Лоцман кембрийского моря

Значит, она должна была сама видеть, и она больше не спрашивала. Но Лидия видела только странную смесь грубых и огрубевших лиц, неукротимых и измученных русских и разноплеменных лиц.

— Нажились — и отъезжают, — сказал дядя с насмешкой.

— Нажились бы, так и прижились, — отразила сейчас же с раздражением молодая женщина.

Таня подскочила к Небелю и опять пошептала ему. Небель поднялся на пароход.

Груз экспедиции скоро начали переносить. Грузчики ходили словно со скуки. Посадка не начиналась, второго гудка не было, и пассажиры волновались.

— Давай, что ли! Зимовать, что ли! — кричали нетерпеливые.

Чей-то потрясающе сильный голос перекрыл весь гомон:

— Эй, капитан! Мороз не велик, а стоять не велит!

В толпе были люди, привычные затевать бучу. По тону толпы ясно было, что она действительно не собирается зимовать.

— Старатели, — сказал кто-то. — Легко мечтали мох драть и золото брать.

— А не хватило соболюшек, собачьи шубы не по моде…

И Лидия с жалостью увидела, как плохо одеты все подряд: в отслужившие ватники и полушубки, подвязанные обноски на ногах, веревочные чуни. У этого пестрого люда — с Украины, Белоруссии, Рязани, из Крыма, Казахстана и так далее — было одно общее качество: подъемность — и одно общее уродство, пригнавшее их сюда и выгонявшее теперь отсюда: авантюристическое сочетание жадности и шаткости.

Они должны были убраться до морозов. Для них последний рейс «Якута» был рейсом спасения, и они опасались каждого часа промедления.

…Капитан в обношенном кителе вышел из каюты к пассажиру и, глядя в сторону, выслушал изысканно пространное изложение просьбы отложить на завтра отправление парохода. Ничуть не торопил пассажира, даже выждал еще после того, как Небель замолчал. Капитан, плотнотелый, краснолицый, глядя по-прежнему в сторону, спросил:

— Ну, так чего вы хотите?

Небель, озадаченный, изумленный, сказал оторопело:

— В интересах экспедиции Академии наук Советского Союза в высшей степени желательно, чтобы пароход ушел завтра.

— Пароход не может уходить, когда это желательно пассажирам. Перед отходом дадим гудок. А вы будьте наготове. Сегодня, видимо, не уйдем.

— Но гудок уже был… — робко напомнил Небель, еще более изумленный и немного встревоженный.

— Мало ли что был, — властно сказал капитан, не пошевелив закаленные, твердые складки на лбу и на щеках. — Один гудок был, а больше не будет. Напрасно не ждите, предупреждаю. Можете сказать всем.

На палубу вышел помощник капитана с Небелем. Небель сошел на берег, а помощник подошел к борту и, не потрудившись взять мегафон, крикнул, что пароход отплывет завтра в десять часов, по расписанию.

В толпе передались его слова волной голосов, как по воде кругами.

— Но расписание на сегодня! — закричали возмущенные геологи и стали требовать, чтобы, по крайней мере, допустили их на пароход.

— Расписания никакого нет, — объявил помощник и ушел.

В страшном шуме рассвирепевшей толпы Таня дерзко кричала:

— Конечно, он совершил это в надежде, что я расскажу тебе о его всемогуществе. Кроме того, он хочет пригласить нас в театр сегодня вечером… А кроме того, ты ошибаешься, предполагая, что Бернард в тебя влюблен. Он влюблен только в себя.

Лидия смеялась.

— Скажи ему, что он ничего не совершил. Мы уже узнали, что здесь такой порядок: ничего не делать вовремя, если можно сделать не вовремя! Нахал он, твой Бернардик.

На другой день около часу дня четыреста человек вскочили со своих сундучков; пароход выдал традиционные три гудка подряд, матросы на борту встали у трапа, а на берегу милиция отошла в сторону — и пассажиры штурмом, оттесняя друг друга, навалились на мостки.

Часы в салоне стояли. Может быть, забыли их завести однажды, а потом и стали считать, что часы испорчены. Команда не слишком задумывалась даже о том, чтобы самим обернуться до ледостава, — а ответственности перед пассажирами не было в заводе с тех самых пор, как пароходы появились на Лене.

В этот день пошла первая легкая шуга — ледяные чешуйки на реке. Чешуйчатая вода медленно лилась километровой полосой по совершенно плоской земле и казалась мелко разлитой. Но она имела несколько метров глубины и была лишь одной из проток Лены, а главное русло скрывалось где-то за шестидесятикилометровой плоскостью острова Харьялах.

Лидия с тревогой оглядывалась на рябую реку и увядшие берега.

Пароход сделал размашистую дугу в три или в четыре километра вокруг отмели Харьялах. На заиленных песках после заморозков побурел покос в оголившихся редких кустах.

Справа по курсу парохода лежали небольшие острова, потом начался большой остров Улу-Ары и по другую сторону от главного русла тоже большие острова, покрытые обмороженными, помертвелыми лугами, поросшие тальником или голопесчаные. Встречались и маленькие острова, широкие и узкие, — на куски разбитый материк. Острова цеплялись один за другой, фарватер обходил их справа и слева, и по всей просторной долине река оставила многочисленные озера у самого берега и далеко за горизонтом. Где же было увидеть всю Лену?.. В островах она имела ширину возле Якутска двадцать пять километров.

Погода была пасмурная, дул так называемый «свежий» ветер. Геологи проводили день на палубе, одевшись потеплей в стеганые ватные штаны и куртки и меховые шапки.

Один Небель прогуливался с непокрытой головой, и «свежий» ветер не мог пронять густейшие волосы на его голове.

Порожин в мохнатой ушанке сидел на палубе, обнявшись с собакой, оба в собачьих мехах одинаковой расцветки. Геологи острили, что Порожин приобрел в Якутске собаку и заодно доху с плеча ее сестер и братьев.

Две недели пароход поднимался до Полной. Секрет этой медлительности заключался в том, что пароход простоял у девятнадцати пристаней девять дней в ожидании грузов и разгрузки. Матросы лениво разъясняли затосковавшим пассажирам:

— Нам груз интересен, пассажир — без выгоды.

Пятнадцать минут «Якут» шел мимо очередного плоского острова и все это время беспрерывно гудел. Это вызвало удивление всей команды и привело в отчаяние пассажиров. Лидия прибежала на мостик с мольбой о пощаде. Капитан молчал. Пароход гудел.

Наконец остров кончился, пароход поравнялся с протокой.

Капитан поглядел на похудевшее и чем-то опечаленное лицо пассажирки и приказал в трубку:

— Усилить гудок!

Пытка прекратилась, когда ушли от протоки. Лидия спросила, что означал этот гудок. Капитан сказал:

— За тем островом река Полная.

Лидия порывисто оглянулась. Остров уже слился с берегом, и протока стала неразличима.

— Как вы узнали, что он на Полной? — нелепо вскричала, страшно раздосадованная тем, что сама не позаботилась о гудке.

— Из пароходства передали. Директор Черендейского затона тоже просил… Но только навряд ли услышали гудок… Из Совнаркома звонили в пароходство… — Звонок из Совнаркома, конечно, меньше значил для капитана, чем просьба директора Черендейского затона.

Час спустя «Якут» остановился против поселка Черендей, растянувшегося на левом берегу реки, у подножия пологих гор.

Лидия первой сошла на берег и помчалась к светленькому лиственничному домику с лавкой эвенкийской кооперации.

Лидия влетела в комнатку председателя кооператива. За некрашеным крепким столом местной работы сидел человек в пальто и в шапке, с широким русско-якутским лицом, начавшим стареть, и слегка косоватыми внимательными глазами, которые не поддавались старости.

— Здравствуйте! — воскликнула Лидия и сгоряча: — Вы, конечно, знаете товарища Зырянова?

— Здравствуйте! — приветливо сказал председатель. — Товарища Зырянова знаю. Человек приятный, как бульон из потрохов.

Этот якутский комплимент она слышала не первый раз, но чтобы о Зырянове сказали!..

— Его подстерегает удача орла, — уверенно продолжал председатель.