерживали инициативу «снизу». Нужно было выполнять это требование.

Смущал Абдуллаева и вопрос о Султанове, - как быть с этим ярым противником освоения целины? Ведь Абдуллаев обещал председателю райисполкома свою поддержку, и если убрать плечо, на которое тот опирался, это будет предательством. Но хуже всего, что, потеряв опору, брошенный на произвол судьбы Султанов мог потянуть за собой и Абдуллаева, своего друга и покровителя. С другой стороны, выгораживать Султанова, успевшего уже наломать дров, было рискованно. «Ладно, - успокоил себя Абдуллаев, - после что-нибудь придумаю. Как-нибудь выручу незадачливого друга!»

И усмехнулся со снисходительным сожалением.

Тлава тридцать первая

КАДЫРОВ ОСТАЕТСЯ ОДИН

После того как обком поддержал план освоения целины, забот у Айкиз прибавилось, но, как и прежде, охотней и чаще всего наведывалась она в новый кишлак. Ей не терпелось увидеть его ожившим, повеселевшим от людской разноголосицы, от хозяйской хлопотливости новоселов. Что же это за гнездо, если в нем нет птиц!

Уста Хазраткул, как и обещал, сдал поселок колхозу намного раньше срока. Дело теперь было за Смирновым. Праздник переселения Айкиз намеревалась устроить лишь после того, как вступит в строй большой канал и в поселок придет вода.

В один из августовских дней она отправилась к Смирнову узнать, много ли осталось работы на канале. Смирнов протер привычным движением очки, надел их, подвел Айкиз к окну и показал рукой на открывавшееся перед ними строительство.

- Смотрите сами, Айкиз! - и сварливо добавил, как будто Айкиз в чем-то обвиняла его: - Не бездельничаем, не сидим сложа руки…

Работы на водохранилище шли к завершению. Там, где канал выходил из искусственного озера, ^силась железобетонная плотина. Над самим каналом, уже достаточно глубоким, клонились стальные шеи энскаваторов, скреперы и бульдозеры усердно разравнивали дно. Всюду - люди, машины, горы земли и щебня. Но воды из смирновского кабинета не было видно, и не потому, что ее загораживала выросшая круговая дамба. За последние месяцы озеро обмелело. Его воду выпили хлопковые поля. Смирнову, день за днем наблюдавшему, как убывает вода в озере, эти поля казались живыми. Чудилось, прильнули они к воде жаркими, жаждущими губами, как стадо на водопое, и пьют, пьют, не могут утолить жажды! Вечно недовольный сделанным, Смирнов старался придумать, как бы увеличить годовой запас воды в озере и наиболее разумно и экономно организовать ее распределение, чтобы не пропадала даром ни одна драгоценная капля!

- Неплохи у вас дела, Иван Никитич, - одобрительно сказала Айкиз, оглядев водохранилище.

Инженер усмехнулся, горошинка-родинка на его подбородке чуть подпрыгнула.

- Какое там неплохи! Сроки жмут, Айкиз!

- В сроки ведь вы укладываетесь, Иван Никитич.