Пурга в ночи

Перепечко опять выругался и оглянулся, не услышал ли его кто. Шахтеры шли группами, но вблизи Перепечко и Трифона никого не было. Они шли по дороге, ведущей в Ново-Мариинск. Короткий день уже клонился к вечеру. Хмурое небо было забронировано толстыми снеговыми тучами.

— Чего ты ревкому сулишь? — пренебрежительно спросил Трифон. — Болтовня одна. Они нас вон как упекли. Спасибо скажи, что вслед за Громовым не отправили.

«Трус, — с презрением подумал о товарище Перепечко и похвалил себя за осторожность. — Давно бы послал тебя, слюнтяя и тряпку, к чертовой матери, да мошна у твоего отца полная».

Перепечко покровительственно похлопал Бирича по спине — выше он не доставал.

— Не горюй, гусар. Мы еще споем под гитару отходную ревкомовцам.

Бирич ускорил шаги. Он увидел дом отца. К его удивлению, старый Бирич встретил их без особой радости.

— Нас власти отпустили, — пояснил Перепечко. — Все законно, и нет места для ваших волнений.

— Знаю, знаю, — закивал Бирич. Он все еще на приглашал их войти.

— Гремя кандалами, вернулись в отчий дом, — шутил Перепечко. Он был оживлен и разговорчив. Прогулка, ощущение свободы и ожидание предстоящей выпивки и вкусной еды, по которой он особенно соскучился, подняли его настроение. — Вот ваш блудный сын и его верный оруженосец.

— Проходите, — Бирич неохотно пропустил их и тщательно запер дверь.

— Надолго вас отпустили?

— Утром мы снова честным и прилежным трудом будем добывать себе на пропитание. — Перепечко декламировал: — Первый принцип социалистического, нового, грядущего строя: «Кто не работает, тот не ест» — так провозгласил его северный пророк товарищ Мандриков. Ха-ха-ха! — Он разделся, швырнул в угол грязную шубу и шапку, раскинул руки. — Что же вы нас не заключите в отеческие объятия? А, понимаю, мы грязные, как тысяча бездомных аристократов. Воды нам, воды!

— Добрый день! — Эти слова, произнесенные по-английски, заставили Перепечко круто повернуться, а Трифона от удивления приоткрыть рот. Из комнаты выходил Стайн.

— Сэм, дружище! — закричал Перепечко и бросился к американцу. — Жив, здоров!

— Пребывание у большевиков на каторге не повлияло на ваш оптимизм, — улыбнулся Стайн и пожал руку Перепечко. — Рад видеть вас бодрым.

Сэм поздоровался и с Трифоном и, оценивающе их оглядывая, поинтересовался:

— Вам, кажется, пришлось по вкусу добывать уголь у большевиков?

— Вы угадали, дорогой сэр, — театрально раскланялся Перепечко и огрызнулся: — Я бы хотел посмотреть на вас, как бы вы в угольной норе себя чувствовали.

— Я не стремлюсь к сильным ощущениям, — Сэм затягивал разговор, чтобы лучше присмотреться к своим собеседникам.

— При случае большевики вам их доставят, — пообещал Перепечко и вновь напустился на Сэма: — Вы тоже хороши. Чего только не наобещали, а отдуваться нам пришлось. Посмотрите на нас.

— Не надо столько эмоций, — остановил его Сэм. Его радовал гнев Перепечко и хмурый вид Трифона. — Экономьте свою энергию: она понадобится для более серьезных дел.

— Когда? — Перепечко насторожился. Слова Сэма прозвучали многозначительно и веско.

— Об этом вам скажет мой капитан Рули. — Сэм пригласил Перепечко и Биричей в комнату. Там их у стола ждал Рули…

Через час Бирич вышел из своего дома и неторопливо пошел по Ново-Мариинску. Он дошел до ревкома, незаметно поздоровался с Еремеевым, потолкался среди собравшихся у объявлений о перевороте в Петропавловске и направился к кабаку Толстой Катьки. Бирич выпил стопку рому и шепнул кабатчице:

— Не жалей водки для пролетариев. Такой, какой ревкомовца напоила.

— Боюсь я, Павел Георгиевич!

— Осторожнее, — посоветовал Бирич и, убедившись, что в кабаке нет того, кто ему нужен, вышел.

Уже смеркалось, а Бирич все еще не возвращался домой. Он заглянул к Лампе, но у него было несколько покупателей, и Бирич снова направился к ревкому. Теперь ему посчастливилось. Он еще издали заметил сутулую фигуру Рыбина и подошел к нему. Рыбин увидел Бирича, когда тот был уже рядом.

Встреча с Биричем не была для него приятной, и коммерсант это видел, но отнесся безразлично. Он знал, что Рыбин в его руках. А большего и не надо. Он незаметно сделал Рыбину знак, чтобы тот следовал за ним, и повернул к своему дому. Рыбин скоро нагнал его и пошел рядом.

— Давненько я вас не видел, — сказал Бирич и мельком посмотрел на худое, нервное лицо Рыбина.

— Неспокоен я. Я сделал все, как вы велели. Гринчук выдает продукты, а они скоро кончатся. Что тогда будет со мной? Ревком узнает, что я…

— Все будет хорошо, дорогой мой! — Бирич ободряюще улыбнулся. — Вам ничто не угрожает, поверьте мне. Вы еще будете щедро отблагодарены и… — Тут Бирич многозначительно помолчал и спросил: — Чем вы сейчас занимаетесь?

— Вожу уголь с копей. — Рыбин с надеждой смотрел на коммерсанта. С тех пор как в Ново-Мариинске власть взял ревком, он ни разу не видел Бирича таким довольным.

— Отлично, отлично! Я попрошу вас еще об одном одолжении. Передайте вот эту записочку господину Струкову.

Бирич незаметно сунул Рыбину маленький квадратик бумаги. Рыбин зажал его в моментально вспотевшей ладони: опять что-то против ревкома. Но Струков же большевик. Рыбин не мог разобраться в своих мыслях.

— Да, я в записке забыл упомянуть о времени. Передайте Струкову на словах, что боли у меня, — коммерсант похлопал себя по груди, — наступают в то же время, как и в первый раз. Не забудете?

— Н… н… нет. — Рыбин больше не сомневался, что Бирич передает через него какой-то шифр.

— Вот и отлично. — Бирич притворно вздохнул: — Что-то я устал. Так вы сейчас на копи и поезжайте. Ну, будьте здоровы и помните, за все вы будете щедро вознаграждены. За все, дорогой мой.

Он свернул в сторону и зашагал к своему дому. Рыбин беспомощно посмотрел ему вслед и, тяжело вздохнув, направился за упряжкой.

По дороге на копи он мучительно думал, как незаметно передать записку. Так будет безопаснее. Рыбин прочитал записку, как только выехал из Ново-Мариинска. Бирич жаловался на боли в сердце и просил вновь прописать лекарство.

На копи Рыбин приехал перед вечером. Вручить записку Струкову не представляло труда. Струков не воспользовался разрешением ревкома и остался на копях. Да и идти ему было не к кому. Встречаться же с Биричем или Учватовым он опасался: ревкомовцы могли установить за ним слежку, и Струков коротал время над куском сухого сучковатого дерева. Вот уже неделю он пытался вырезать из него голову бородатого старика. Осторожно работая ножом, Струков обдумывал свое положение. В правдивости сообщения из Петропавловска он не сомневался. Там Советы.

Могут ли большевики захватить власть во Владивостоке? Едва ли, несмотря на падение Колчака. Ни американцы, ни японцы, оккупировавшие большие районы Дальнего Востока, не допустят возникновения Советов. Кроме всего прочего, это будет пагубно влиять на солдат, и они могут привезти большевистскую заразу к себе домой. Струков вспомнил, что еще во Владивостоке ему приходилось слышать о переходе японских и американских солдат к партизанам…

А пока Владивосток в руках генерала Розанова и союзников, ему нечего опасаться, что ревкомовцы смогут установить связь с товарищем Романом. Да если это и удастся, то надо будет доказать, что Струков не тот Струков. Он улыбнулся и еще прилежнее заработал ножом. Кончиком он вырезал волнистую прядь бороды. За этим занятием его и застал Рыбин.

Прежде чем подойти к Струкову, он осмотрел барак. Без шахтеров он показался большим, пустынным и особенно неуютным. На нарах в полутьме лежало несколько угольщиков. Они спали. Четверо бывших колчаковских милиционеров шумно резались в карты и не обратили внимания на Рыбина. Он подошел к печке, погрел о нее руки, зачерпнул из ведра кружку воды и стал неторопливо пить, следя за нарами. Все в порядке.

— Как живой получится.

— Нравится?

Струков выпрямился, оглядел скульптуру и перевел взгляд на Рыбина. Тот показал глазами на дверь и едва заметно качнул головой. Струков, прикрыв глаза, молчаливо ответил, что понял его. Рыбин, побродив по бараку, вышел.