Из рода Караевых

Секунданты закончили свои приготовления. Ротмистр Валерьянов выстрелил в воздух из одной винтовки. Копытко из другой — проверили оружие.

Ротмистр с винтовкой в руках подошел к Гебарскому, сказал:

— Юнкер, если вы напишете письмо на имя председателя офицерского собрания дроздовцев с извинением за ваши стишки, капитан Грузинов возьмет свой вызов обратно. Я обязан вам это сообщить. Вы согласны?

Гебарский отрицательно покачал головой.

— Юрка, не тяни ты нищего за… суму! — кривясь от терпкого вкуса терновых ягод, сказал корниловец. Он уже почувствовал прилив бойцовской злобы, которая обычно приходила к нему в начале боя, и обрадовался появлению этого будоражащего каждый его нерв знакомого чувства опасности и уверенности в том, что все кончится для него хорошо.

Противники сбросили шинели, остались в одних белых гимнастерках.

— Бери, Вячик, заветную! — сказал ротмистр Валерьянов и подал корниловцу винтовку. Другую винтовку молча взял у своего секунданта Всеволод Гебарский.

— Занять позиции! — продолжал распоряжаться ротмистр. Расстегнул кобуру на поясе, вынул наган.

Противники разошлись на позиции.

— Сходитесь! — скомандовал ротмистр и поднял руку с зажатым в ней наганом — палец на спуске.

Юнкер Копытко закрыл глаза.

Негромко хлопнул револьверный выстрел, и тотчас же оглушительно грянули два винтовочных, слившихся в один.

Когда Борис Копытко, холодея от тоскливого предчувствия беды, открыл глаза, он увидел корниловца, лежащего, разбросав руки, навзничь, подмявшего своим телом терновый куст, и склонившегося над ним ротмистра Валерьянова. Гебарский, смертельно бледный, без фуражки — она лежала на земле, — держал в руках опущенную дулом вниз винтовку.

Копытко бросился к нему.

— Не знаю, как это получилось! — сказал Гебарский еле слышно. — Его пуля сорвала с меня фуражку!

К юнкерам, твердо шагая, приблизился дроздовец. Бешеные глаза, окаменевшие скулы, винтовка сраженного корниловца — на плечевом ремне.

— Убит Вячик Грузинов, старый друг! — тихо сказал ротмистр, глядя на юнкеров, но обращаясь не к ним, а к кому-то еще. — Нет больше «железного капитана»! С немцами на Стоходе дрался и остался в живых, с Корниловым всю Кубань прошел, под Орлом был с Деникиным, в Крыму с Врангелем и Кутеповым, а погиб от пули жалкого юнкеришки… сопляка… щелкопера! — И он остановил помутившиеся глава на лице Гебарского. — Вы недостойны его дырявой подметки! Поединок продолжается, я заменю капитана Грузинова!

— Господин ротмистр, я протестую, это нарушение всех правил! — волнуясь, сказал Копытко.

— Чихать я хотел на ваши правила! Становитесь на позицию, юнкер Гебарский! Иначе я оскорблю вас действием… или просто застрелю на месте.

Гебарский повернулся и молча пошел на позицию.

Ротмистр вынул наган, протянул его Борису Копытко:

— Подадите сигнал, когда мы сойдемся.

Противники стали сходиться.

Борис Копытко поднял руку с наганом и, ужасаясь тому, что он делает, нажал на спуск. Он не услышал своего выстрела, потому что звук его был заглушен винтовочным.

Всеволод Гебарский, схватившись за грудь, согнув колени, упал лицом вниз на землю.

Шаркающей вкрадчивой походкой в кабинет командира корпуса генерала от инфантерии Александра Павловича Кутепова вошел дежурный по штабу полковник Агаров, лысеющий изящный блондин в темно-синей аккуратной гимнастерке с двумя значками на груди — университетским и академическим.

Мелодично позвякивая савельевскими шпорами, полковник остановился у генеральского стола, храня на бледном петербургского типа лице почтительное и вместе с тем иронически-независимое выражение, свойственное преуспевающим генштабистам, да к тому же и гвардейцам «со связями».

Все изменилось в жизни полковника Агарова: и связей уже не было, и гвардейская карьера по не зависящим от него самого и его покровителей обстоятельствам полетела кувырком, и по ночам теперь полковник Агаров не читал, как бывало, в подлиннике, наслаждаясь остротой стиля и глубиной мысли, мемуары своего любимца фельдмаршала австрийской службы блистательного принца де Линя, а играл на скрипке (он был недурным скрипачом-любителем), и преимущественно грустные сочинения композитора Мендельсона, в одиночку запивая свои экзерсисы отвратительной местной мастикой, нестерпимо вонявшей аптекой. И только это выражение независимости и иронии на лице оставалось у него неизменным.

Полковник склонил в поклоне голову с жидким пробором. Кутепов, мужиковатый, круглолицый и твердоскулый, с подкрученными усами и ямщицкой бородкой, в которой поблескивали серебряные нити, кивнув, подал полковнику широкую, маленькую, сильную руку.

— Садитесь, Евгений Георгиевич. Что там у вас?

Полковник Агаров сел в кресло у стола, развязал тесемки папки «К докладу».

— Опять дуэль, Александр Павлович!

Кутепов взял бумаги, стал читать.

Полковник Агаров смотрел на генеральский лоб, перерезанный глубокими морщинами, на седые нити в бороде, думал: «Сдавать начал Кутеп-паша!»

Кончив читать, Кутепов отодвинул рапорт и, глядя в упор на полковника медвежьими, с красными жилками на белках, проницательными глазами, спросил коротко:

— Меры какие приняты?

— Я приказал арестовать ротмистра Валерьянова до особого распоряжения. Он содержится на гауптвахте.

Генерал откинулся на спинку кресла, зажал в крепком кулаке щегольскую бороду. Подумав, сказал:

— Мотивы приказа вашего хотел бы узнать!

Полковник Агаров подумал: «Кажется, я не ту ноту взял!» — и, чуть пожав плечами, стал гладко и умно излагать свои мотивы. Было нарушено основное правило поединков: оружие выбирает тот, кто вызван, а не тот, кто вызывает. Он считает выбор винтовок в качестве дуэльного оружия актом вообще недопустимым. Но в данном случае этот выбор еще можно как-то понять и даже оправдать, потому что ротмистр Валерьянов в своем рапорте прямо указывает, что убитый капитан корниловского полка Грузинов, выбрав винтовки, хотел лишь припугнуть мальчишку-юнкера, был уверен, что мальчишка дрогнет, принесет свои извинения и поединок не состоится…

Тут Кутепов прервал полковника и строго спросил:

— Юнкер убитый как стрелок каков был?

— Юнкер Гебарский по стрельбе из ручного оружия шел в училище в последней десятке, ваше высокопревосходительство! — официальным тоном доложил полковник.

— Продолжайте, Евгений Георгиевич! — сказал Кутепов, откидываясь в кресле, — у него побаливала простуженная спина.

— Все, что произошло после того, как был убит капитан Грузинов, смахивает на самое обыкновенное убийство, Александр Павлович, — убежденно сказал полковник Агаров, брезгливо морщась. — Посудите сами. Мальчишка становится под винтовку такого превосходного стрелка, как капитан Грузинов. И вдруг, черт его знает как — судьба-индейка! — вытаскивает счастливый фантик. Нервный шок, конечно. Представляете? Кутепов кивнул головой.

— И тут же его снова — на позицию, — обрадовался, увидев этот кивок, полковник. — Ну конечно, ротмистр его срезал, как петуха на нашесте.

Полковник замолчал. Кутепов придвинул к себе его рапорт, полистал, потом поднялся — налитый силой, коренастый, с толстой шеей и с толстыми ногами, в белой гимнастерке, в бриджах защитного цвета с красными генеральскими лампасами, — зашагал по кабинету от стола к двери и обратно к столу.

Полковник Агаров сделал движение, чтобы встать со своего кресла. Кутепов остановил его небрежным жестом:

— Сидите, Евгений Георгиевич!

Ноющая спина отошла, генерал вернулся к столу, сел. Помолчав, сказал:

— Я разрешил дуэли, как благородный, рыцарский способ решать всякие столкновения между офицерами, сохраняя при этом офицерскую честь. Ведь если господа офицеры, поссорившись, хлещут друг друга, извините, по рылам, как пьяная мастеровщина, с такими командными кадрами, согласитесь, Евгений Георгиевич, вести будущую русскую армию в бой нельзя. Полагаю, что я поступил правильно!