Лоцман кембрийского моря

Земля была гораздо менее подвижной, чем вода, но тоже непрерывно двигалась — в сторону, противоположную движению плота.

Она двигалась со всеми своими неисчислимыми деревьями, а внутри нее, видимые в обрывах берегов, текли в тесноте на просторе твердые полосы коричневой, красной, серой земляной начинки, очень длинные полосы — как Вымь-река и вся Двина. Весь мир находился в непрерывном противоречивом движении, неплавном, убыстренном на стрежне, замедленном у берегов.

На земле жили люди — на берегах, на прогалинах в лесу и между болот. Все лето Вася нетерпеливо и молча дожидался встречи с людьми. Зимою худенький мальчик с яркими глазами и взмокшими льняными волосами под овчинной шапкой неудержимо скатывался с высокого берега на замерзшую реку, по залысинке, протертой в снегу. Потом нетерпеливо, с веселой компанией, взбирался обратно.

Его нетерпение относилось не только к земному тяготению, позволявшему скатываться, но мешавшему подняться на берег; а он еще не знал, что сила одна и та же, ему и враг и друг в одно и то же время. Его нетерпение относилось ко всему замороженному, остановленному миру, где оставалось почти единственное доступное веселое движение — на ледянках, но слишком короткое и все на том же месте.

Вода и земля приморожены были друг к другу и остановлены на долгое, почти бесконечное время. Этот мир тесно ограничен был одним-единственным белым цветом — и радостным, и малосъедобным. Он также ограничен был неизменным холодом, рыхлым снегом и тихоходными ножками мальчика.

В доме матери все, и даже отец, жались к печке, и было голодно-просторно день за днем в опустевшем и стесненном мире.

Но земля великолепно раздевалась из белоснежной шубы, и Вася переселялся в разнокрасочный, скороподвижный и недолгий летний мир отца. Вася в одной рубашонке бегал на теплых бревнах плота, нырял в холодные омуты, сплывал с отчаянной смелостью на шумных перекатах, где мускулистая вода толпится и толкается и маленькому мальчику страшно одному, но весело убежать от отца.

Все лето, слишком короткое, Вася наблюдал обнаженную, зацветающую и отцветающую землю в оскалах берегов.

По ночам бывало холодно. Затяжные костры на всю ночь прикрывали спящих от мороза и от обильного утреннего инея. Шпалерный огонь отгораживал Лидию от Зырянова, как рыцарский меч… И Василий невероятно гордился собой! Под утро мороз крепчал до 10—11 градусов.

Только один день был пасмурный. Сначала выпал снежок, а потом, к вечеру, придождило. В этот день Лидия мечтала попасть в Якутск, но город не появлялся, и она нервничала.

— Может быть, он за этим островом, а мы заночуем под самым городом и утром увидим уходящий пароход? Давайте пройдем этот остров.

Они проходили этот остров и видели впереди следующий.

Начался дождь, Василий решительно повернул к берегу.

Лидия съежилась в своей палатке и слушала торопливый стук топора. Думала: без нее Зырянов наверняка продолжал бы плыть еще часа два под дождем, до полной темноты, хотя он-то знает, что город будет завтра.

Сквозь однообразный, уже пришумевшийся в ушах шелест дождя Лидия услышала шорохи мокрого песка под щупающими копытами лошадей, боящихся скользкой гальки. Она выглянула. Люди ехали верхами со стороны Якутска.

Трое якутов остановились у костра, и старший приветствовал хозяев:

— Капсе.

— Говори, — приветствовал младший то же самое по-русски.

— Здравствуйте! Говорите! — приветливо ответила Лидия.

Гости уважительно помолчали.

— Далеко ли до Якутска? — спросила Лидия по-русски.

— А тебе в Якутск? — спросил младший.

Два якута посовещались, не слезая с коней, поглядывая на лодку, на мачту. Они громко разговаривали между собой по-якутски. Младший не принимал участия в совещании, а когда двое покончили, младший сказал по-русски:

— Они говорят, без паруса два горшка до Якутска. С парусом, должно быть, два конных горшка осталось вам до Якутска.

— Какие горшки? — спросил Василий нетерпеливо.

— Конные горшки, если с парусом, — повторил младший.

— Когда горшки бывают конные, а когда пешие? — Василий вспыхнул гневом.

— Я все понимаю, — быстро сказала Лидия, удерживая смех, — мы будем в Якутске в полдень, если не будет ветра, а с парусом успеем к десяти.

— Правильно, — сказал молодой по-русски и, удовлетворенный, спросил: — Будем ночевать?

— Не путайте, Лидия Максимовна! Пусть он объяснит. У меня тоже есть горшок на плечах.

— Твой горшок на плечах не умеет считать дорогу, — сказал молодой якут весело.

Василий онемел от негодования. Он, конечно, устал и хотел поскорее спать и пораньше встать — потеря времени на болтовню с якутами чрезвычайно раздражала его. А необходимость быть вежливым в присутствии Цветаевой становилась невыносимой.

— В твоем горшке не варится, понимаешь, — любезно пояснил молодой, улыбаясь обоюдной шутке.

— Ну, я вижу, тебе свой горшок не дорог! — Василий поднялся от костра.

— Надо обыкновенный горшок с мясом, — сказал молодой якут примирительно, — чтобы накушались мама и папа, два мальчика, их сестренка.

— Ну, вы поняли?.. Это старинная мера времени в пути, в различных условиях дороги. Пока уварится горшок мяса для средней семьи, то есть часа за два, конный пройдет вдвое большее расстояние, чем пеший. Отсюда пеший и конный горшок пути…

Младший якут внимательно выслушал Лидию, после чего повторил вопрос, обращаясь к Василию:

— Будем ночевать?

— Ночуйте, — сказал Василий хмуро.

Досада на свою промашку не могла скоро пройти.

Утром часу в десятом Зырянов торопливо взогнал лодку на плоский берег у пристани Якутска, крикнул нетерпеливо Лидии:

— Обождите! — и побежал.

Она осталась сидеть в лодке и смотрела, куда он бежит. У пристани стоял катерок — Зырянов добежал до него и скрылся.

— Дикарь! — сказала Лидия громко, вышла из лодки и подошла к катеру.

Зырянова не было видно.

Он появился через некоторое время очень довольный и, ничего не объясняя, перенес на катерок свой рюкзак. Потом он помог Лидии добраться до гостиницы и перевезти груз образцов, наняв тележку.

Лидия не задала ни одного вопроса. Самое главное она угадала: катер отвезет его на Полную. Но как ему удалось добиться?..

Он почтительно простился у гостиницы.

— Вы хоть позавтракайте!

Он махнул рукой в сторону пристани, пробормотал:

— Там, — и побежал.

Она живо представила себе, сердясь и насмехаясь, возмутительно самоуверенный его ответ на упреки, если бы она их высказала когда-нибудь: «Вы же видели, что я еду на катере?.. А чего тут было добиваться? Почему бы он не взял меня с собой, если он живет как раз против Полной? Ему же и ехать веселее было со мной! Мы подружились дорогой…» — «Кому веселее — катеру?» Мысленно она утешилась издевательством над его мальчишеской речью, скачущей мыслью.

В гостинице Цветаеву встретили шумно — она застала в ресторанчике всю экспедицию, кроме Порожина, конечно (профессор, доктор, заместитель директора института и руководитель, начальник экспедиции соблюдал пафос дистанции, не смешивался с массой и завтракал отдельно). Завтрак затянулся. Лидию засыпали вопросами, но прежде всего удивились отсутствию Сережи.

— Куда ты девала Сережу? — кричала Таня.

Ответить на этот вопрос было довольно трудно.

— Я его убила и утопила в Лене по частям. При этом он прекрасно себя вел, и я им очень довольна, за исключением того, что он задержался в Усть-Инняхе со второй лодкой. Причины пусть он сам объяснит. А вот вы скажите, как вы себя вели в это время и все ли у вас благополучно?.. — Лидия с волнением ждала ответа.

— Мы вели себя очень хорошо, и у нас все благополучно! Никто не нашел нефти! — объявила Таня.

«Никто не читал, ничего не знают?.. Неужели не напечатали?!..» Лидия вспомнила свой предотъездный разговор по телефону с редактором газеты. Неужели он обманул? Она еле могла окончить завтрак и пошла к Порожину.