Профессор Жупанский

«Победа» свернула в тихий переулок, остановилась.

— Может, зайдете ко мне? Немного отдохнете...

Станиславу Владимировичу казалось, что Пирятинский все время словно бы чего-то недоговаривает. Это до некоторой степени интриговало. Может, и в самом деле зайти? Ближе познакомиться с мастером, посмотреть, как он живет, а главное, вызвать его на откровенный разговор о лекции.

— Зайдите, Станислав Владимирович!

Пирятинский посмотрел на профессора, будто на старого знакомого, и этот взгляд подкупал больше, чем слова.

— Спасибо за внимание, — промолвил профессор. — У меня в самом деле есть с полчаса свободного времени.

На веранде небольшого особняка их встретила полная моложавая женщина.

— Наконец, — сказала она не без упрека в голосе. — А мы ждали-ждали и ждать устали. Беспокойный у меня муж, — обратилась она к Жупанскому так, будто знала его уже много лет. — Считает, что он до сих пор играет на скрипке. Проходите, пожалуйста, раздевайтесь.

— Благодарю, — ответил профессор.

Григорий Михайлович снял серенький плащ, ватник, помог раздеться Жупанскому. Из-за двери послышалась музыка. Станислав Владимирович насторожился.

— У нас сегодня небольшой юбилей, — шепнул ему хозяин. — Нет, нет, проходите, не беспокойтесь. Ничего особенного — дочь пригласила своих подруг, вот и все. Пускай повеселятся.

Профессор нерешительно переступил порог. Первое, что он увидел, — длинный, заставленный угощениями стол и свою дочь. Галинка танцевала вальс с высокой девушкой и не сразу заметила отца. Вдруг обе прервали танец, подбежали к Станиславу Владимировичу.

— Здравствуйте, — промолвила высокая девушка.

Станислав Владимирович протянул руку. Ко второй его руке прижалась дочь.

— Это моя подруга по курсу. Помнишь, Нина Пирятинская? Она была у нас осенью. Помнишь? А как ты сюда попал? — Дочь без устали сыпала вопросами, заглядывала отцу в глаза.

— Как это хорошо, что вы пришли... — начала Нина.

— Моя младшая дочь, — вмешался в разговор Григорий Михайлович. — Сегодня ей исполнилось двадцать пять лет.

Профессор слегка поклонился.

— Я своих студентов помню... Мне очень приятно поздравить вашу дочь с днем рождения. Хотя я и нежданный гость... А такой гость, как когда-то говорили, хуже татарина...

— Ой, что вы! — вскрикнула Нина. — Наоборот, это для нас очень приятная неожиданность. Я искренне рада. Все мы рады... — поправила себя девушка.

Станислав Владимирович почувствовал, что это была правда: его приход в самом деле всех обрадовал. И все же настроение Жупанского на минуту испортилось, когда среди присутствующих он увидел Владимира Пилипчука. Студент показался ему элегантным. Одет он был в новый коверкотовый костюм, белая рубашка с накрахмаленным воротничком, модный пестрый галстук делали его даже чуточку непохожим на того, привычного Пилипчука, которого Жупанский всегда видел в одном и том же поношенном военном кителе. Однако студент вел себя сдержанно, чуточку застенчиво, и Станислав Владимирович успокоился.

За ужином он больше разговаривал с Григорием Михайловичем и его женой Варварой Трофимовной. Хозяин, как и перед этим, не отличался разговорчивостью, видно было, что он привык больше слушать, чем говорить. Зато Варвара Трофимовна рассказывала одну историю за другой.

— Он у меня неразговорчивый, — объяснила она, когда Жупанский спросил о самочувствии хозяина. — Вот только о политике любит поговорить...

Молодежь вышла из-за стола, и под радиолу начались танцы. Григорий Михайлович и Жупанский закурили. Мастер все больше и больше нравился Станиславу Владимировичу этой своей молчаливой степенностью. И вообще видно было, что семья дружная.

Хорошее настроение подталкивало к беседе.

— Прекрасный у вас завод, — будто между прочим заметил профессор, медленно выпуская кольца дыма. — Трудно даже поверить, что его построили за каких-нибудь два-три года.

Хозяин пристально посмотрел на гостя молодыми темными глазами, потер правый висок, и только после этого заметил:

— Не такое уж и большое чудо, представьте себе. В Донбассе за это время восстановлены сотни гораздо более крупных предприятий, шахт. А возьмите, например, Сталинград, Харьков, Ростов-на-Дону...

— Для меня, галичанина, это чудо, Григорий Михайлович. Великое чудо! Если развитие будет идти такими темпами...

Пирятинский погасил папиросу. Глаза его искрились. Порывисто откинулся на спинку стула.

— Это во многом будет зависеть от нас. «Мира не просят, мир завоевывают». Очень хорошо сказано. Вот только не знаю, кто именно сказал первым.

— А если на нас нападут? Вспомните июнь сорок первого или сентябрь тридцать девятого...

— Я говорю о нашей сплоченности, — неожиданно разгорячился хозяин. — Мы должны быть как одна семья. Вот вы сегодня говорили о напористости предков. И так оно у вас получалось, что все наши достижения вполне понятны, — такими, дескать, у нас и предки были — настойчивыми и трудолюбивыми.

Станислав Владимирович насторожился. Протянул для удобства ноги, погасил окурок, затих. Ну, ну, интересно! Пожалуй, диспут начинается, то бишь критика. Достал платок: делал вид, что он ему очень необходим, а на самом деле скрывал обеспокоенность.

Мастер еще пристальнее всматривался в гостя, будто догадывался о буре, которая поднималась в душе профессора.

— Предки — это верно. Не на голом месте Советская власть начиналась. Каждое поколение оставляет что-то полезное. Вы это очень верно подчеркивали. Но давайте смотреть в корень! Откуда берется у нас сила, энтузиазм? Это уже не от предков, Станислав Владимирович, а от новых идей, расшевеливших нас... Ну как вам сказать по-простому, по-рабочему?.. Идеи эти, партия наша — это все равно как маховик в машине, разгон дает.

Жупанский задумался. Тем временем неразговорчивый хозяин обрел внезапный дар красноречия:

— И нужно, чтобы в каждом цехе, на каждом участке свои маховички были, подобные Ласточкину, чтобы умение подхлестывала одержимость. Тогда и будут темпы. Я так понимаю силу идей.

— Люди обладают разными способностями, — заметил Станислав Владимирович, — даже если исповедуют одни идеи.

— Думаете, все только в способностях? — спросил хозяин. — Способности, да, важны, не возражаю. Способности, опыт. Но желание работать идет от убежденности.

Григорий Михайлович прищурился, будто старался дать Жупанскому время подумать над его словами.

В это время к ним подошла Варвара Трофимовна.

— Что вы здесь уединились? Идемте к молодежи! Там ваша дочь так хорошо танцует, — обратилась она к профессору. — Вы только посмотрите!

— Ну-ну! Посмотрим, — первым встал Григорий Михайлович. — Прошу.

Когда все трое вошли в комнату, где играла радиола, Галина легко шла на носках. За нею вприсядку спешили Пилипчук и Юрко Засмага. Григорий Михайлович начал хлопать в ладоши, его поддержали все присутствующие. Одна лишь виновница торжества стояла неподвижно возле радиолы и словно бы не желала принимать участия в веселье. Никто и не заметил грустного настроения Нины, разве лишь одна Галинка почувствовала что-то неладное.

По окончании танцев она подбежала к подруге, обняла ее за талию, что-то шепнула на ухо. Нина в ответ улыбнулась будто через силу, поцеловала Галинку в щеку.

...Пирятинские проводили Жупанских до самых ворот. Станислав Владимирович почтительно поцеловал Варваре Трофимовне руку, пожелал здоровья до ста лет.

— А вас я хочу видеть у себя, — сказал он протягивая Григорию Михайловичу руку. — Ведь наш разговор остался незаконченным. Правда?

— Когда-нибудь зайду, — сдержанно пообещал мастер.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Станислав Владимирович с дочерью шли молча. Каждый думал о своем. Отец пребывал под впечатлением сегодняшних событий, встреч... Сердцем чувствовал какие-то перемены, происшедшие в нем за последнее время, но не мог определить, где и когда пришло к нему внутреннее спокойствие.