Слово арата

— Да, — сказал я. — Я из Москвы. Зовут меня Тока.

А самому смешно, что этот товарищ так мою фамилию перепутал.

— Иванов. Из горкома…

— Как же это столица Японии сюда перекочевала?

Иванов на шутку — шуткой:

— Буквы сходятся, и ладно. Сойдет и так: Тока, значит Тока! Ну, машина моя за вокзалом.

Подхватил мой чемоданчик — и в обход станции. Грязь — по колено. Некоторые разулись, шлепают прямо так.

Несколько старушонок наперебой кричали, как ламы на молении:

— Кому молоко?

— Вареная картошка! Вареная картошка!

— Рыба, курица! Рыба, курица!

Выбирая места посуше, обошли вокзальчик.

— Вот и наша «машина»!

Иванов взобрался в тарантас, помог мне сесть рядом. Кучер на облучке дремал и не слышал, как мы сели.

— Михаил Иваныч! — тронул его за плечо мой спутник. — Поехали!

Возница встрепенулся, взмахнул кнутом:

— Нно!

Рыжая кобыла, слегка прихрамывая, взяла с места галопом, но тут же сникла и, лениво перебирая ногами, побрела едва-едва.

— Вот какая у нас «машина»! Без кнута да без прута не везет, не едет… Вы там, откуда приехали, на автомобилях ездите?

— У нас не то что автомашины — телеги такой не увидишь, — усмехнулся я.

— Где же это такая страна? — удивился Иванов. — Неужто такая отсталая?

— Про реку Енисей в Сибири слышали? Вот в начале этой реки есть такое маленькое государство — Танну-Тува…

— Воо-аа! Это что за государство? — свесился с облучка кучер. — По какую сторону от Монголии?

— Между Танды и Саянами.

Михаил Иваныч сел вполоборота к нам.

— А какую, к примеру, власть имеете?

Так, беседуя, выбрались мы на главную улицу.

— Вот и приехали, товарищ Токио! — подмигнул Иванов.

На одноэтажном кирпичном доме висела непомерно большая вывеска: «Гостиница».

…Целый день я сочинял речь, которую мне предстояло произнести на первомайском митинге. Сколько ни ломал голову — ничего но выходило. И так и эдак пробовал. Какие-то чужие слова… Махнул рукой, оставил до следующего утра. Поднялся чуть свет, давай снова думать. Вроде бы пошло лучше.

В дверь постучали.

— Здравствуйте, товарищ Тока! — Иванов крепко пожал мне руку. — Как спали-ночевали?

— Хорошо.

— Минут через тридцать начнется митинг.

— Готов!

Пошли пешком. День солнечный. Улица в красных флагах. Площадь, окруженная соснами, была запружена народом. Больше всего людей стояло возле двухэтажного деревянного дома. Почти сплошь — женщины.

Иванов пошутил:

— Женская республика! Ткачихи…

Не без труда протолкались сквозь веселую, поющую толпу. У многих в руках красные полотнища лозунгов, портреты. Ярко, пестро. Балкон на втором этаже дома превращен в трибуну. Туда мы и поднялись. К самому началу.

Кто-то из городских руководителей поднял руку и высоким голосом прокричал протяжно:

— Товарищи!

Площадь смолкла.

Выступавших было очень много — от горкома партии, от губернского Совета, от комсомола, от пионеров, от профсоюза, от женщин, от МОПРа, от военных… Я уже со счета сбился.

Вдруг объявили:

— От имени рабочего класса всего мира слово для приветствия рабочих и крестьян Ивановской губернии предоставляется товарищу Тока!

Все закричали, захлопали. Я встал впереди, уцепился в перила балкона. В глазах рябило, язык будто примерз.

То, что написал утром, сунул стоявшему рядом незнакомому человеку, сказал по-русски одно только слово:

— Товарищи!

А дальше — по-тувински.

Что говорил — не помню. Только в конце — снова по-русски:

— Да здравствует день Первого мая! Да здравствует Октябрьская революция, Коммунистическая партия и рабочие города Иванова!

После митинга меня обступила молодежь.

— Расскажите о своей стране!

Ну, это — не речи произносить.

— Раньше, — начал я, — Туву называли Урянхайским краем. Она вошла в состав России в девятьсот четырнадцатом году. А с двадцать первого стала Тувинской Аратской Республикой. Населения — меньше ста тысяч. Основное занятие — скотоводство. Кочевое скотоводство. Тувинцы кочуют зимой и летом. Не знают, что такое дома, живут в юртах… Неграмотная, отсталая страна.

Парни и девушки сбились плотнее, примолкли.

— Дда-а! — выдохнул кто-то. — Почему же такие отсталые?

Объяснил, что почти двести лет Тува была колонией маньчжурских ханов. За два века ханы ни одного колышка в стране не забили, держали народ под невыносимым гнетом, грабили.

— Вот вы здесь выучитесь, — спросила звонкоголосая девчушка в кумачовом платке, — к себе вернетесь, да? Что вы будете делать?

Ох, сколько мы об этом спорили с Шагдыром, Седип-оолом! Вернее, мы-то не спорили, мы вместе держались против Чамыяна и Анай-оола. Как только зайдет об этом разговор, — чуть не до драки. Вспомнил все это и сказал:

— Сегодня моя Тува — отсталая страна, но она не будет такой! С помощью советского народа, с вашей братской помощью мы изменим ее!

* * *

…После уроков побежал к Софье Владимировне. Почему к ней? Так это же ясно! Она нам как мать. Чего бы мы ни спросили, все расскажет, во всем поможет. Базанова — член партии с 1908 года. За свои сорок лет, как у нас говорят, чего она только не видела, каких только чайников не поднимала!..

— Что скажешь, Тока?

— У нас вчера Москвин выступал. Своими художественными словами так нас рассмешил — печень высохла! Пушкина потом читал, Толстого читал, Горького… А я даже не слышал про них…

— Молодец, что пришел. Завтра я вам расскажу, что надо читать.

На следующем занятии Софья Владимировна вручила мне «Мои университеты» и «Мать» Горького. Я испугался — такие большие книги!..

— Читай, читай! — поняла мое состояние Базанова. — Сначала, может, и трудно будет. Захочешь — разберешься. Зато, если упорства хватит, — не пожалеешь. А что понравится — в этом я уверена. Когда прочтешь, Александр Адольфович за тебя рад будет.

На всякий случай я оставил себе маленький мостик к спасению:

— Если что не пойму, к вам приду!

— Какой разговор!

«Мостик» не потребовался. Начал читать «Мать». Читал днем и ночью. Не мог оторваться. Каждую страницу перечитывал по нескольку раз.

Теперь у меня больше не оставалось свободного времени: книги, книги, книги… А занятия между тем становились все серьезнее, основательнее. Мы начали изучать марксизм-ленинизм, и теперь на все окружающее смотрели совсем другими глазами.

Не везло нам только с математикой, вернее, с преподавателем. Гумер Хасанов оказался случайным человеком в дружном коллективе КУТВа. Не было дня, чтобы он пришел на занятие вовремя. Обыкновенно он появлялся минут через пятнадцать — двадцать после звонка. Неторопливо, с помощью расчески и ладони старательно зачесывал на просторную плешь волосики.

Мы ждали, когда же начнется урок. Шептались между собой, угадывая, что сейчас сделает наш Гумер, что скажет. Если выходило по-нашему, — давились от смеха, толкая друг друга локтями.

Наконец Хасанов кончал приводить себя в порядок.

— Э-э, — тянул он и начинал обстоятельно объяснять причину опоздания. — Понимаете, встал сегодня еще затемно. И собрался быстро. «Аннушка» почти сразу подошла — нисколько не ждал на остановке. Ну, думаю, рано приеду. И что же? Только отъехали — у трамвая загорелся мотор. Вот беда! Еле живой выбрался… Пока дождался другого трамвая, пока доехал, то да се… Прямо не везет!..

Дальше Гумер приступал к изучению недр своего портфеля. А время шло.

— Ну-с, давайте заниматься! Вооружитесь карандашами и бумагой. Я напишу на доске цифры, а вы перепишите их.

Нацарапав на доске несколько примеров, он торопливо бросал:

— Решайте! Я скоро приду.

И — исчезал из класса.

Перед самым звонком он возникал снова.

— Ну как, решили?

Двое-трое скажут:

— Решили.

— Вот и ладно. Дома решите такие же примеры…